И тысячу лет спустя. Ладожская княжна

— То, что ты знаешь такие подробности, меня пугает не меньше, Аристов. Повторюсь, во что ты вляпался? Тебе лучше рассказать мне все, если не хочешь присесть.

— Я повторюсь, тело, найденное вами, — не Мирослава. Та женщина умерла от рака, и ее дочь, теперь известная вам, Марина МакДауэлл, запуганная до смерти и по своей глупости, не могла придумать ничего лучше, как похоронить ее недалеко от реки! Мать ее всегда вела аскетичный образ жизни, слыла ведьмой и знахаркой, избегала общества, больниц, а также лишала нормальной социализации свою дочь, Марину. Ее мать зовут Анна МакДауэлл. Я могу назвать вам адреса дома, по которому они проживали. Запросите документы. Если вы копнете еще глубже, то также узнаете, что на момент смерти этой женщины… Мирослава еще была с мужем и вполне себе здорова и счастлива. Относительно.

Марк, довольный собой, откинулся на спинку стула. Полковник сидел ошарашенный.

— Откуда тебе все это известно?

— Я делаю работу свою хорошо, вы это знаете… Я случайно вышел на Марину, и я тоже ее подозревал. Странное совпадение — не так ли? Пропавшая рыжая женщина и рыжая девушка, которая все бегала там по лесам, очень похожая на нее? Но то лишь совпадение. Я начал копать. Я решил копнуть так глубоко, что даже поехал за Мариной в Ирландию, чтобы продолжить свое расследование. Я узнал то, что говорю вам сейчас, и это чистая правда. Эта девушка может быть виновата только в том, что не вызвала скорую, когда мать ее умерла. Только в том, что жила в глухой деревне с полоумной матерью, которая решила умереть ровно перед тем, как другой рыжей женщине пропасть! Вы только подумайте, как вы можете сейчас сломать этой бедняжке жизнь, обвинив ее в таком.

— Аристов, ты дурак?

— А?

— Ты сам дал нам наводку на эту девчонку, а теперь пришел сюда и пытаешься ее отмазать? Ты совсем дурак, Аристов?

— Я… Да, я думаю, она должна понести наказание за сокрытие трупа. Но не тюрьма. Условный срок? Да.

— Ну а что насчет ДНК? Что насчет одного лица? Насчет того, что Александр узнал в трупе свою пропавшую жену? — не уступал подполковник, но все же слушал Марка с большим вниманием.

— Во-первых, насчет Александра, — голос Марка стал чуть более спокойным. Ему казалось, он справлялся с ситуацией, куда лучше, чем мог себе представить до этого. — После случившегося с его женой и после того, как пес его утонул, мужчина напился и попал в аварию. У него были галлюцинации. Он звонил мне и рассказывал о том, что видел свою жену, а затем оказывалось, это была просто очередная рыжеволосая девушка. Александр лежал в коме. Он бредил. Каковы шансы, что и в этой женщине, в полуразложившемся трупе он увидит свою жену спустя два месяца? Насчет ДНК. Осторожно, у вас сейчас взорвется голова, Вадим Саныч, — Марк говорил очень быстро и взволнованно. — Анна МакДауэлл и Мирослава Новикова — родственники. Об этом я тоже узнал только в Ирландии, поскольку у меня и у самого были тысячи вопросов о их схожести. Если вы спросите Ирину, мать пропавшей, о том, кем им приходится Мирослава, Вы узнаете, что она им — не дочь вовсе. Она ирландка. Пам! — Марк хлопнул в ладоши, феерично закончив свой долгий монолог.

Он много читал о психологии и знал, как быстрая и запутанная речь сбивают с толка собеседника и придают тебе уверенности в его глазах. Вадим Александрович только хлопал глазами.

— Эта девочка не виновата ни в пропаже Мирославы Новиковой, ни в смерти своей матери… — прошептал Марк. — Не ломайте ей жизнь. По-человечески прошу…

Подполковник вздохнул, встал из-за стола, поправил рубашку, пиджак.

— Завтра придешь в отдел и дашь все свои показания в письменном виде. Мы пересмотрим это дело и возьмем в расчет все сказанное тобой. Но если ты солгал хоть в чем-то, я клянусь, Аристов, я впаяю тебе три статьи. За укрытие преступника. За выезд из страны. За дачу ложных показаний. Ты понял меня?

— Да, Вадим Саныч… — тихо ответил Марк, будто сам себе, не поворачивая на него головы и не вставая с места.

— Аристов…

— А?

— Зачем ты вообще донес на нее? Зачем привез девчонку? Сначала я думал… чтобы вернуть свою должность, но ты и этого не хочешь! Что вообще в твоей голове, Аристов?

Бывший опер не ответил. Когда полковник вышел, Марк закрыл лицо руками и заплакал. Он и сам не знал, как именно поступить было правильно. Тогда, поговорив со священником в церкви, Аристов дал себе клятву, что сделает все ради Мирославы Новиковой и ради того, чтобы наказать виновных в каждом ее страдании.

Аристов решил выключить в себе человека и включить следака, и тогда Марина перестала быть его девушкой, она стала его подозреваемой, как и должно было быть с самого начала. Подполковник помог ему в этом, сообщив, что Мирослава Новикова была умерщвлена, убита насильственной смертью. А затем Марина и сама сбежала, только заставив Марка убедиться в ее виновности. С самого того дня, что они решили пожениться, с их свидания на утесах Мохер, Марк Аристов только и вынашивал в себе мысль, уговаривал себя: не поддаваться, не любить, не жалеть, отдать в руки правосудия. Даже брак, на который Аристов не согласился бы в ином случае, был нужен для того, чтобы ослепить Марину на время и заставить ее доверять оперу.

А затем она раскаялась ему… нет, она не убивала ее, и вовсе никогда не была плохой дочерью. Но было это действительно раскаянием или очередной ложью? Уже неважно. Аристов испытывал муки совести.

На следующий день, когда он зашел в отделение, чтобы дать показания, все его знакомые коллеги сидели с мрачными лицами. Они тихо поздоровались с ним, но никто не решался начать говорить или о чем-либо спрашивать. Марк подумал о том, что увидел такие человеческие черты как лицемерие и продажности воочию, и с презрением отошел к окну. Но его бывшие коллеги не говорили с ним вовсе не потому, что оперуполномоченный Аристов был с позором уволен. Они ему сочувствовали и с замиранием сердца смотрели каждый раз на дверь, когда в нее кто-то входил. Они ждали того, кто должен сообщить Марку страшную новость. И им и самим было жутко страшно. На душе скребли кошки.

— Вот так стоит человек, смотрит в окошечко и не знает, что с ним может случиться буквально минутой позже, — вздохнул один из полицейских за столом, шепчась с другим.

— Да, я работал немного с ним. Немного не от мира сего мужик, но хороший был следователь. И душа у него на самом деле хорошая, добрая, широкая, хоть и прячет ее постоянно…

Марк повернулся на их голоса, и оба отпрянули друг от друга и спрятали свои лица за массивными старыми мониторами. Аристову до жути хотелось курить. Он вынул сигаретку из пачки, покрутил ее в руках, понюхал и положил в рот, чтобы только пожевать и успокоить нервы.

В кабинет вошел начальник. Увидев Марка, он сначала будто удивился, при чем неприятно, но все же поздоровался с ним.

— Показания… — протянул сипло Марк, будто напоминая потерянному начальнику, зачем он здесь.

Его голос после последней ночи совсем сел, а глаза были затекшими.

— Марк… — Вадим Саным почесал лоб. — Сядь.

— Нет, — тут же ответил Марк, будто предчувствуя, что полковник собирается сообщить плохую новость. Марк не желал слышать плохих новостей, и потому отказался сесть, будто тогда алгоритм будет нарушен, и плохая новость исчезнет сама собой.

— Сядь, — вздохнул подполковник еще раз.

— Нет, — почти рявкнул Марк и сжал губы, которые задергались.

Сигарета выпала из его рта, но он не стал ее поднимать и смотрел начальнику точно в глаза, стараясь угадать его следующие слова. Сердце застучало в груди о ребра.

— Только не говорите, что вы решили, не разбираясь ни в чем и не принимая моих показаний, ее отправить под суд.

— Нет, — перебил его подполковник и снова вздохнул. — Девушка сегодня ночью повесилась в камере.

Первые две секунды Марк молчал. Затем его губы растянулись в улыбке, широкой и длинной. Он засмеялся. Он смеялся сильно и громко. Иногда наклонял голову вперед, иногда — назад. Иногда Марк подгибал колени, смотрел на коллег вокруг с мрачными лицами и смеялся еще больше.

— Разве не смешно? — крикнул он им и машинально достал еще одну сигарету из мятой пачки в кармане, зажевал ее.

Его накрыл еще один приступ истеричного смеха, и Марк закашлялся. Вторая сигарета выпала из его рта, и он снова потянулся за пачкой. Но рука его так сильно дрожала, что оне мог попасть рукой в карман.