Игра на двоих

— Что случилось в планолете?

— Я едва успел подхватить тебя, как ты потеряла сознание. На борту были врачи, они смогли привести тебя в чувство, но почти сразу же ввели снотворное, чтобы твой организм не тратил последние резервы. Когда мы вернулись в Тренировочный Центр, я отнес тебя в операционную, а затем меня выгнали в коридор. Кажется, я не сдержался и ударил одного из врачей, пока охрана выставляла меня за дверь, — усмехается Хеймитч. — Последнее, что видел — ты кричала и вырывалась. Ничего не помнишь?

— Мне показалось… — на мгновение прикрываю глаза и пытаюсь воскресить в памяти события тех минут. — Не важно. Очередной кошмар.

— Тогда и правда лучше не вспоминать, — соглашается мужчина. — Следующие три часа ты провела в операционной. Вокруг тебя не останавливаясь суетились врачи. Ты доставила им немало хлопот.

Хеймитч криво усмехается, но по его глазами я ясно вижу, насколько трудно ему говорить о том, что происходило за теми дверями. Ментор встает и, отвернувшись, начинает расхаживать взад-вперед по комнате, стараясь скрыть беспокойство. Пользуясь случаем, окидываю ментора внимательным взглядом и моментально замечаю, как плохо он выглядит: помятая одежда, спутанные и взъерошенные волосы, отросшая щетина, черные круги под глазами, глубокая морщина между бровями.

— Хеймитч? — тихо зову его я.

Мужчина медленно поворачивается ко мне; в его глазах плещется безумие. Он будто заново переживает все то, с чем ему пришлось столкнуться за последние две недели. Взгляд ментора говорит мне куда больше, чем все его слова: я словно вижу, как Хеймитч день за днем, ночь за ночью следил за происходящим на Арене, не отвлекаясь ни на минуту — так, как он мне и обещал. Пару секунд спустя сумасшествие сменяется страхом, таким же, какой испытала я во время наших тренировок. Страх за близкого человека.

Заметив мой несколько напуганный вид, ментор встряхивает головой и усмехается:

— Ты заставила своего наставника понервничать, детка: твои Игры стоили мне сотен нервных клеток и двух седых прядей.

— А еще литров кофе и тринадцать бессонных ночей, судя по твоему виду, — я мгновенно понимаю, что на самом деле хотел сказать Хеймитч, скрывая свои чувства за полным сарказма замечанием, и принимаю правила игры.

— Ну, и это тоже, — со смехом признается мужчина. Собравшись с силами, он подходит ко мне, снова садится в кресло и осторожно сжимает мою руку.

Наш разговор прерывает появление Безгласой: часть стены отодвигается в сторону, и в комнату проскальзывает невысокая девушка с короткими светлыми волосами. Она ставит мне на ноги поднос и, нажав кнопку на пульте, который принесла с собой, приподнимает верхнюю часть кровати. Девушка подходит ближе и хочет поправить подушки, но Хеймитч одним жестом останавливает ее:

— Можешь идти, я сам об этом позабочусь, — в его голосе чувствуется холод и настороженность: он явно не доверяет капитолийским слугам.

Испуганно взглянув на мужчину, Безгласая отдает ему пульт и торопливо уходит. Дверь бесшумно закрывается; нас снова окружают голые стены. Хеймитч помогает мне устроиться поудобнее и тихо говорит:

— Поговорим обо всем позже. Сейчас ты должна отдыхать и набираться сил, нам еще многое предстоит.

Решив не спорить, принимаюсь за еду. Обед состоит из чашки куриного бульона, жидкой овсянки и стакана воды. На Арене я старалась есть как можно меньше, поэтому сейчас даже столь малое количество пищи кажется мне излишним. Как ни ворчит ментор, я съедаю только половину и почти сразу засыпаю — то ли у меня и правда очень мало сил, то ли мне снова вводят снотворное. Сквозь подступающий сон чувствую, как ментор устраивается рядом со мной на постели, не выпуская моей руки и не сводя с меня пристального взгляда.

Следующие несколько — часов? дней? — сливаются в сплошную серую полосу: раз за разом я просыпаюсь, ем, перебрасываюсь парой слов и язвительных замечаний с ментором и снова засыпаю. Ко мне медленно, но верно возвращаются силы, и вскоре я уже едва сдерживаю желание встать, опасаясь, что меня снова усыпят: в мою руку все еще вставлены капельницы. Понятия не имею, день сейчас или ночь, и постепенно теряю счет времени.

Хеймитч тоже сдерживает слово: каждый раз, когда я просыпаюсь, он сидит в кресле и держит меня за руку. На нем все та же мятая рубашка и джинсы — такое чувство, будто ментор не оставляет меня ни на секунду. Спустя некоторое время часть моих страхов отступает: даже во сне я знаю, что он присматривает за мной и не даст меня в обиду. Впрочем, проснувшись как-то раз, я не обнаруживаю его на привычном месте и моментально напрягаюсь. Однако уже спустя пару минут мой слух улавливает громкие голоса за стеной: один, вне всякого сомнения, принадлежит Хеймитчу, а второй — явно жителю Капитолия. Разговор происходит на повышенных тонах, но я не могу разобрать ни слова; вернувшийся ментор ловит мой вопросительный взгляд и поясняет:

— Эффи ни на секунды не оставляет меня в покое: хочет, чтобы я помог ей с организацией банкета и поговорил с Цезарем по поводу предстоящего интервью. Мы связались с Дистриктом — там уже вовсю идет подготовка к празднику по случаю победы.

— Может, тебе стоит помочь ей? — нерешительно спрашиваю я, боясь признаться, как важно для меня его присутствие.

Подскочив к кровати, ментор нависает надо мной и отвечает:

— Сейчас для меня важно только то, что происходит в этой комнате. Как наставник, я прежде всего отвечаю за жизнь своего трибута. Эффи сама справится с формальностями. Так что не надейся, я буду с тобой вплоть до того момента, пока тебя отсюда выпустят.

— Ничего не имею против.

— Вот и договорились.

Я прошу ментора рассказать, что происходит в Штабе, но тот категорически отказывается:

— Детка, тебе пока не должно быть до этого дела. Вот увижу, что с тобой все в порядке — тогда и узнаешь, что творится вокруг. А сейчас — спать!

Притворившись обиженной, я отворачиваюсь к стене и сворачиваюсь клубочком. Хеймитч добродушно смеется. Передвинув кресло в противоположный угол, он садится лицом ко мне и закидывает ногу на ногу. Я наблюдаю за ним из-под опущенных ресниц. В его взгляде больше не проскальзывает того безумия, которое я заметила несколько дней назад. Он снова посмеивается над моими ироничными комментариями, сухо рассказывает о том, что происходило в Штабе, пока я была на Арене, и внимательно следит за тем, чтобы я принимала лекарства, не отказывалась от обеда и достаточно отдыхала. Меня вновь охватывает уже знакомое чувство благодарности, но теперь к нему примешивается что-то еще, какое-то новое ощущение, названия которого я пока не знаю. Не хочу задумываться об этом сейчас: пока мне достаточно присутствия ментора и сознания безопасности, пусть даже временной и относительной.

Никогда не понимала, что хорошего в том, что о тебе беспокоятся — волнение за родного и любимого человека казалось мне не более чем еще одной отрицательной эмоцией. Отчасти поэтому я пресекала любые попытки родителей позаботиться обо мне, чувствуя себя совсем не комфортно от лишнего внимания и не желая доставлять им неудобств. Теперь же мое мнение кардинально меняется: сама того не ожидая, ловлю себя на мысли о том, насколько приятна для меня забота и проявление внимания и искреннего участия со стороны Хеймитча. Это и странно и понятно одновременно. Необычное ощущение. Пока мысли проносятся одна за другой, продолжаю незаметно смотреть на ментора. Усталая, но довольная улыбка, прикрытые глаза и сложенные на коленях руки с переплетенными пальцами — таким я запоминаю Хеймитча прежде, чем снова уснуть.

И вот, спустя еще какое-то время, первое, что я замечаю, проснувшись в очередной раз — к моей руке больше не тянутся многочисленные трубочки и иглы. Ленты вокруг пояса тоже нет — ничто не мешает мне встать и пройтись по комнате, что я, недолго думая, и проделываю. Хеймитч с улыбкой наблюдает, как я торопливо спускаю ноги на пол и делаю несколько шагов в нему, а затем — обратно к кровати, пробуя свои силы. Вспомнив о многочисленных травмах, полученных на Арене, осматриваю плечо — от раны не осталось даже царапины. Краем глаза взглянув на руки и ноги, отмечаю, что все отметины исчезли — как те, что я получила по воле Организаторов, так и старые, оставшиеся после нескольких лет охоты.