Хроники Обетованного. Осиновая корона

Убьёт? Смешно. Чернёный меч вновь вознёсся над ним - и вновь был принят дряхлой железкой. Пятясь, Бри наткнулся спиной на какой-то забор; с другой стороны к обтёсанным кольям, задыхаясь, приник кто-то из деревенских.

Неподалёку раздался сдавленный вопль - и прервался омерзительным бульканьем: возле крытого соломой сарая (возможно, того же хозяина), как подкошенный, рухнул нелюдим Эннет. Из его перерубленной шеи хлестала кровь - билась, заливая рыжие и коричневые липовые листья. Альсунгец, ударивший его с лошади, с гоготом поскакал к обозу; Бри почувствовал, что его мутит.

Предводитель осклабился. Рога на его шлеме победно сверкали под солнцем. Краем глаза Бри видел, как убивший Эннета северянин, спешившись, вытаскивает из дома молодую женщину и тут же, повалив на землю, задирает ей платье. Женщина истошно орала, пока не получила удар в челюсть.

Бой распаляет их - это всегда говорил Келдар. Распаляет, и они теряют рассудок. Пусть они захватили Ти'арг, но остались теми же, кем были до Великой войны - жестокими северными разбойниками.

– Ну что, мальчик, приветствуй своих богов, - негромко, почти ласково сказал альсунгец, занося меч над Бри.
– Из твоих, думаю, уже никого не осталось. Разве что тот смельчак, что стреляет с холма, но я уже послал туда двух ребят... Не надо ходить на воинов Альсунга меньшим числом. Так и передай своим дружкам из бунтарей. Если намерены драться с нами, пусть приходят зимой к Ледяному Чертогу. Хочу посмотреть, как они сдохнут от холода. Ти'арг наш, и так будет всегда.

Лезвие - разящее, как чёрное солнце - уже летело на Бри. И вместо того, чтобы опять уклониться, он подался вперёд со своим мечом: истекая угрозами, альсунгец подошёл чересчур близко и подарил ему долю секунды... Ту самую долю секунды, решающую всё. В такой же миг мать Бри выпустила его из своего чрева. В такой же он впервые осмелился поцеловать Эльду - перед этим скользнув губами по её мягкой, пахнущей яблоками щеке. Над ними тогда высилась мрачная громада Кинбралана, но Бри представлял храм - белый, резной, воздушный, как те, о которых поют менестрели.

– Посмотрим, - сказал он, толкая меч вперёд - снизу вверх, нырнув под чёрное лезвие, прямо под подбородок. Туда, где между ремешком шлема и нагрудником крылось беззащитное горло.
– Посмотрим, будет ли так всегда.

Чернёный меч прорубил забор у него над ухом. На губах двура Браго, владетеля Урду, выступила кровь, и его голубые глаза навсегда закрылись.

ГЛАВА XL

Западный материк (Лэфлиенн). Восточное побережье - п редгорья хребта Райль и ущелье Тан Эсаллар

Дорога, по которой повёл их Фарис-Энт, шла по степи, прочь от леса, и всё круче уходила на восток, пока не достигала побережья. Кентавр сказал, что так можно быстрее добраться до горного хребта Райль с той стороны, где находится ущелье Тан Эсаллар (от одного названия на Шун-Ди накатывала мечтательная задумчивость) и нужный им лес. Поэтому вот уже третий день они брели на север вдоль океана, любуясь мягкими линиями холмов, поросших кипарисами и кедрами. После зарослей, где завершились их странные переговоры с Двуликими, собранные, строгие кипарисы, похожие на огоньки тёмно-зелёных свечей, радовали глаз. А за их пирамидальными кронами, внизу, раскинулся берег - и океан, беспредельный, словно смятение и усталость Шун-Ди. Он был спокоен и тихо впитывал солнце. Ничего не нарушало его сна - кроме разве что чаек, но и те виднелись обычно поодиночке, не стаями, и их крики не доносились так далеко.

Шун-Ди нисколько не удивило, что в проводники им дали именно Фариса - хотя Верголис-Линт, поэт, тоже был определённо не против. Фарис, с его блестящими грустными глазами, знал о драконах всё или почти всё. И его, в отличие от братьев по садалаку, не пугала ни связь Уны с Хаосом, ни её (теперь откровенно тёмная) магия. Казалось, его не пугает вообще ничего - так он был погружён в свои мысли, рассеянно отмахиваясь хвостом от мошкары.

Закатный золотисто-розовый свет заливал берега; крутые и каменистые, они обрывались прямо в воду. Желтоватую песчаниковую почву покрывали широкие мазки зелени - бледной там, где была трава, и тёмной - где вытянулись, будто воины перед боем, кипарисы. Берега сходили к океану волной: побережье то выгибалось в воду, то возвращалось назад, и, когда Шун-Ди видел с высоты пенистую границу воды и суши, ему иногда мерещилось, что эта граница - мираж, иллюзия, что они идут по отвердевшей воде.

Этим вечером океан был особенно, пугающе бескрайним: громоздился везде, докуда дотягивался тонущий взгляд - тонущий, потому что не за что было зацепиться в этой розово-золотой глади, - и прижимался к небу на горизонте. Дрожащее пятно солнца почти опустилось в воду и отдавало океану последние лучи. Неизбывная тишина снисходила на душу от этого вида - вместе с неизбывной печалью.

Запах диких ягод - наверное, ежевики - ударил в нос, и Шун-Ди понял, что опять, забывшись, открыл флакон с зельем са'атхэ. Искристая фиолетовая жидкость пока оставалась нетронутой, но он не знал, надолго ли ещё хватит его стойкости. Со стойкостью у Шун-Ди всегда было плохо.

– Пахнет колдовством, брат по долгу?
– спросил Фарис-Энт. Он шёл рядом, негромко переступая копытами, и тоже смотрел на океан. "Братом по долгу" он величал Шун-Ди с первого дня пути - почему-то вбил себе в голову, что чужак с запада, как и он, живёт переводами. Шун-Ди попытался объяснить, что он вовсе не толмач, а торговец, но Фарис, естественно, не придал этому значения. Кентавры вообще редко придают значение вещам, столь далёким от сущностного - вроде торговли или статуса, данного кому-то чужим, не имеющим отношения к садалаку обществом.
– Ты часто достаёшь это зелье, но не сделал ни одного глотка. Что тебя останавливает?

– Ты даже не знаешь, как оно действует, - сказал Шун-Ди, с усилием отворачиваясь от океана и пряча флакон в карман. Солнце на миг скрылось за изящным кипарисом.
– Так зачем спрашиваешь?

Фарис-Энт улыбнулся с выражением непостижимым, как у всех кентавров.

– Думаю, магия служит, чтобы восполнять недостачу чего-нибудь или, наоборот, убирать лишнее. В тебе много робости и мало решимости, брат по долгу. Может, это зелье должно сделать тебя храбрее?

Шун-Ди взглянул на тонкие гнедые ноги Фариса, с чуткой осторожностью ступавшие по камням. Во время прошлого визита в Лэфлиенн он уже понял, насколько умны кентавры, но проницательность именно этого иногда просто пугала.

– Может, и так. Надеюсь, досточтимый Фарис-Энт не хотел назвать меня трусом?

Кентавр со вздохом покачал головой.

– Ты во всём изыскиваешь оскорбления и обидные намёки, брат по долгу. Это тоже знак излишней робости.

Уна шла впереди, с лордом Ривэном, и изредка перебрасывалась с ним одной-другой бессодержательной фразой. Ещё дальше, перед ними, бежал Лис - в зверином облике, каждой шерстинкой отражающий солнце. Незримый барьер был пройден: Лис уже превращался в присутствии Уны, так что теперь, не стесняясь, обращался в зверя при всех. Несмотря на заботливое лечение Нгуин-Кель, он всё ещё прихрамывал, а рёбра и лапу стягивали тугие повязки; семенящий бок о бок с ним Тим время от времени гладил роскошный мех - и почему-то не встречал возражений. Даже белый "воротник" на груди Лиса беспрепятственно трепал своими перепончатыми пальчиками, вызывая приступы глухой зависти в Шун-Ди.

– И для чего же, по-твоему, мне не хватает решимости?
– спросил он, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо. Кентавр ответил так, как он и предполагал:

– Это дело только твоё, и у меня нет права знать. У всякого свой Гирдиш, - Фарис помолчал и добавил: - Но если ты позволяешь мне поделиться впечатлением... Когда есть что сказать, всегда лучше сказать, чем терпеть, нося в себе боль и растерянность. Я и сам в это раньше не верил, но меня научила Возлюбленная. Она очень искренняя.