И тысячу лет спустя. Трэлл
Шрифт:
— Знаменателем всегда была я… — шептала Мирослава себе под нос по пути домой. — Это всегда была я. Но почему? И что со мной не так?
Мирослава остановилась у одной из витрин на Невском и взглянула на себя. Дождавшись, когда прохожих будет меньше, она подошла вплотную к стеклу, опустила шарф и открыла красный веснушчатый нос.
— Что с тобой не так, Мирослава? Почему тебя никто не хочет любить? Что с тобой не так, а?
Что-то перевернулось внутри нее, и она побежала обратно в коммунальную квартиру к Марине. Офисный работник, находившийся по ту сторону стекла, подавился кофе.
Кто бы ни была эта девушка, она что-то знает о
— Может, Саша, прав. Я и вправду обуза и ребенок, что не смог вырасти, — Мирослава села на пол лестничной клетки и залезла в свой телефон, чтобы открыть заметки. — Анна. Дуглас.
***
Когда Мирослава вышла из комнаты, Марина встала следом и посмотрела на дверь, борясь с желанием догнать гостью. Тогда она сжимала в руках черную колоду карт, ту же, что сжимала и сейчас, месяц спустя. Комната коммуналки сменилась маленькой деревенской избушкой на русский лад. Марина сидела за ноутбуком. Она едва дочитала главу, в которой Марна вынимала рабыню Линн из петли. Марина перетасовала колоду и вынула одну карту наугад. Ей попался старший аркан «Повешенный». Мужчина, изображенный на ней, был привязан к дереву и висел вверх ногами.
— Просто совпадение… Еще не хватало поверить, что эти картишки и правда работают, — грустно улыбнулась и покачала головой Марина, тут же бросила все карты в печку и помешала угли старой кочергой. — Пожалуйста, исправь все, что ты наделала, Мирослава… Я верю в тебя. Ты — не моя мать.
В дверь постучали, и в ответ сердце Марины заколотилось еще громче. Она прижалась к кривой побеленной стене с толстым ржавым прутом в руке.
Глава 10. Ирландский паспорт
8 апреля 2020
— Я знаю, что ты там! Открывай!
Стук повторился в ближайшем к двери оконце, и Марина узнала следователя, пытавшегося заглянуть внутрь через пыльное стекло. Он заметил ее.
— Открывай, Марина! Или мне стоять здесь выжидать тебя, пока ты не начнешь умирать там от голода?!
Марк вернулся к двери и постучал еще раз. От такой силы, с которой он барабанил по двери, ему было больно кулаки, но злость была сильнее боли. Марина осмотрела единственную комнату в избе — бежать было некуда. Ей оставалось так мало, чтобы покинуть ненавистную страну навсегда, и оттого было еще обиднее быть пойманной. На почту уже пришел электронный билет на самолет, главное дело было сделано, а сумка упакована. Марина тяжело вздохнула, собралась с мыслями, вновь осмотрела помещение (не осталось ли еще чего, чтобы сжечь и замести следы?) и отворила дверь.
— Привет, Марк... — прошептала она грустно и запустила его внутрь.
Его красные от холода щеки загорелись еще сильнее. Он снял шапку и зашел в избу не разувшись. Там было едва теплее, чем на улице. Видимо, Марина только-только затопила печку. Она сама стояла в зимнем пальто. Гнетущую обстановку спасали расставленные повсюду домашние цветы в горшках. Их было настолько много, что Марк не мог не осмотреться. Это так напоминало комнату в коммунальной квартире, но с одной только разницей: цветы в избе были еще живые.
— Ну и что
ты здесь делаешь?! — закричал он на нее.— Что это значит? — Марина попятилась. — Почему я не могу быть здесь?
— В Старой Ладоге?! — на каждый ее шаг назад он делал два вперед.
Марк посмотрел на кочергу, которую она держала в руке, с криком выдернул ее и бросил на пол, поцарапав ей кожу.
— Я не понимаю тебя... — Марина уперлась в стол позади себя, ее миндалевидные глаза стали круглыми.
— Кто ты такая?! Где пропавшая?! Захотела сбежать? Могла бы потрудиться хотя бы сменить номер телефона! Или думаешь, что если блокируешь следователя, с которым спишь, то тебя нельзя пробить по геолокации?!
Марк подошел к Марине так близко, что их носы почти касались друг друга кончиками. Он уперся руками в стол, а девушка выгнула спину, отстраняясь от него. Мужчина тяжело дышал, и воздух, выходящий из его носа, касался щек Марины, обжигал их.
— Отвечай! — он ударил ладонью по столу. — Ты! Ты что... спала со мной ради того, чтобы залезть в ее ноутбук?!
Его глаза горели и метали молнии.
— Марк, я правда не пони…
— Замолчи! Слышишь?! Хватит мне врать!
Он ударил по столу еще несколько раз, затем толкнул его, сделал шаг назад и заходил по избе кругами, что было его обычной привычкой.
— Лучше расскажи мне все сейчас! Оставь эти игры... Твои отпечатки с бокала вина совпали с отпечатками на ноутбуке подозреваемой... Что я узнаю, когда сверю ваши ДНК? А? А кто это? Ты или она?!
Он кричал так сильно и так гневно, что его губы становились мокрыми от слюней. Марк вытащил из кармана свернутую фотокарточку и поднес к лицу Марины. Девушка вытянулась, как струна, и задрожала.
— Я нашел это место. Спасибо интернету! Лимерик?! Чертов Лимерик?! Кто это? Ты или она?! Если не расскажешь мне все сейчас, я отведу тебя в участок и введу в статус подозреваемой. Хочешь этого? Хочешь быть обвиняемой в убийстве или похищении?! Я впаяю тебе несколько статей! Хочешь?!
— Нет! — воскликнула Марина и затрясла головой, опустив подбородок и почти положив его на грудь, будто она была виновата.
— Я бы никогда... Я ничего не делала…
— Не дави мне на жалость, Марина, — он погрозил ей указательным пальцем перед лицом.
Этот жест был знаком ей. Точно так же перед ее лицом сделала и Мирослава месяц назад. Так делала и ее мать, когда была вне себя, а такой она бывала часто. Марк тяжело вздохнул, взъерошил волосы, потер глаза и подбородок. Он дышал много и часто, чтобы успокоиться.
— Ты ее сообщница? Посмотри на меня! Она жива? Где она? Просто скажи, где она. Скажи хотя бы, что жива.
Марина не слушала его, и тогда Марк подскочил к ней и поднял ее подбородок пальцами. Перед ним была та девушка, что он встретил впервые в кафешке: ее по-детски невинные и испуганные глаза смотрели на следователя, а тонкие красные губы были поджаты.
— Я ничего не делала...
— Хорошо. Тогда тебе нечего бояться, верно?
Он позвал ее в свои объятия, и она прижалась к его груди, дала волю слезам. Марк нерешительно коснулся ее волос и погладил. Ему было странно делать это, но перед слезами девушки устоял бы только человек, лишенный всякой эмпатии. Марк был засранцем, какого только поискать, но даже ему не чужда была мораль. Он обнимал ее не потому, что жалел, а потому, что пришел к выводу, что сделать так было бы правильно. Если ее не пронять угрозами, быть может, ласка поможет ее разговорить?