ХРОНИКА РУССКОГО

В Комо народ толпился на улицах, вместе с австрийскими солдатами: в Кроатах узнал я полусоотчичей, славян. С одним из ветеранов (на груди коих медная бляха с надписью: veteranus) заговорил я кое-как по-славянски, но мы с трудом друг друга понимали: ибо язык (народ) славянский далек от русского, так и наречие их от нашего.
– Покоренные покорители Италии топчат здесь прах Плиния и стерегут отечество Сципионов. В Комо остановился я в том же трактире, в той же комнате над озером, где останавливался прошлого года, заказал обед и пошел к графу Санназару. Вилла его великолепна и на самом выгодном месте. Он выводил меня по всем тропинкам. Дача разрисована и отделана на италиано-английский манер: это жилище лорда Италии, перенявшего кое-что и у русских, например печи. Хозяин живал в Петербурге с графом Литта и представлен был нашему двору. Он охотник до лошадей и показал мне петербургскую упряжь Лопатина, несколько переиначенную на италианский манер. В саду гора с водопадом, с высокой вершины ее стремящимся. Он виден из центральной залы в одно время с озером. Разговорившись о хозяйстве, я узнал, что граф платит едва ли не более 4-й части своего дохода с того имения податьми, между тем как с швейцарского поместья, с всего, получает он до 8 тысяч франков, платит только 100 франков, и то почти добровольно, - на содержание некоторых общественных заведений. "Nulla quies gentium sine tributis" {11} - австрийцы давно постигли силу этого правила во всем его пространстве. После обеда проехался по озеру до виллы Эсте. Прошлого года был далее и, кажется, описал в журнале мое путешествие к виллам Плиния, певицы Пасты и проч.

Недалеко услышали мы выстрел с парохода "Лорио", который ежедневно объезжает все берега озера с гуляющими и путешественниками. В сумерки пристал я опять к берегу. 5 ноября ветер был так силен, что капитан парохода не хотел отчаливать от берега, но пассажиры требовали исполнения условия - и по белым бурным волнам "Лорио" опять пустился в путь. День был впрочем светло-осенний, и солнце ярко сияло на бунтовавшем озере. От 8 часов утра до 6 часов вечера пароход обязан объезжать все виллы и возвращаться в Комо, где уже в 6-м часу ожидает его "Велоцифер", отправляющийся ежедневно в Милан, куда и я, взглянув на древний, богатый собор, отправился в 9 часов утра. Поднявшись на Комскую гору, мы выехали на обширную и плодоносную миланскую дорогу; кормили лошадей в местечке Барлассно, в соседстве коего убит первый ломбардский инквизитор св. Петр, мученик. В память его построен Доминиканский монастырь, в коем теперь семинария. В Комо другая, где учатся на свой счет 150 семинаристов, платя около 400 рублей за 8 месяцев: ибо 4 продолжается вакация.

– 10 профессоров обучают их школьному богословию и латинскому церковному языку. Отсюда поступают они в приходские священники, не только в Комском округе, но и в Тессинском кантоне, который по части духовной (in spiritualibus), а не по гражданским отношениям церкви, подчинен Комскому епископу. Я входил во все подробности здешнего учебного управления; но об этом при другом случае. Миланская равнина славится своим изобилием; по дороге все рощи, коих деревья переплетены виноградом. Во 2-м часу я остановился в Милане в том же прекрасном трактире св. Марка, в котором я стоял прежде и который с тех пор рекомендую всем путешественникам. Он же и близ почты, где я нашел письмо от брата: отыскал гр. В‹иельгорску›ю, показал ей процессию конгрегации di S. Sacramento, которая шла в красных плащах, с крестами и хоругвями в собор, где праздновали память св. Карла Борромейского. Яркая белизна наружности собора и мрачность внутренности оного снова поразили меня. Там совершали молитвы в честь св. Карла, и хор певчих и инструментальная музыка гремели. В подземной капелле, вылитой из одного серебра и золота, теснился к мощам народ, и я вслед за ним. Молодой монах напоминал прикладывающимся звоном колокольчика, что должно класть деньги на серебряное блюдо. Серебро и золото, коими обложены стены, рака Карла Борромейского, сияли огнями. В церкви более праздношатающихся, чем молящихся. Обедал с пианистом Фильдом, который приехал сюда давать концерты; вечер в la Scala; слышал оперу Доницетти "Il furioso all'isola di S. Domingo" и видел балет "Il masnadiere Siciliano". Театр, пение и игра актеров, костюмы - все достойно одного из лучших театров Италии. Между актерами нашел знакомых, хотя в первый мой приезд в Милан мне не удалось быть в театре: в конце лета он заперт. Почти все ложи огромного театра и партер были полны.

6 ноября я отправился завтракать в любимый мой cafe, на площадь, перед сияющею массою собора, где уже опять гремела музыка, а на крыльце - продавали четки, житие св. Карла, образки и проч. и проч. Был в Академии Брера с гр. В‹иельгорской›. Любовался Леонардом да Винчи, Рафаэлем… Зашел в огромную библиотеку: все сии здания некогда принадлежали иезуитам; отыскал у гр. С‹амойловой› нашего Брюллова, коего картина - слава России и Италии (ибо русский писал ее в Риме) - теперь выставлена здесь в Брере и привлекает ежедневно толпы знатоков и иностранцев. Я видел ее уже в Риме.
– 7 брошюр уже написано на эту картину: все к чести Брюллова; ее воспели и в стихах. Сюжет картины: последний день Помпеи. Землетрясение, поглотившее древний город, изображено живо; улица, которую л видел в Помпее, верно списана с натуры; здания, статуи в моменте падения; жрецы укрываются с сосудами; христианское семейство (Помпея засыпана лавой уже по Р. X., кажется, во 70-х годах) спасается от ярости божией; но на христианских лицах выражено не бешенство, а предание воле божией, resignation. В ту же минуту и молния сверкает, и смешение огней подземных с небесным выражено согласно с натурою: случай возможный и потому позволительный художнику. Может быть, нет единства в сюжете и группы слишком развлекают внимание зрителя, но теперь не до критики… Брюллов заглядывал не в одного Плиния, но и наблюдения химиков и "Farbenlehre" Гете служили ему к произведению сей поэмы и картины. Я подписался на издание гравюры с сей картины, и объясню вам оную по ней и по римскому моему журналу.

Теперь спешу кончать слишком длинное письмо. В Милане, где я почти все достопримечательности осмотрел прошлого году, взглянул я снова на триумфальные ворота, кои начал Наполеон и довершает Франц. Первым посвящены они были победе, теперь миру: Tun vaut l'autre. Подле них амфитеатр, Наполеоном же воздвигнутый; вокруг обширное поле, где австрийские войска учатся маршировать. В Амвросианской библиотеке снова пересматривал Вергилия, исписанного рукою Петрарки, и картины Рафаэля. Поспешим к "Тайной вечере" Леонарда, на стене монастырской ежегодно более и более исчезающей. Лицо спасителя лучше всех сохранилось; рука его не благословляет, как мне прежде показалось, но движение оной согласно с страшным изречением, тихо и поразительно: "Един от вас предаст мя", - и все ученики, сообразно характеру каждого, поражены ужасом и изумлением. Два раза обедал у гр. С‹амойловой› в великолепных чертогах ее, где все дышет негою и роскошью. Я встретил тут австрийских генералов, коих корпус в Милане и в окрестностях, а между ними зятя барона Штейна, гр. Вальмодена, который и в нашей службе был генералом. Осмотрел огромную больницу, в коей тысячи поместиться могут. Она основана узурпатором, герцогом Сфорца.

8 ноября выехал в 4-м часу утра в Парму, сопровождаемый жандармами до самого рассвета. В 8 часов был я уже в Лоди, взглянул на место сражения, которым славится город еще более, нежели сыром своим; ибо так называемый пармезанский сыр делается в Лоди, а не в Парме. Переменили лошадей в Казаль-Пустерленго. Прошлого года отсюда своротил я влево к Кремоне и Мантуе, теперь вправо к Пьяченце (т. е. Plaisance, а как по-русски, право, забыл!) - все на Ломбардской равнине до самого По. На таможне, Caroffa, почти у берега По, прописали паспорты, но, не осматривая, впустили нас во владения вдовы Наполеоновой, Марии Луизы, герцогини Пармской, Пьяченской и Гвастальской. В них 7000 австрийского войска. В Пьяченце пробыл два часа; смотрел здания, площадь, церкви и двух бронзовых коней с двумя герцогами перед готическим зданием. Сии кони славны в истории художеств: на них сидят Alessandre Farnese и Rannucio Farnese. Собор древний. Город обтекают По и Требия, кои здесь сливаются. Тотила осаждал его. В парижском мире уступили его Марии Луизе. Уже Плиний хвалит благорастворение его атмосферы. За Пьяченцой Campo Morto, где римляне разбиты Ганнибалом; далее развалины Веллийские. Из Пьяченцы начинается древний римский путь, называемый Фламиниевым.

Через Фиоренцолу, Borgo-S. Donnino, переехав не раз реку Таро, в 9-м часу вечера приехал я в Парму. В почтовом трактире, в столовой, собрание портретов от Наполеона до кривого генерала Нейперга. 9 ноября осмотрел я церкви, особливо Бенедиктинскую, где Корреджио в молодости своей написал "Вознесение господне" и сею картиною начал славу свою; весь купол и арки им же исписаны. Менгс почитал апостолов, окружающих Христа во всей славе его, чудом живописи, особливо перспективы. Прежде Корреджио никто не доводил перспективы до такого совершенства. Il Chiostro, или внутренние аркады, сени монастырские" также примечательны живописью ученика Корреджио. Собор и крещатик (il battistero) - оба италиано-готической архитектуры. Купол собора росписан также Корреджием. Я влезал почти до самого купола, видел образ "Успения": это торжество ангельской, чистой жизни и бессмертия! Караччи восхищались им: все сии фрески еще живы и служат образцами для живописцев. С благоговением приблизился я здесь (в соборе) к памятнику Петрарки; но здесь один памятник и бюст, прах - в Арква. "Per la memoria di quel uomo… caro alia lingua ed al cuore", - эти слова не из надписи, а из Бертолуччи; надпись латинская: "Juvenilium juvenis, senilium senex studiosissimus". Здесь гроб славного Бодони. Крещатик любопытен древностию. Он весь обложен мрамором: ваза, или купель, из одного куска: в ней несколько человек погрузить или обливать можно. И здесь некогда крестили по-нашему, par immersion, т. е. погружали в воду, а не обливали, как теперь у католиков, коих мы потому и называем, кажется, в Малороссии, обливанцами. Здание сие из 12-го столетия. Осмотрел Palazzo-ducale или del Giardino, где много первоклассных картин и фамильных портретов. Фрески Корреджио и других замалеваны по повелению прежнего герцога Фердинанда для того, чтобы не соблазнять детей наготою и срамотою фигур. Теперь начинают раскрывать их; одна комната отделана А. Карраччи. Старинный театр Farnese помещал 9000 зрителей. Все украшения оного сохранены, между коими и герцог на коне, как привидение в темной зале. В Пармском музеуме древности почти все веллейские: этот исчезнувший с лица земли город - то же для Пармы, что Геркуланум и Помпея для Неаполя. Статуи, монеты, сосуды оного обогатили здешний музей. Замечательны таблицы Траяна и другая, древнейшая, на меди, 100 лет до Р. X. вырезанная. В этом дворце живал Наполеон консулом; из спальни его виден великолепный сад. В центре Италии, в Риме Наполеон не бывал… Между статуями бронзовый Геркулес - capo d'operai и Бахус юноша. Их увозили в Париж. Позлащенная голова импер‹атора› Адриана; щипцы древние, экземпляр единственный, и орудия, коими мучили первых христианских мучеников. В картинной галерее - Корреджий: Мадонна его божественно-прелестна! 24 000 медалей; библиотека открыта для всех ежедневно. Я спешил ко вдове Бодони, мне показали главные его издания и дали маленький каталог оным. Каксе совершенство в черноте чернил, в пунсонах, в бумаге! Вдова Бодони и все ее заведение во дворце. В кабинете мужа бывал император Павел I, великим князем. Для него напечатали 32 раза "Отче наш", на разных славянских наречиях. Мне показали литеры, самим Бодони сделанные: их до 665. В "Manuel typographique" исчислены все труды покойного.

В латинской надписи под портретом Бодони назван великим. Здесь типографщик; во Флоренции - монах-аптекарь.
– Издания Грея, Данта славятся отделкою. Лорд Спенсер и граф Бутурлин имеют полное собрание всего, что издано в типографии Бодони: вдова доставила графу Бутурлину даже визитные карточки, у ней напечатанные. Осмотрел и atelier гравера Тоски славного ученика Бервика. Chef-d'oeuvre его - тоскан‹ский› герцог, ныне здесь царствующий, и вшествие Генриха IV в Париж, с Жерара. Часто для гравирования одной картины нужно 2, 3 и 4 года. Был и в университете. Канцлер оного, Ломбардини, познакомил меня с устройством учебной части в трех герцогствах, прочел статистику оной, из коей видно, что здесь не 40 человек учится! По статистическим соображениям Дюпеня это juste milieu между просвещенным государством и во _мраке и сени смертней_ седящими! В Парме, в 3 факультетах учатся 420 студентов; 4-й факультет переведен после смут италианских в Пьяченцу. Университетское здание досталось университету после иезуитов, кои отсюда изгнаны вскоре после уничтожения их ордена в Испании и Португалии. Канцлер снабдил меня регламентом университетским. В театре давали драму из романа Манзони "I Promessi sposi". Актеры не дурны. Вдова Наполеона сидела в ложе. Для австрийских офицеров оставляются два ряда кресел; это их привилегия почти во всей Италии. Я был в ложе М. А. ‹Нарышкиной›, и с тех пор (начиная от Женевы до Милана) мы каждый вечер здесь в Модене, в Болоний, и наконец во Флоренции, встречаемся в трактирах, на дороге и в театрах.

10 ноября в воскресенье приехал я в Модену. За несколько миль отсюда увидел я Апеннины, покрытые снегом. На таможне продержали аббата более часу (меня не осматривали по прежней причине) и раскрывали все его чемоданы, наполненные молитвенниками и проповедями, коими запасся бедный миссионер для исполнения обязанностей своего ордена, и за эти проповеди взяли с него пошлину, вопреки русской пословице… Земля богатая, обработанная; река Secchia напояет ее. От нечего делать спорил я с попом-лазаристом-миссионером о чудесах. Он насказал мне много и о чудесах, недавно умершими братьями его ордена совершенных, а я называл его и товарищей его идолопоклонниками, и он продолжал бормотать про себя воскресные молитвы. На половине дороги к Модене Reggio, "il natio nido" Ариоста. Я осмотрел древний собор с колоссальным Адамом и Евою и церковь della Chiara, замечательнейшую в Реджио. Почти напротив собора дом, где родился Ариост, с надписью: "qui nacque Ludovico Ariosto il giorno 8 di Settembre 1474"; но не все полагают, что Ариост здесь родился, хотя Байрон и воспел за это Reggio. Статуи галла Бренна не успел видеть. По дороге беспрестанно спрашивали нас о паспортах: в два часа приехали мы в Модену. Я обежал город, взглянул на огромный, несоразмерный царству, дворец; зашел в древний, но ни чем не замечательный собор; гулял по валу, встретил два или три кабриолета с моденскими fashionable и толпы гуляющих в черных платьях и в покрывалах, "Zandoda" называемых. Любовался голубо-сизыми Апеннинами, кои темнели италианским захождением солнца. Зашел в Доминиканскую церковь, соединенную с дворцом; перед дворцом пушки и две гвардии: немецкая и италианская! Неподалеку дом Меноти… {12} обедал с болонезцами, собирался ехать на Равенну, но они отговорили меня: недавно в Романии ограбили дилижанс; теперь там и проезд труден с большими чемоданами, а в моих уложена италиано-немецко-французско-русско-английская библиотека! К счастию, охранил ее и от моденских досмотрщиков - охранный _лист австрийский_!

Вечер с М. А. ‹Нарышкиной› в придворном театре. Давали какую-то оперу "Maria di Brabante". {13} Наша Шоберлехнер, некогда в продолжение 10 лет, 10-летняя Далиока, пела порядочно. (Прошлого года слышал я ее в Болоний, в Анне Болена). Костюмы, декорации - лубошного, а не придворного театра. Герцог в ложе со всем семейством; в партере его гвардия, его музыканты, австрийские солдаты: все шумят, корячутся, припевают, хоть бы в отсутствии двора. Балет - несносная фарса! {14} На сцене ведьм больше, нежели в балладах Жуковского. Герцогиня, по набожности, не была в театре. На другой день, 11 ноября, отправился я в собор взглянуть на Secchia Rapita. Но ключ от ушата, хранящегося в соборе, в ратуше, и я не мог дождаться его: выслушал только описание оного. Ушат окован железом и только. Поэма вам известна. Во дворце ожидал меня придворный брабант, с позволением осмотреть галерею; она из лучших в Италии. Более всего понравились мне картины испанского Рафаэля - Мурилло; "4 стихии" Караччи; "Св. фамилия" Андрея дель Сарто; комната фресков, одна из них с сюжетами из Энеиды; "Аврора" Альбани; но как описывать галерею! "Прииди и виждь!".
– В библиотеке нашел я сокровища единственные, в библиотекарях - услужливых ученых. Двое из них подарили мне свои сочинения об италианской словесности, об истории языка и рукописях Тасса, коих здесь множество!

В Моденской библиотеке 5 старинных рукописей Данта, но собственноручных нигде нет. Редкая космография Птоломея, прекрасно раскрашенная. Я раскрыл ее, и что же прежде всего перед глазами? Италия России - Таврида.
– Собрание трубадуров многочисленно. Renouard знает его только из St.-Palais. Он многим обязан здешнему библиотекарю Гальвани и с ним в переписке. Обильный источник для крохоборов литературных в обширной всесветной переписке Тирабоски, продолжавшейся 24 года со всеми учеными, поэтами и меценатами его времени. С ним справлялись, как с живым лексиконом, и полигистор Моденский отвечал всем "и на все. В библиотеке до 100 000 волюмов; все могут ею пользоваться, не предваряя о сем накануне или за неделю главное начальство библиотеки… Два бюста в ней - Сигония, творца истории среднего века, и Муратори, коему еще приличнее сие титло: ибо им изданы и фолианты самого Сигония. В церкви св. Августина прах их: "L. A. Muratorio mutinensi… Historiae et antiquitatum italicarum parenti… etc." - на слишком скромной доске в углу. Сигонию почти тоже: "Parenti historiae italicarum…"; церковь разделяет от дворца Академию художеств. В ней 4 главные класса: резьбы, архитектуры, живописи и scuola dell' ornato или украшений; слепки со всех классических статуй Греции и Рима; зала для экспозиции. Книжные лавки в Модене бедны - ничтожны.

В 11 часов выехал из Модены в Болонию, на речке Панаре - опять таможня! Далее Castel-franco - и опять таможня. В 4 часа приехал в Болонию, и опять у трактирщика-француза Mr. Trouve, в той же комнате, где так грустно было прошлого года! В этот вечер театра не было. Я заглянул только в огромнейшую церковь Болоний, св. Петрония. Тот же таинственный незнакомец под аркадами преследовал меня и ныне в сумерки: "Volete, Eccellenza, una bella ragazza?". В сумерки вечера успел еще видеть криво построенную башню Garisenda; наклонность ее тем приметнее, что она стоит подле прямой башни Asinelli. 12 ноября осмотрел городскую ратушу, пустился в гору к мадонне - св. Луки. Церковь сия так названа по образу, якобы св. Лукою писанному, который в ней хранится. К ней ведут аркады, по горе; городом и вне города нужно более часу, чтоб взобраться к церкви. Аркады росписаны священными предметами; с террасы церковной вид очаровательный на всю Болонию и ее окрестности. Священник в облачении раскрыл мне образ богоматери, осыпанный драгоценными каменьями и залитый золотом. Над главною аркою надпись, приличная высоте, на которой стоит церковь: "от горы изыдет спасение!" (Исайя 37). Я спустился к кладбищу, Certosa, которое здесь, как и в Пизе, можно скорее назвать музеем. Campo-Santo полно прекрасных памятников в статуях и в живописи. На этом месте был прежде Капуцинский монастырь, поля его засеяны мертвыми, из коих некоторые ожили - в статуях и бюстах! Первый монумент, остановивший меня, - отцу нашего дипломата Матушевича, в 1819 году здесь умершему. Надпись на латин‹ском› и франц‹узском›.
– Я списал первую. Одна строка заставила меня призадуматься при мысли о сыне: "Fidem constatiamque patriae pereunti probavit suam"… Матушевич скончался 31 октября 1819 года на 55-м году от рождения. Главную из мраморных статуй памятника довершил Канова. Недалеко от Матушевича памятник Клотильде Tambroniae, профессорше греческого языка в Болонском университете: "Litteris dedicta linguam graecam publice docuit" (ум. 1817; ей же и в сенях университетских).