Хозяйка расцветающего поместья

Я слышала, что императрица собирает растения со всего света и очень гордится своей коллекцией. Но чтобы она еще и в саду сама ковырялась? В штанах?

— Юбка неприлично короткая, шаровары, но все вместе неожиданно мило. Не знаю, кто уж ее на такой туалет надоумил, но, чую, теперь все барыни кинутся подобный заказывать.

— Надеюсь, хоть шляпка у нее была нормальная? — не удержалась я, и генеральша расхохоталась.

— Да уж, не та крестьянская, которой Ольга всех насмешила.

Я хмыкнула — сейчас на мне как раз была вьетнамка — но Марья Алексеевна догадалась, о чем я думаю, и не смутилась.

— Ты не путай. В саду, как сейчас, она на своем месте. Солнце лицо не портит, и поля не мешают глядеть, не то что в капоре. А в театре? Смех, да и только.

Она подхватила меня под руку, двинулась в тень — мы как раз гуляли в саду.

— Ишь, сколько белого налива, — восхитилась генеральша.

В самом деле, ветки едва не ломились от тяжести плодов. Какая все же чудесная штука — благословение!

Мотя спрыгнул с ветки нам под ноги. Я наклонилась его погладить.

— Хорош! — в который раз сказала Марья Алексеевна. Тоже склонилась к коту, который милостиво позволил почесать его за ухом. Вернулась к прерванному разговору.

— Скоро созреет, мочить-сушить будешь?

— Буду, — согласилась я. — Еще думаю с вином и сахаром да гвоздикой проварить, зимой подавать к мороженому или игристому. Или просто с блинами — конечно, только для взрослых.

— Дороговато на сахаре к блинам, — покачала головой Марья Алексеевна. — Да и не достоит до зимы.

Я хотела было сказать, что у меня достоит, но вовремя прикусила язык: пожалуй, этим секретом пока делиться не стоит.

— Ну и как обычно: пастила, леваш, повидло. Может, мармелад…

— Мармелад? — вскинулась генеральша, и я поняла, что, кажется, снова сболтнула лишнего. Но проигнорировать вопрос было бы невежливо, пришлось объяснять.

— А, фруктовый холодец. Вкусно. Но дорого. — Она погрозила мне пальцем. — Расточительна ты, княгинюшка, муженек снова ворчать будет.

Я промолчала: говорить о муже не хотелось. Но генеральшу так просто было не унять.

— Милые бранятся, только тешатся. Помяни мое слово: он уже все локти себе искусал.

Я пожала плечами.

— Это его проблемы.

Генеральша рассмеялась, точно я была ребенком, рассказывающим, что больше никогда не даст совочек противному Витьке, но тему сменила, вернувшись к хозяйственным делам.

Продолжала наезжать и свекровь — не слишком часто, все же Сиреневое действительно было слишком далеко.

— Сын спрашивал о тебе, — сказала как-то она.

Сердце пропустило удар, но я сумела справиться с собой.

— Что вы ему ответили? — поинтересовалась я делано-небрежным тоном.

— Что князю не пристало прятаться за материнской юбкой. Сумел сам рассориться с женой — сумей сам найти смелость приехать и спросить, как она.

— А вы суровы, матушка.

Она вздохнула.

— Настенька, признаюсь, у меня сердце кровью обливается, когда гляжу и на него, и на тебя. Но там, где дело касается двоих, третьему нет места, как бы чисты ни были его — то есть мои — намерения. Все, что я могу, — молиться за вас обоих.

— Он приезжал, — еле слышно призналась я. — Я струсила. Велела подать к заднему крыльцу Звездочку и уехала прежде, чем он постучал в дверь дома. Простите, матушка.

Это было глупо, по-детски и вообще неправильно — тем более что не услышать удаляющегося топота копыт Виктор не мог. Но у меня просто не было сил с ним говорить.

Свекровь только снова вздохнула в ответ.

— Я буду молиться за вас обоих, — повторила она.

Я кивнула: нелегко ей было оказаться между молотом и наковальней.

— Спасибо вам. Говорят, время лечит. Возможно, оно поможет нам обоим.

Она ответила не сразу.

— Знаешь, Настенька… Время не лекарь. Оно как повитуха. Хорошая может облегчить роды и помочь появиться на свет настоящему чуду. Плохая пустит все на самотек, и тогда бог знает, как все обернется.

Она взяла меня за руку.

— От повитухи многое зависит, но ведь она не сможет родить за женщину, верно?

Я криво улыбнулась.

— Вы ведь не о времени сейчас.

— И о нем тоже. Ты умная девочка, Настенька. Сама все понимаешь.

Я понимала, пожалуй, даже больше, чем стоило бы. Не продажа драгоценностей за спиной заставила Виктора чувствовать себя преданным. И как бы мне ни хотелось просто злиться на него, перебирая грехи и считая единственным во всем виноватым, я сознавала: мое вранье сыграло свою роль. Но это полбеды: простить вранье хоть и трудно, но реально. Куда сложнее принять, что в теле человека, которого считал давно знакомым и родным, на самом деле другая личность. Если задуматься — это же настоящая жуть, куда хуже страшилок про вселившихся бесов. Марья нашла выход, решив, будто душа ее любимицы слетала туда-обратно. Я не была в этом так же уверена.

— Понимаю. Но все непросто.

— Когда в любви было все просто? — вздохнула княгиня. — Ладно, милая, не стану больше бередить тебе душу.

Мы сменили тему, но, подходя к коляске, свекровь сказала:

— И все же, когда он приедет снова… может быть, ты найдешь в себе силы не прогнать его сразу. Мой сын вспыльчив, но способен рассуждать здраво, когда остынет. — Она хихикнула. — Прямо как я в молодости.

— Мне трудно поверить в вашу вспыльчивость, — рассмеялась я.

— С годами иногда приходит мудрость. — Она лукаво улыбнулась. — Смею надеяться, я все же не из тех, к кому годы пришли, потеряв спутницу по дороге.

— Не из тех, — подтвердила я.

Рядом с ней я чувствовала себя молодой бестолковой девчонкой, которой, наверное, и была Настенька.

— Спасибо вам за ваши слова, матушка. И еще большее — за ваше молчание.

Что ж, приедет Виктор в следующий раз — постараюсь собраться с духом и выслушать. Тем более что дела с князем Северским иметь придется. Хотя бы из-за больницы.

Иван Михайлович, заехав с визитом, рассказал, что подал в отставку, на его место в уезд приняли доктора Матвея Яковлевича.

— Молодой, но очень талантливый, — сообщил мне Иван Михайлович. — Правда, чересчур дотошен. Вообразите, он собирается завести целое досье на каждого пациента, подробно записывая весь ход болезни!

Видимо, на моем лице отразилось неподдельное изумление. Что такого странного в историях болезни и сборе анамнеза?

— Какая трата времени и сил! Самого доктора и пациента, и без того утомленного болезнью, чтобы еще и отвечать на бесконечные расспросы. — Иван Михайлович покачал головой. — Но, надо отдать ему должное, он прекрасный диагност. Время покажет, кто из нас прав. У меня будет возможность это увидеть: я не намерен покидать уезд. Я списался с вашим супругом, и тот подтвердил, что по-прежнему считает необходимым создать больницу для крестьян. Ваше предложение помочь тоже в силе?