И тысячу лет спустя. Трэлл

— Я и Глеб… мы любим друг друга.

Что же. Теперь Олег точно знал, что Иттан пойдет на все ради его брата. Теперь его собственный брат был рычагом давления.

— Мы поняли друг друга. Твое слово, нужное мне, в обмен на мое молчание, нужное тебе, — ответил Олег и ушел к своей кобыле, осматриваясь по сторонам в поисках брата.

Олег нашел Глеба уже у конюшни, когда тот садился в седло. Олег стащил Глеба за ногу. Глеб повис на лошади, держась одной рукой за уздечку. Его глаза были круглыми и напуганными. Олег тут же отвесил брату тяжелую звонкую пощечину.

— Как ты посмел?!

— Я люблю ее!

— И тебе вздумалось любить замужнюю женщину? Сестру конунга?!

— Не кричи же!.. — Глеб перешел на шепот. — Мы сбежим. У меня все готово. Я увезу ее так далеко, что никто больше никогда о нас не услышит. Я обещаю. Мы никогда не вернемся.

— Потому что возвращаться будет некуда, дурень! Наши головы будут сохнуть на шестах!

— Я от своего не отступлюсь.

— В кого же ты такой дурень!

— В тебя! В тебя, брат! Разве не ты научил меня держать свое слово?

Олег сделал шаг назад и поник.

— Ее муж — настоящий зверь и изверг! Она счастлива со мной! А ты думал… чья была та дочь? Чья была Брита? Она была моя! Моя! И эта тварь, Харальд, убил ее!

— Сами боги говорят, что ты поступаешь неправильно. Сами боги показали тебе это на лице твоей убитой дочери, Глеб.

***

Мирослава еще немного покопалась в чашке. Слишком невкусной, пресной и горькой была местная еда, и ей нужно было время, чтобы привыкнуть. Мясо оказалось сырым, а к забродившей селедке Мирослава и вовсе не притронулась. Хорошо, что на столе оказались вареные яйца: кур действительно было много, они то и дело бегали во дворе крепости и бросались под ноги. Мирославе нужны были силы, ведь этой ночью она должна вызволить Линн из неволи и не дать ей сгореть заживо на погребальном костре, который завтра соберут для ее умершего десять дней назад господина.

Линн что-то знала, знала больше самой Мирославы и, возможно, была ответом на вопрос: что случилось с писательницей и как ей попасть домой?

Мирослава понятия не имела, какой был час. Она не умела определять время по луне и солнцу, а у варягов, к сожалению, не нашлось часов, и потому она выскользнула из общей залы, когда мужчины совсем уже были пьяны. Катарина возилась с ребенком. Райана отвлек Синеус. Олег уехал. Утред и Иттан куда-то пропали. Рёрик был пьян в стельку и приставал к жене, то и дело тиская ее бедра и ягодицы. Мирославе нужна была Линн.

— Так, конюшня... Надеюсь, Линн все еще там, — прошептала Мира, пробираясь по коридору, в котором была такая кромешная тьма, что хотелось еще раз открыть глаза.

Мирослава дрожащими руками вынула из-за пазухи кожаный мешочек, который украла у Катарины, достала снадобье и зажевала, давясь им.

— Так-то лучше.

Ей было страшно, и Мирослава верила, что снадобье — было единственным правильным решением. Она верила, что вся ее смелость, какой она не обладала прежде и какой восхищалась у мужа, была в том кожаном мешочке.

То, что должно было случиться с Линн, не было лишь больной фантазией Мирославы. В детстве она часто слышала от нянечки легенды о викингах, их быте и кровавых ритуалах. История о красивой рабыне, сожженной на погребальном костре, была одной из них. В университете Мирослава лишь нашла подтверждения этим легендам в свитках, книгах, сагах и научных материалах. Викинги часто занимались жертвоприношением, когда умирал кто-то знатный и благородный, словом, хороший воин. Такое приветствовалось и у славян. Многие женщины шли добровольно на костер, когда мужья их погибали, и считали честью быть сожженными вместе с ними.

Покровителя Линн, старого викинга по имени Якоб, положили в землю еще десять дней тому назад, чтобы успеть сделать все приготовления перед сожжением до прибытия Рёрика. Мирослава в своих сочинениях изменила лишь одну деталь, которая отличала эти похороны от сотен других: в этот раз не было драккара. Рёрик и его армия, сбежав из Фризии, покончив с грабежами и набегами и придя на сушу, уже не были так богаты, как это было раньше, чтобы бездумно жечь лодки. Однако жизнь рабыни стоила меньше, чем настоящий драккар, и потому Линн, любимой женщине Якоба, было суждено служить ему и в загробном мире.

Когда костер будет сложен, Линн поведут к нему нагой по сырому и липкому снегу. Ей не будет холодно. Огонь, поднимающийся на несколько метров ввысь, будет греть и без того горячее от ужаса тело. Ее соски встанут, а кожа от кончиков пальцев ног до шеи покроется мурашками. Ее сердце будет выскакивать из груди, но она не будет кричать, а только медленно идти и чуть сопротивляться. Ноги откажутся передвигаться. Какой человек в уме и здравии по своей воле пойдет в огонь? Но судьба будет милосердна к ней: Рёрик отдаст приказ перерезать ей горло прежде, чем ее положат в костер рядом с трупом, пролежавшим десять дней в земле.

Якоб будет держать в руке меч, которым сразил немало врагов, когда был молод, рядом будет лежать награбленное в походах золото, его любимое вино и лошадь, ведь слишком хорошим воином и верным другом он был, чтобы Рёрик скупился на похороны. Якоб сам просил обойтись без драккара. К тому же на дворе конец марта — ладью никак не спустить на воду. Никто не будет кричать, никого не будет охватывать ужас от увиденного. В воздухе будет витать только трепет и восхищение. Чем выше будет стоять дым, тем выше и богаче будет усопший в загробном мире. Все должно быть сделано правильно.

От костра останется лишь немного пепла, углей и расплавленного металла. Такой сильной будет температура огня. Ни Якоба, ни его тела не будет больше на земле, где он жил храбрецом. Теперь он Бог. Прекрасная Валькирия унесет его на своих руках в высший мир, где он будет есть вкусное мясо вепря, пить крепкое козье молоко и много учиться военному искусству. Что же Линн? Никто не знает, будет ли она есть вкусное мясо и пить крепкое молоко, но ублажать своего господина станет делом всей ее оставшейся вечности.

Мирослава уже почти добралась до ворот башни, как вдруг чья-то сильная рука схватила ее и затащила в одну из маленьких комнат, больше похожих на кладовую.

— Что ты задумала? — кто-то ругался на нее, и только по голосу она смогла узнать ирландца.

Мирослава пыталась нащупать руками стены, арку, ведущую к выходу, но каждый раз ее ладони либо находили пустоту, либо упирались в крепкую грудь Райана. Он был высоким, стройным и ловким (последнее помогало ему выживать бок о бок с викингами), и потому обычно, когда глаза Мирославы смотрели прямо, они видели лишь его грудь. Теперь, в кромешной тьме, ее руки были ее глазами, но и они не помогали. Райан же словно видел в темноте и опережал Мирославу еще до того, как она успевала сделать шаг в сторону выхода. Неловкие, бессмысленные передвижения и увиливания продолжались еще около минуты. В ночной тишине слышалось лишь пошаркивание обуви о деревянный и заледеневший пол.