Игра на двоих

— Мы можем что-нибудь сделать? Вытащить их оттуда?

— Во всяком случае, не сейчас, — качает головой Плутарх. — Нам самим бы пережить ближайшие несколько дней без очередных потерь. Неизвестно, что будет дальше. Игры окончены, но война только начинается.

— Мы летим в Тринадцатый?

— Да. И нам еще предстоит убедить Альму Койн встать на нашу сторону.

— Она и так за нас, — отмахиваюсь я.

— Не совсем. Президент Дистрикта 13 согласилась предоставить нам убежище, но об их участии в революции пока не шло и речи.

— А сразу об этом нельзя было договориться?! — взрываюсь я.

— Если бы все было так просто, — ворчит Хевенсби.

— Мы спасем их, Эрика. Нужно только немного подождать, — сидящий рядом Лео кладет руку мне на плечо и заглядывает в глаза. Мне становится немного не по себе от его проникновенного взгляда. Ну уж нет, хватит с меня обещаний.

— Подожди, Лео. А ты что здесь делаешь? Сноу же не застанет тебя на месте и догадается, на чьей ты стороне!

— Вообще-то он отправил меня в Дистрикт-2. Но, учитывая сложившиеся обстоятельства, старик не удивится моей задержке и поверит всему, что я скажу в свое оправдание. Я провожу вас в Тринадцатый и сразу улечу обратно во Второй. На самом деле я здесь только для того чтобы убедиться, что с тобой все в порядке и передать тебе вот это.

С этими словами Лео вытаскивает из-под пиджака волчонка и протягивает его мне. Зверек мирно спит, свернувшись в клубок, но, почувствовав движение, моментально просыпается. Меня хватает только на простое «спасибо». Я беру еще сонного волчонка, обнимаю его и зарываюсь лицом в отросшую шерсть.

— Ты уже придумала ему имя?

— У волка не может быть имени. Он слишком свободен для этого.

События идут по нарастающей. Дверь распахивается и в помещение влетает растерянная Китнисс. Плутарх пытается ей что-то объяснить: про Игры, про заговор, про революцию и Сойку-Пересмешницу, про Тринадцатый, но она не слушает его, повторяя «где Пит?». Я знаю, что не имею права злиться на нее, что ей сейчас ненамного легче, чем мне, но эмоции, которые я как могла сдерживала в разговоре с Хевенсби и Лео, захлестывают меня с головой и вырываются наружу. Я бы могла смириться со всем случившимся, если бы девчонка и правда любила парня. Но она не любит. И я не вижу смысла в жертве Хеймитча из-за одной ее болезненной привязанности.

— Он в Капитолии.

Минута, вторая. Она молча смотрит на меня, пытаясь осознать смысл прозвучавших слов. Наконец это происходит, и Китнисс бросается на меня, словно дикая кошка, выставив вперед руки с длинными ногтями. Я теряю остатки самообладания и отвечаю на каждый ее удар со всей силы, которую придает мне мысль о пытках, что придется перенести Хеймитчу. Непонятно, ради чего.

Следующую вечность мы просто катаемся по полу, раздирая друг другу лица. Припоминаем все обиды, плюемся взаимными упреками, обвинениями, оскорблениями и угрозами.

— Какого черта он тебе так нужен, если ты даже его не любишь?!

— Можно подумать, ты испытываешь к этому старому пьянице такие уж светлые и сильные чувства!

И так по кругу. Мужчины пытаются разнять нас, но, получив каждый по царапине или укусу, прекращают всякие попытки. Внезапно Китнисс замолкает на полуслове, обмякает в моих руках и придавливает меня к полу всем своим немаленьким весом. Лео оттаскивает бесчувственное тело в сторону, зовет слуг, чтобы те отнесли ее обратно в больничный отсек, и помогает мне подняться. Я думаю, что Плутарх сейчас же налетит на меня с ругательствами — как же, причинила вред его драгоценной Сойке, —, но вместо этого мужчина лишь просит сесть обратно за стол и помогает обработать царапины на лице и руках.

Остаток пути проходит в попытках выяснить, что сейчас творится в Капитолии и в Дистриктах. В Первом и Втором изменений пока нет, только требуемое количество рекрутов увеличилось в несколько раз, и это за один только последний месяц. В Третьем, Четвертом, Седьмом, Одиннадцатом и Двенадцатом нарушены коммуникации, а это значит, что пока Бити не придет в себя и не поможет нам взломать систему безопасности, что охраняет внутренние цифровые данные, которыми обмениваются главы Дистриктов и правительство Капитолия, мы остаемся в неведении относительно того, что там происходит. В Восьмом и Десятом под контролем транспорт — можно передать жителям еду и, возможно, что-то из оружия. Практически вся промышленность остановлена, а местные, увидев, чем закончилась Квартальная Бойня, не сговариваясь поднялись на восстание. Пока Сноу разбирается с ежесекундно вспыхивающими тут и там кострами, у нас будет время разжечь пожар, так, чтобы никто до самой последней секунды не понял, где находится источник, и что послужило причиной возгорания. Альме Койн уже известно, что в Тринадцатый летит группа выживших трибутов с несколькими беженцами из столицы.

— Например? — кроме Плутарха, Лео и собственно экипажа я не вижу на борту ни одного капитолийца.

— Мне удалось вытащить Эффи, Порцию, вашу команду подготовки и нескольких людей из числа Организаторов, — с довольной улыбкой поясняет Хевенсби.

Мне остается только поаплодировать ему — мысленно, чтобы не слишком зазнавался.

— Где они?

— В отдельном отсеке, приходят в себя после нескольких дней в темницах подземелья.

— А Организаторы?

— Отсыпаются, у них была тяжелая ночь. К тому же, им предстоит немало работы по приезде в Тринадцатый.

Я внимательно слушаю Плутарха, прикидывая, как попросить его сделать меня своей помощницей. Не стоять за спиной Сойки-Пересмешницы, держа ее оружие, поправляя макияж, составляя речи и давая советы, но самой быть частью этой войны, ее инициатором, движущей силой. Ее тылом и одновременно — фронтом. Быть в курсе последних новостей и раньше всех остальных знать, где произойдет столкновение сегодня и чем все закончится. Обеспечивать Дистрикты всем необходимым, от еды до оружия. Вести счет убитых и раненых. Сидеть в осаде, держать оборону, планировать нападение или идти в атаку. Если потребуется — самой лететь в горячие точки. Искать все новых и новых союзников. Планировать спасательные операции. На равных с Плутархом вести переговоры с Койн, ведь я теперь единственный живой и при этом здравомыслящий представитель Дистрикта-12. Знаю, Хеймитч не хотел, чтобы я принимала непосредственное участие в военных действиях, но теперь у меня, похоже, нет выбора.

Не то чтобы я забыла о Хеймитче или поверила в то, что потеряла его навсегда. Нет. Я сделаю все, чтобы спасти напарника. Встану на его место, продолжу ради него то, что начал он ради меня. Эбернети жив, и я буду верить в это до самого конца, до той минуты, когда кто-то положит его мертвое тело у моих ног. Я опущусь перед ним на колени, прижмусь к его груди и, заставив всех вокруг заткнуться, попытаюсь уловить тихий стук его уставшего, измученного сердца, но услышу только тишину. Тогда я возьму нож, приду в Капитолий и убью Сноу и всех, кого посчитаю виновным в смерти ментора. А затем я вернусь к Хеймитчу, лягу рядом, обниму остывшее тело и умру. Вот что я сделаю. И никто меня не остановит. При все том, что я хочу стать движущей силой этой войны, никто не узнает, что является движущей силой меня.

Закрываю глаза. Мир перестает существовать, и я остаюсь один на один с болью. Ментор ошибся, когда сказал, что так проще. Раз за разом я проигрываю и умираю.

Мы приближаемся к Тринадцатому, и я с любопытством выглядываю в окно. Дистрикт разрушил Капитолий, а оставшиеся от него развалины — время. Кто бы что ни говорил, семьдесят пять лет — солидный срок. Планолет приземляется на каменную площадку недалеко от обломков местного Дома Правосудия. Плутарх выходит первым и дает мне знак следовать за ним.

— Не отставайте, — бросает он. За нами спешит помощница Хевенсби Фалвия.

Нас уже ждут. Президент Дистрикта-13 Альма Койн стоит на высоком камне и не отводит взгляда от далекой линии горизонта. Она одна, но отчего-то не вызывает сомнений скрытое присутствие ее помощников и охраны. Высокая худощавая женщина лет пятидесяти, идеально прямые седые волосы послушно лежат на плечах, в мутно-серых глазах — штиль спокойствия, граничащего с равнодушием. Пока мы обмениваемся некрепкими рукопожатиями и называем каждый свое имя, я прикидываю, сколько лет понадобилось ей, чтобы обрести столь непоколебимую невозмутимость. Невозмутимость смерти. Живые люди так не смотрят. Женщина кажется серым призраком, а мир вокруг нее — слишком, неподобающе ярким.