И тысячу лет спустя. Трэлл

— Линн все же нашли? — обратился Райан к женщине. — Я, кажется, видел ее во дворе.

— Да, она уже готова. Бедняжка совсем околела на таком морозе. У нее все ноги почернели. Суровая зима нынче.

— Когда начнется сожжение?

— Как только конунг Рёрик даст знать. Вероятно, завтра уж.

Катарина кивнула в сторону Мирославы.

— Она вообще нас не понимает? Сидит там как зверь какой. Ишь! Вся грязная, вонючая. Почему она в крови?

— Кажется, нет. Не понимает,— Райан пожал плечами. — Сумасшедшая какая-то... или больная. Может, она головой ударилась где, поэтому ночью в лесу одна бродила. Ни одного языка не понимает.

— Странная она. Взялась ниоткуда, рыжая, прям как ты... кожа белая... еще и высокая как лошадь. Уж не ведьма ли какая или русалка?

Райан улыбнулся, как обычно взрослый улыбается ребенку, но ничего не сказал в ответ. Его самого волновал вопрос: кто она такая? Рассказывать лишнего он Катарине не стал, зная о ее болтливости и малодушии. Ни о том, что девушку звали датским именем, ни о том, что она знала и его имя.

Катарина взглядом попросила Мирославу вылезти из-под стола, чтобы умыться. Райан оставил их наедине.

— Я сама, — Мирослава покачала головой, отказываясь от помощи. — Сама, спасибо.

Но Катарина продолжала трогать Мирославу и снимать с нее платье. Неаккуратно, будто обращалась она с вещью, а не человеком. Будто перед ней была такая же рабыня, как она сама, женщина, равная ей по статусу. Наконец, Катарина случайно зацепилась за волосы Мирославы и выдрала ей один.

— Да не трогай же ты меня так! Мне неприятно! — тогда Мирослава прикрикнула. — Больно!

Катерина, наконец, что-то пробормотав, бросила грязную тряпку в ноги девушки, хлопнула дверью и вышла наружу. Мирослава больше не плакала: слезы закончились, а она какой день подряд не пила свежей воды. Стыд и унижение отступили на второй план. Она никогда прежде не раздевалась перед чужими людьми, за исключением операции, и тем более сейчас не позволила бы Катарине себя так трогать. К тому же месячные шли так интенсивно, что тряпку уже нужно было сменить. Не зная, что с ней делать, Мирослава спрятала окровавленный кусок ткани под лавку, надеясь при следующем удобном случае от него избавиться. Она ступила в таз. Вода была еле теплой, но и это уже было хорошо.

— Ладно, если меня здесь все еще не убили за целых два дня, все не так плохо… нужно просто вести себя осторожнее… и выяснить причину, почему я здесь и почему я все это вижу. Сон ли это, и я могу проснуться? Кома ли это, и я еще могу вернуться к жизни? Или рай, и мне стоит поверить в Бога? Скорее, Ад…

Когда Катарина вернулась, она заметила, что вода стала светло-розовой, но ничего не спросила и не сказала, а лишь молча принесла Мирославе небольшую самодельную тряпичную прокладку: два куска ткани, криво сшитых между собой нитями.

— Спасибо, — тихо ответила Мирослава. — Правда, спасибо. Я не знаю, что со мной. Мне так больно, плохо, и, кажется, я совсем потеряла рассудок. А это кровотечение? Ведь я так умру, если здесь совсем нет никаких лекарств. Или что-нибудь подцеплю и свалюсь с ног от инфекции. Вот бы мне такую же смелость, как у какой-нибудь Клэр… Только, видимо, так бывает только в книгах. Да и Райан совсем не Джейми.

Катарина хоть и не знала ее языка, но все же тон благодарности и раскаяния уловила. Она вынула из кармана нечто похожее на растительную жвачку.

— Это лекарство. Оно поможет тебе. Держи.

— Спасибо, — Мира протянула руку. Снадобье оказалось липким и твердым.

Катарина показала на свой рот, но Мира медлила.

— Думаешь, отравлю тебя? — и тогда рабыня вынула еще одно такое и откусила кусочек, пережевала.

— Хорошо… хорошо, — Мира сделала то же самое.

Мирославу одели в доброе платье-рубаху с широкими рукавами, затянули широким поясом сарафан, положили шерстяную накидку на плечи, чтобы утеплиться. Рабыня вплела ленты в две толстые длинные косы и дала пару башмаков из мягкой кожи. Ноги обмотали тканью, создав подобие портянок, и потому башмаки непривычно жали. Обмороженные пальцы покрылись волдырями, и те лопались, когда Мирослава делала шаг, и причиняли невыносимую боль. Косы ей заплели, потому что волосы были слишком грязные. Такие локоны нельзя было промыть в небольшой лоханке с водой.

Мира удивилась тому, как ее нарядили, будто она была не пленницей, а госпожой. Но то было ясно как день: ее вели к главному, чтобы преподнести словно товар в дорогой обертке, словно подарок на именины. Разве иначе с женщинами поступали?

Когда Мирославу вывели во двор, она тут же узнала место, в котором находилась. Очевидно, то была крепость Старой Ладоги — тогда просто Ладоги. И когда Мирослава опомнилась, что крепость была вовсе не каменной, а деревянной, сомнений не осталось: она больше не дома, не в двадцать первом веке, не в сознании.

«По официальной версии, деревянная крепость была построена Рюриком или Рёриком в 862 году, когда он прибыл на эти земли со своей дружиной, — думала про себя Мирослава. — Значит, я действительно вижу девятый век… Вижу свою книгу...»

Жизнь кипела. Десятки мужчин носились по двору, будто ожидали чьего-то прибытия или важного события, волновались, спорили. Там были и воины, и рыбаки, и обычные викинги-земледельцы. Там были и другие рабыни. Мирослава заметила, что одна из них даже была китаянкой. Та самая рабыня, которой овладел накануне Синеус. Вот это круговорот рабов в девятом веке! Как далеко варяги зашли?

Кто-то таскал непонятные бревна. Кто-то лил воду в бочки. Кто-то нес шкуры животных. Мирослава внимательно в них всматривалась, и от ее сердца отлегло, когда среди шкурок она не нашла ту, что напоминала бы ей Бруни. Где он теперь? Смог ли справиться один в холодном лесу? Сердце сжалось.

Другие рабы совершенно отличались от Райана. Их головы были побриты. Очень грубо и небрежно. Так, что на некоторых головах оставались клочки волос и кровоточащие шрамы. Приструняя трэллов, другие викинги пинали их и подгоняли шлепками в лысые затылки. Они стонали, дрожали, но продолжали работать. В их взгляде было нечто, отличавшее их от людей. Нет, они больше не были людьми. Только загнанными жалкими животными, способными стонать и выполнять одни и те же действия. Кто-то занимался оружием. Кто-то убирал навоз. Кто-то кормил свиней. Кто-то разгружал телегу и таскал тяжелые мешки. В одной из телег Мирослава и заметила девушку, что она прежде встретила в лесу. В ней она узнала Линн. Ее руки и ноги были связаны. Глаза испуганно бегали, как у пойманного в ловушку зверька, и изучали обстановку вокруг.

Мирослава уверенно направилась к телеге, пусть и хромая из-за волдырей на пальцах, чтобы поговорить с девушкой, но рабыня остановила ее, ухватив за рукав, и отрицательно покачала головой.

— Тебя ждут.

Мирослава не сопротивлялась. У нее не было на это сил. Лекарство действовало странно. Боль отступала, но на ее место приходило странное чувство спокойствия и умиротворения. Слишком странное. Будто Мирославу снова погружали в наркоз. Она смотрела на худую, измученную и уставшую Линн, на человека, так близкого к смерти, и на ее глазах навернулись слезы. Она знала, как умрет девушка, ведь однажды она сама, укутавшись в плед и взяв кружку мятного чая, вынесла ей приговор. То, что казалось таким безобидным тогда, становилось теперь худшим кошмаром. В чем Мирослава была виновата, что теперь проходит через муки ада? И если ад есть, то она точно была в нем. Порой она напоминала себе, что все происходящее — иллюзия. Люди, окружающие ее, нереальны, и потому их мучения не больше, чем фикция, не больше, чем ее галлюцинации, проделки мозга. Тем не менее смотреть на все это было настоящей пыткой, вызовом, брошенным ее человечности. Она должна была спасти Линн во что бы то ни стало. Она бы хотела ее спасти. Однако одна только мысль об этом уже забирала у Мирославы последние силы, которые так были нужны, чтобы выжить, разобраться, что делать дальше и по каким правилам играть, или как минимум остаться в своем уме.

«Время еще есть», — решила Мирослава и успокоила себя. По солнцу можно было понять, что уже давно за полдень, а это значило, что похороны викинга будут отложены. Быть может, писательница не была так сильна, как викинги, и не говорила на их языке, но в ее рукаве был козырь: она знала о них все, знала их прошлое, настоящее и могла предугадать их будущее.

Мирослава послушно следовала за Катариной, которая все это время держала ее за руку чуть выше локтя. Они прошли через двор в другую башню, а оттуда и вовсе вышли из крепости с обратной стороны. Мирослава не смогла сдержать удивленный стон. Они попали во что-то похожее на скандинавскую деревню. Туда, где ныне велись раскопки, в земляное городище. Именно там, в этих раскопках, однажды Мира принимала и сама участие. Именно там она и нашла дирхам.