И тысячу лет спустя. Ладожская княжна

— Так где же он? Почему ты так не весел?!

Олег сглотнул ком в горле. Он не знал, с чего начать.

— Я нашел брата, и он здесь. То, что ты сделала для нас с ним… Ты достойна всего мира, созданного богами, и даже больше…

— Но… — прошептала Марна.

— Еще я нашел Рёрика. Что-то изменилось, Марна. Я старался делать все, как ты сказала… Я был верен своей клятве.

— Что же изменилось?!

— Рёрик остался жив.

Марна посмотрела в сторону и подумала, а затем выдохнула и вернула свой взгляд на Олега, улыбнулась.

— Пусть так. Но разве это слишком большая беда теперь? Он бессилен, а его войско уничтожено. Найдем его снова, и все кончено.

— Рёрик в том граде, Киеве, о котором ты говорила… Он теперь с Аскольдом и Диром, его собратьями… а под ними весь град и многотысячное войско…

— Так вот почему ты не удивился моей вести о лазутчике… — смекнула Марна. — Думаешь, это был один из них? Из Киева?

Олег ничего не ответил.

— Где же Глеб? Мне не терпится увидеть его!

— Я рассказал ему обо всем… чтобы он был осторожнее. Теперь он у себя, думает, как явиться ко всем, явиться к Иттан…

— Позволь мне поговорить с ней, и она все поймет.

— Она знает?

— Кое-что знает, и потому поймет… Она будет готова.

— Что же, — Олег всплеснул руками и вздохнул. — Сегодня хороший день, чтобы им встретиться вновь, вновь стать мужем и женой… Ну а ты? Сплела венок?..

— Я не сплела венков. И платье мне это не к душе. Но от слов своих я не отрекаюсь. Прошу, не мучай меня этими песнями и хороводами. Я готова стать твоей женой прямо сейчас.

— О чем ты, Марна?

Марна отступила от Олега и дрожащими пальцами начала стягивать со своих плеч платье, чтобы обнажить грудь. Словен смотрел на нее растерянно, сдвинув брови, а затем убрал ее руки от платья.

— Я просил тебя стать моей женой, а не рабыней. Не оскорбляй меня, — ответил он тихо. — Я не лягу с тобой, пока ты сама этого не захочешь. Не лягу с тобой, пока ты не возложишь на мою голову венок.

— Что если никогда не захочу? — прошептала она неуверенно. — Просто сделай это сейчас. Возьми меня, чтобы я стала матерью твоего ребенка, и дело с концом.

Олег отодвинулся от нее, покачал головой, сдвинул брови еще сильнее.

— Я видел тебя там. Видел тебя с Райаном. Видел, как ты смотрела на него. Ты любишь его. Все остальное было ложью.

— Это никогда не было ложью! — Марна повысила голос. — Я не знаю, что ты видел, но я тебе никогда не лгала. Райан уготован для другой.

— Быть может, — Олег говорил тихо, вяло. — Быть может, и так. Но все же я видел, как ты смотрела на него, Марна. Так, как никогда не смотрела на меня. И потому… я не возлягу с тобой до тех пор, пока не увижу в твоих глазах того же самого… Теперь многое изменилось. Ты… ты можешь быть свободна, Марна. Уходи, куда хочешь. Забирай своего трэлла и уходите. Я отпускаю тебя. Ты вернула Глеба к жизни. Я считаю, мы квиты. Кровь за кровь, жизнь за жизнь, верно?

Он отходил к двери, так и не поворачиваясь к ней спиной, а когда все же вышел, Марна рухнула на постель. Она пахла Олегом, пахла все теми же травами и ранним летом, но запах тот был не таким родным, как запах пчелиного забруса, что Райан любил жевать перед сном.

Княжеский сын так мечтал получить ее, а когда она сама пришла в его руки, он отказался от нее.

— В какие игры вы со мной играете? — шептала Марна, тупым взглядом изучая низкий потолок. — Вы? Боги? Бог? Или кто вы там?! Эй! Это подло!

* * *

Иттан плакала в объятиях Марны, когда она, наконец, увидела Глеба. Он шел к ней во всей красе, такой же, какой и был, и нёс сваточный венок в одной левой руке.

— Ты не просто вёльва, Марна, — шепнула Иттан ей, утирая слезы. — Ты сама богиня!

— Иди же!

Иттан поцеловала Марну в губы по-сестрински и бросилась к Глебу. Марна повернулась, чтобы увидеть Глеба, и сама расплакалась. Она была счастлива за этих двоих. Олег уже закончил объясняться с остальными, с дядей и Пауком. Он говорил им, что ходил вовсе не на охоту, а за братом, а те, хоть и были удивлены, только радостно кивали головами. Нечто изменилось в их памяти. Нечто изменилось в прошлом. Они забыли о том, как Глеб умер, и лица их были смущенными и потерянными.

Другие новгородцы стояли вдалеке, радуясь за главных суженых этого лета, за Глеба и Иттан. Словен покрывал ее мокрое от слез лицо поцелуями, гладил ее живот, волосы, снова целовал лицо, и они плакали вместе. Наконец, они вдвоем взялись за руки и подошли к Марне. Глеб вдруг опустился до самой земли, чтобы покланяться вёльве, и поцеловал ее подол. Новгородцы, удивленные и любопытные, затихли и прислушались, столпились поближе, заключив их троих в круг.

— Не нужно… что же ты делаешь, Глебушка, — Марна подняла его за плечи. — Вставай немедленно.

— Воистину, ты дитя богов! Благодаря тебе я восстал из мертвых! Спасибо тебе, Марна! — он повернулся к новгородцам. — Славься Марна! Славься!

Они и толком не знали, что случилось, но подхватили ликование Глеба и принялись ликовать вместе с ним, рукоплескать, подпевать и скандировать имя Марны.

— Пожалуйста, прекрати, — Марна просила Глеба умоляюще и опасливо осмотрелась по сторонам. И не зря. В четвертом ряду она заметила знакомое лицо с устрашающей татуировкой на лбу. Тот мужчина улыбнулся ей, и тут же, развернувшись резко на пятках, исчез.

— Прекрати, Глеб! — Марна прикрикнула на него, и Глеб замолк.

— В чем же дело?

— Разве не было сказано тебе, что ты должен хранить эту тайну?! Восстал из мертвых? Ты сдурел, Глеб? Ты никогда не умирал… запомни это и заруби себе на носу!

А затем злобная гримаса Марны сменилась улыбкой. Она прижала Глеба к себе и обняла его с силой.

— Я скучала по тебе, дурачина! Будь осторожнее в этот раз и оберегай Иттан, и ваше дитя! Был бы ты христианином, просилась бы стать крестной!

— Крестной? — посмеялся Глеб, не понимая, о чем говорит Марна, и похлопал ее по спине одной левой рукой. — Спасибо тебе, Марна! Я теперь за тебя грудью своей встану! Ты мне теперь сестрица.

Ефанда, услышав те слова, посмотрела с подозрением на Олега. Каждый день пропасть между нею и ее братьями, ее словенским родом, разверзалась все больше. Она была чужой среди своих. Она была рабыней для собственного отца и выносила его горшки с парашей. Бывало, ее мать, Драгана, жалела дочь, и позволяла ей поесть с княжеского стола, но Вадим тут же строго наказывал обеих. Он и сам любил Ефанду, и потому, наверное, и не смог умертвить дочь.