Хуан Дьявол 3 часть

– Хуан, Хуан! – голос Моники ранил его, он повернулся и увидел, как она с криком бежит к нему: – Хуан! Нет, не ходи туда! Не подходи к нему, не соглашайся!

– Это он ищет меня!

– Он не ищет тебя!

– Хуже, если тебя, если осмелился прийти за тобой в моем присутствии! Клянусь тебе, что…! Оставь меня, Моника!

Он оторвал от себя руки Моники и пошел к линии. Ренато Д'Отремон соскочил с козел, дошел до границы, где его остановил офицер:

– До этой линии, сеньор Д'Отремон … до этой! Ни шагу больше!

– Я уполномочен губернатором прийти за дамой, которая должна вернуться в Сен-Пьер со мной! Вы не на моей стороне? Не слышали, что сказал губернатор?

– Губернатор дал разрешение, чтобы дама вышла, а не чтобы вы зашли!

– Вы…! – разъярился Ренато.

– Осторожнее, сеньор Д'Отремон! Не заставляйте принимать худшие методы! – пригрозил офицер. – У меня приказ стрелять, не взирая на лица, потопить мятеж в крови! – и чуть отойдя, приказал: – Часовые, оружие на изготовку! Приготовиться стрелять против этого сброда, если он спустится!

Ренато смотрел на Монику. С гневом и досадой он видел, как та пытается остановить Хуана; разъяренная толпа рыбаков тоже двигалась вперед, следуя за людьми «Люцифера», доставшими из-за пояса ножи.

– Быстро позовите сеньору и заберите ее оттуда! Не видите, что толпа подстрекает к восстанию? – торопил возбужденный офицер, приближаясь к Ренато. – Пусть только она пройдет через линию! Стреляйте против любого, кто двинется дальше!

– Моника, можешь свободно выйти! Иди! Пройди через линию! Быстро! – кричал Ренато.

– Что? Что? Что они говорят?

Злоба, а не слабые руки Моники, заставила остановиться Хуана всего в двадцати метрах от линии, охраняемой солдатами в два ряда. По приказу лейтенанта винтовки направили на пеструю группу, но Хуан не замечал угрозу. Он вперил сверкающий взгляд на человека, который словно укрывался за полицейскими.

– Иди, Моника! – звал Ренато. – Выходи немедленно! Потом тебе не дадут выйти! Иди, Моника, выходи прямо сейчас!

– Почему бы тебе не поискать ее здесь? – яростно крикнул Хуан. – Трус! Негодяй!

– Стой! Хуан Дьявол, стой или я прикажу стрелять! – угрожал лейтенант.

– Дай ей выйти! – настаивал Ренато. – Только она может выйти за линию! Дай ей выйти! Если мужчина, позволь мне спасти ее!

– Мужчина ли я? Увидишь! – вне себя от ярости, Хуан шагнул в направлении Ренато, почти пересекая линию, защищаемую солдатами. Прозвучал выстрел, и Хуан упал на землю.

– Они ранили капитана! Убили его! – закричал взбешенный Сегундо, подбивая толпу: – Негодяи, убийцы! Они! Они!

– Огонь! Огонь! – отчаянно приказывал лейтенант. – Вторая линия вперед! Огонь!

Тут же выскочил неистовый сброд. Шум воодушевленной атакующей толпы можно было спутать с выстрелами и криками боли. Среди суматохи приказов и криков возвысился отчаянный голос Моники:

– Хуан, Хуан, жизнь моя!

11.

– Сеньора Д'Отремон, с вашего разрешения. Я узнал ваш экипаж, мне сообщили, что вы ждали несколько часов, осмелюсь передать вам новости, которые вы ожидаете с нетерпением. Я могу говорить?

Сдерживаясь перед старым изменником-слугой или подавляя всхлипывания, София Д'Отремон поднесла к губам кружевной платок. В порыве благодарности она заставила себя протянуть руку Педро Ноэлю, которую тот поспешил пожал.

– Бедная сеньора! Понимаю ваши чувства.

Роскошнейшая карета дома Д'Отремон остановилась на обочине, между зарослей кустарников, которые росли вдоль тропы к Мысу Дьявола, далеко от места событий, захвативших внимание всего Сен-Пьера. Часовые, расставленные повсюду, заставили Софию остаться там, пока солнце горького дня медленно погружалось в воды еще спокойного моря.

– Вы оттуда? – поинтересовалась София. – Я могу пройти? Мне позволят?

– Я воспользовался старыми дружескими связями, древней хитростью и лодкой, достаточно старой и небезопасной. Но дело в том, что я сразу же ушел.

– Вы видели моего сына? – беспокойно спросила София.

– Видел прекрасно. Но сдвинуть его с места не получается. Ни лейтенант, ни капитан, прибывший с подкреплением, этого не добились. Чтобы добраться до линии, он заручился устным разрешением губернатора. Он застрял на границе и ждет возможности поговорить с Моникой.

– Он все еще не добился этого? Разве она не понимает, что мой сын подвергается опасности, чтобы ее вытащить?

– К сожалению, я не добрался до Ренато. Охрана очень строгая, и даже на лодке в тихий день невозможно добраться к мысу. Я тоже не смог увидеть Хуана. Знаю, Сегундо и Моника вытащили пулю и перевязали его рану. Учитывая его крепость, думаю, его жизни не угрожает опасность. Солдаты ранены, кто-то тяжело, их заменили другими, а рыбаки, выиграв стычку и завладев некоторым оружием, отступили при виде подкрепления. Среди них есть раненые и боюсь, кто-то умер.

– Они отступили? – удивилась София с нескрываемым гневом: – А солдаты оставили это так, спокойные после того, как позволили этим людям…?

– Эти люди оказались опаснее, чем думали солдаты, – усмехнулся Ноэль. – И к тому же они правы. Конечно, пока все это не имеет юридической силы.

– А вы на их стороне. И все же я очень благодарна вам за новости о моем сыне, он обезумел, неблагодарен, и забыл, что я переживаю и страдаю из-за него здесь.

– Если совет бывшего друга послужит вам, я бы посоветовал вам отдохнуть, донья София. Для Ренато нет опасности, ведь Хуан тяжело ранен по его вине.

– По вине моего сына? – возмутилась София.

– Да. Хуан не вышел бы из себя, не имей все это личный оттенок. Я увидел, что вы смягчились, и буду с вами честен. Происходящее ужасно, донья София. Губернатор ваш друг, вы можете поговорить с ним. Нельзя, чтобы власти острова содействовали подобной несправедливости. Если вы действительно расстроены вредом, причиненным вашим сыном…

– Что вы говорите? Я расстроена вредом, что страдает этот бандит?

– Вы не изменились, донья София. Я уж было вам посочувствовал. Но это ошибка. Вы должны страдать бесконечно больше и будете страдать. Страдайте, и пусть никто не сжалится над вами, потому что не заслуживает жалости не способный сочувствовать!

– Ноэль, Ноэль! Как вы осмеливаетесь? – бормотала София, крайне возмущенная. – Вы наглец! Глупец!

Ноэль удалился и не слышал последних оскорблений дамы, которая яростно повернулась к большому кучеру цвета эбонита и приказала:

– В дом, Эстебан! Мы немедленно возвращаемся в дом!

Сквозь прикрытые окна в полумрак хижины проникали последние лучи уходящего дня, едва высвечивая темно-коричневый точеный профиль неподвижного человека на постели из травы, сооруженной на скорую руку. То ли он улыбался, то ли погрузился в глубокий мучительный сон, а рядом с ним, сцепив ладони, Моника с болью смотрела на чеканное лицо человека, чья жизнь висела на волоске. Испуганно она обернулась на скрип маленькой двери.