Игра по-крупному

Женщины были.

Прилетала Аллочка, тридцатилетняя жена морского офицера, пухленькая блондинка, мать двоих детей, -- она сама расстилала постель, торопливо заводила будильник, ставила на проигрыватель пластинку: "Сегодня хочу Тухманова... Нет, лучше Хампердинка, он нежней" -- и жадно обнимала его. Потом оставляла ему какие-нибудь сардельки в рваном пакете и убегала. По вечерам звонила, конспиративно называя его Викой: "Вика, как твое здоровье? Может, мы встретимся завтра днем, я хочу тебе кое-что показать?.." Иногда она затягивала его в гости к своим подругам и представляла молодым перспективным ученым. Фирсов незаметно катал желваки и торопился уйти. "Ну, как тебе мои девушки?" -- спрашивала на улице. "Ты что, меня женить хочешь?" -- "А почему бы и нет?

– - смеялась Аллочка.
– - Я не жадная. Надеюсь, и мне останется. Не сердись, не сердись -- шучу..." Особенно она доставала его летом, когда муж уезжал с курсантами в лагеря. Она приносила баночки с салатами, бутерброды с бужениной и оставалась на целый день. "Мужчинам надо хорошо питаться. Открывай ротик, я тебя покормлю. Ну ладно, ладно... ешь сам". Она работала стоматологом, и пару раз Фирсов лечил в ее кабинете зубы.

Заходила Наташка, искусствовед из Эрмитажа, -- он познакомился с ней в буфете музея, -- стройная, поджарая, кусавшая его до крови и ревнивая. Она хотела замуж, но Игорь не хотел -- в ней пугали злость и занудливость. К тому же грозилась завести ребенка, а это плохой признак. Наташка садилась в коридоре на сундук и звонила домой: "Мама, ты не волнуйся, я сегодня у Игоря останусь..." Игорь знать не знал ту маму, но почему-то опасался. Как, впрочем, и ее дочку.

Светка -- с огромными голубыми глазами, хитроватая и артистичная, инженер из химического КБ -- готова была мчаться к нему через весь город в любое время ("Я возьму такси, у меня есть казенные деньги. Пару шампанского? Хорошо, только завтра мне нужно их отдать...") и охотнее всего делала это, когда чувствовала, что он при деньгах. Иногда пропадала надолго, и Фирсов догадывался, что у нее есть еще кто-то. Может, и не один.

Был целый ряд подружек из окрестных магазинов -- колбасного, спортивного, галантереи, обувного, радиотоваров... многие из них хорошо знали друг друга, и что удивляло Игоря -- эти двадцатилетние женщинки ни на что не претендовали, кроме постели; постель была для них логическим завершением вечеринки; другие варианты воспринимались как ущербные и неудачные; Игорь специально интересовался этим вопросом. Подружки переходили из рук в руки, образовывались самые замысловатые любовные многоугольники, и даже объемные фигуры имели место быть, и последнее время Игорь избегал торговых компаний, приглашая вечерних девчонок лишь в крайнем случае -- при явном избытке мужского пола и напитков.

Однажды он вспомнил Нину -- юную хозяйку славного фоксика Барда, симпатичную и чуть грустную, да, да, чуть грустную и светлую, с большими серыми глазами, ей было тогда лет семнадцать, значит, сейчас около двадцати, и он пошел, отчетливо помня ту гулкую парадную и квартиру на первом этаже с окнами во двор. Позвонил, ожидая услышать собачий лай. Отворил мужик сонно-пьяный: "Чего тебе?" По мутному коридору, хрустя разбитым стеклом, шел к дверям еще один, с осторожным взглядом.

– - Хозяин дома?

– - Фомич, что ли?..
– - уточнил мужик.

– - Ну!
– - кивнул Игорь, чтобы не запутывать собеседника.

– - Он в рейсе, на Калугу ушел. А ты кто будешь?

– - Знакомый. Живу неподалеку...

– - Ну, чего ты хотел?
– - задиристо спросил второй, подходя.

– - А Нина?
– - Фирсов стерег их движения -- не нравилось что-то в них.

– - Зачем тебе Нина?

– - Нет ее!..

– - А когда будет?

– - Когда будет, тогда и будет...

– - А собака у них еще есть?

– - Мы сами как собаки!..

Дверь захлопнули с матюгами, лязгнул крючок, прошелестела вторая дверь, толкнув воздухом первую. Барда, как Игорь понял, уже не было.

Игорь зашел в темный двор, оглядел высокие окна квартиры -- в одном горел свет, два других бледнели занавесками -- и зашагал прочь.

Заходил потом еще раз -- в квартире гремела музыка, открыла Нина, он не сразу узнал ее, напомнил о себе, спросил про Барда.

– - Ой, его машиной задавило, давно уже.

И он пошел, извинившись за беспокойство.

– - А у вас выпить ничего нет?
– - игриво спросила она вслед.
– - А то зашли бы, посидели...

– - Нет, -- обернулся Фирсов.
– - Ничего нет...

– - Ну, как знаете...
– - проговорила она многозначительно.

Фирсов остановился. В его портфеле лежали две бутылки сухого вина. Он шел к писателю-маринисту, жившему на этой же улице, чтобы завизировать текст интервью, которое тот давал для институтской многотиражки после встречи с читателями. Игорь тогда баловался журналистикой и писал юмористические рассказики. Некоторые печатала молодежная газета и "Вечерка". По слухам, маринист не чурался алкоголя, и Фирсов на свой страх и риск купил для поддержания беседы "Вазисубани". Оно булькало, когда Игорь открыл портфель и стал нашаривать ручку.

Нина с любопытством взглянула на него и прикрыла в квартиру дверь.

Фирсов написал на листке из записной книжки свой телефон и протянул девушке. Она подошла.

– - Когда тебе все это надоест, -- Игорь кивнул на стенку, из-за которой пробивалась музыка, -- или будет очень хреново -- позвони и спроси Игоря... Только трезвая.
– - Он защелкнул портфель и вышел на улицу.

Этакий строгий папа. Вразумитель молодежи. Кто бы его самого вразумил... Но хотелось тогда занять позу -- он ее занял. Хотелось на ком-нибудь жениться -- он и женился на ком-нибудь...

"Возьми все, что хочешь, -- сказал Бог, -- Возьми..."

10.

Татьяна жила в его же доме, двумя этажами ниже, и когда они познакомились, были удивлены: десять лет ходили по одной лестнице, ездить в одном лифте и ни разу не встретились...

С лифта все и началось. Позднее, когда они поженились, Игорь любил похвастать, как успел покорить Татьяну в тот недолгий промежуток времени, пока старенький тесный лифт, взвизгивая и гудя, возносился с первого этажа на четвертый, что Татьяна, улыбаясь широким ртом, неизменно опровергала: "Не болтай, болтун! Я тебя тогда даже разглядеть не успела. Ну сосед и сосед! Бог с ним..."

– - Но имя же свое назвала!
– - уличал ее Игорь.

– - Ты представился, и я назвала себя. Что особенного?
– - не сдавалась Татьяна.
– - Я бы тебя и не вспомнила -- так нет, приходит на следующий день в галстучке: "Здравствуйте, тю-тю-тю, извините, тю-тю-тю, можно у вас телевизор посмотреть -- у меня сломался, а там Евтушенко выступать должен..." Маманя моя с перепугу заметалась -- чай на стол, блины печь...

– - Да ладно вам, будет!
– - шутливо махала на них рукой Евгения Осиповна, Игорева теща.
– - Главное, чтобы жили хорошо. Нашли чего делить -- кто кому первый приглянулся. Оба хороши... коль поженились. Никто не заставлял -- сами решились.

Насчет единомыслия в намерении пожениться Евгения Осиповна заблуждалась.

Игорь, узнав после первых неформальных, так сказать, контактов, что детей у Татьяны быть не может, предложил ей перебраться жить к нему без регистрации брака, но Татьяна, одобряя на словах свободные любовные союзы: не понравилось, разошлись без проволочек, -- ссылалась тем не менее на свое нежелание огорчать маму, женщину консервативную и привыкшую во всем оглядываться на родственников и соседей, которые не упустят возможности порассуждать о недостатках воспитания дочери, и настраивала Игоря исключительно на законный брак, заморозив даже на время эти самые неформальные контакты, что придавало ее пожеланиям некоторую ультимативность. Татьяна нарисовала столь трагическую картину возможного измывательства общественности над бедной мамой, что Игорь махнул рукой: "Какая, в принципе, разница! Девчонка она хорошая!" -- и пошел в загс.