Хроники Потусторонья: Проект
Шрифт:
По словам главы ОВД полковника Фёдорова Е.М., Германа Сергеевича Кастальского он знал, как человека умного и мужественного, настоящего профессионала, беззаветно преданного своему делу. Ветеран войны в Афганистане, Герман Сергеевич Кастальский принимал участие во взятии дворца Амина в 1979 году в составе группы спецназа КГБ, хотя на тот момент ему было только 25 лет. За годы службы в органах Госбезопасности под его руководством были предотвращены десятки терактов по всей стране, спасены сотни жизней. Лишь после трагической гибели подростка во время одной из спецопераций в 2003 году Герман Сергеевич Кастальский подал в отставку, но вскоре после этого был приглашён полковником Фёдоровым на должность штатного психолога в ОВД "Зябликово", где показал себя настоящим
УВД г. Москвы выражает искренние соболезнования вдове и родственникам погибшего, а также сообщает, что Герману Сергеевичу Кастальскому будет посмертно присвоено звание полковника. Гражданская панихида по усопшему состоится на Ваганьковском кладбище 15 июля 2006 года в 9:00.
Светлая память о Германе Сергеевиче Кастальском навеки сохранится в сердцах тех, кто его знал и любил».
Я смахнул скупую слезу. Ишь ты, и даже полковника посмертно дали! «Защитник добра и справедливости»! Скажите, как бла-ародно!..
Однако где там у меня коньяк-то был?
Маринка заворочалась, тихонько застонала во сне. Вот незадача. Закурю — сразу проснётся, это уж как пить дать. Что бы такое придумать?
Я достал из шкафа, стоящего в углу, второй плед и укрыл им свою несчастную вдову, а затем в великой задумчивости подошёл к форточке. Здесь, конечно, угол дома, окна выходят во двор, и ветра почти никогда не бывает. Но и курить сигару в форточку — тоже не комильфо.
Идея пришла внезапно, как это всегда бывает.
Я закрыл глаза — и комната тотчас же заполнилась пятнами Пустоты, медленно плывущими из ниоткуда в никуда, как диковинные чернильные медузы. Я схватил ближайшее пятно и смял его в комок. Потом поймал второе и добавил к первому. Получился довольно крупный шар, размером чуть меньше футбольного мяча. Тогда я взялся за него двумя руками и разделил на две половинки, но не до конца. В итоге у меня получилось шарообразное нечто, умеющее разевать пасть внушительного размера и объёма. В довершение всего я вылепил ему четыре ноги и посадил на стол.
«Шарик» ожил. Он немного повертелся из стороны в сторону на своих куцых лапках, а потом выжидающе уставился на меня. Ну, во всяком случае, выглядело это именно так. А что у голема глаз нет, так это не страшно: он меня и без глаз видит.
Я срезал кончик сигары гильотинкой и зажёг спичку. Дав серной головке прогореть, я прикурил сигару от лучинки и с наслаждением затянулся. «Шарик» с готовностью разинул пасть.
— Шарик, на! Кушай, — шепнул я, бросая ему спичку и сигарный обрезок. Голем, как и предполагалось, проглотил весь этот мусор, а заодно и облачко дыма, которое я выдохнул.
Теперь можно было расслабиться. Никаких следов от моего перекура не останется, — всё проглотит Шарик.
Ты умница, Сонни, подумал я. Если бы не ты, я про этих големов и не вспомнил бы. Это вообще не особо популярная технология, уж и не знаю, почему.
Теперь коньяк. Вот моя бутылка, вот бокал родной. Стоят, как ни в чём не бывало. Даже странно, что Марина не решилась помыть бокал, она ведь та ещё чистюля. Рука не поднялась, наверное…
Шарик слопал очередное облако дыма. Я наполнил бокал на треть.
— Ну, Шарик, выпьем за успех нашей операции! — сказал я.
Янтарная влага окропила язык и согрела пищевод. Сейчас бы ещё горькую шоколадку на закуску… Ну да ладно, будем довольствоваться тем, что у нас есть.
Я расслабился, откинувшись на спинку кресла. Все эти Войны, Духи, Искажённый, гениальные
дети, попадающие в неприятности Создания, и прочая, и прочая… Как всё-таки хорошо порой отрешиться от всего, послать всё куда подальше. Тем более ситуация под контролем, Соглядатай и голем-птица нашу Шанталь не проворонят, потому что не умеют ничего, кроме того, для чего их создали…— Герман?
Бокал замер в воздухе, не доплыв до рта.
— Герман, это ты?
Она проснулась и теперь сидела, зябко кутаясь в плед. Не стану врать: я предполагал, что это может случиться. Если подумать, то я, наверное, даже хотел, чтобы это случилось.
— Ты сам на себя не похож… — Марина встала, накинула на себя плед и подошла ко мне. — Это правда ты? Или это я сплю, и ты мне снишься? Знаешь, всё это так странно…
Она пододвинула к моему креслу табурет, стоявший в углу, и теперь, усевшись на него, смотрела на меня, смотрела мне в глаза, изучала меня…
— Знаешь… Тогда, там, около дома, куда ты упал… Я не помню, как я спустилась. Наверное, мне помогли… Но это было такое странное чувство… Я как будто забыла, что нужно чувствовать в таких ситуациях… Я смотрела на тебя… А ты упал на спину и, знаешь, смотрел в небо… словно что-то там увидел… А я смотрела на тебя, и мне казалось, что это не взаправду. Что это… как сон или что-то такое… И крови почему-то было совсем немного… И мне не было страшно, Герман, и даже почти не было больно… А потом он привёз меня домой — тот мальчик. Он мне сказал, что ты его попросил за мной приглядеть… Он, знаешь, плакал. Так странно. Я не плакала, а он плакал. Я его жалела… Он меня довёз до дома, как тебе и обещал. Правда, меня сначала там милиция расспрашивала, что, почему… Почему я приехала, почему ты прыгнул… А я-то откуда знаю, почему? Наверное, это как… судьба, да?
Я молчал. Может, так лучше. Скажи я что-нибудь, и как знать, что из этого выйдет.
Сигара потухла.
— А сегодня, когда похороны были… Там было немного людей. Думаю, тебе бы понравилось. Ты ведь никогда не любил, когда много народу. Там был полковник Фёдоров, и он тоже плакал. Я никогда не видела, чтобы такой пожилой мужчина, тем более полковник, и плакал. А он мне говорил, что ты был ему как сын. Он очень горевал… А ещё приехала Эля с сыном. Я с ними познакомилась: оказалось, они такие милые люди. Она хорошая женщина, Герман. Почему ты её бросил? Мне её тоже было жалко. А она тоже плакала… Знаешь, так беззвучно плакала… Просто слёзы у неё текли и текли, текли и текли… Ты знаешь, я хотела, чтобы тебя похоронили рядом с твоей Катей и Игорьком. Но мне сказали, что там уже нет места. Прости, пожалуйста. Я хотела хоть что-то для тебя сделать напоследок… Хотя мне до сих пор не верится, что ты умер… Вот ты сейчас сидишь здесь, ведь так? Правда, ты сам на себя не похож: постарел, исхудал… Почему, Герман? Ты мне расскажешь? Или это сон? Если сон, тогда понятно, наверное…
Маринка встала и, подойдя к кушетке, присела на неё.
— Это ты меня укрыл, да? Вторым пледом? Герман, я… Ты можешь со мной посидеть немного, пока я не засну? Хорошо? Ну или пока не проснусь. Пожалуйста, Герман, посиди со мной…
Я подошёл к кушетке и присел на край. Она легла и закуталась в пледы.
— Спасибо. А то, знаешь, я как потерянная… Хожу тут… Квартира пустая, никого нет… Тебя нет… Кажется, будто и меня нет… Как будто я тоже что-то вроде призрака… Что мне делать, Герман? Как мне это пережить? Может, ты ко мне вернёшься как-нибудь, а? А может, мы с тобой, как в «Привидении»? Ты — Сэм, а я — Молли. Помнишь, как ты просил меня стричься под мальчика, чтобы быть похожей на Молли? Как будто ты знал, всё знал с самого начала. Как будто знал, что однажды уйдёшь, а я останусь. Ты знал, да, Герман? Молчишь? Не хочешь разговаривать, да?