Игра по-крупному

Если останется время, то после макарон и жидкого чая Коля порассуждает о женском коварстве и своей простоте.

– - Да я когда на песке работал, по триста рублей только в одну получку получал! Где оно все? Где? Куда делось? Приемник только купил и куртку. Все на лебедей ушло. И что? Комната накрылась, а я ее шесть лет ждал, диван и стол соседям отдал -- не тащить же их на "химию". Все... Ничего нет... Голяк... Куртка и тельняшка остались. Ага. Веришь, Игорь?

– - Верю...

Коля будет наворачивать портянки и чуток помечтает о своем будущем.

– - Не, блин, освобожусь -- уеду домой. Матка с батькой, Жулька. Огород свой... Устроюсь на лесопилку... Ага. На хрену я видел этот Ленинград -- толкаются, на ноги наступают.
– - Коля достанет расческу, дунет на нее и станет причесывать свою рыжую проволочную шевелюру.
– - Что ты! Возьму билет в купейный вагон, саду так, пиджачок повешу, рубашку расстегну -- под ней тельник виден. Спросят: вы моряк? Да, скажу, на подводной лодке плаваю. Не, лучше -- в загранку хожу. У меня пять песо кубинские есть, баба одна подарила. Достану так небрежно: вот, скажу, загранвалюта. И в вагон-ресторан пойду... Мне, скажу, кошечка, коньяку триста грамм! Для начала. А там посмотрим... Сяду так, занавесочку отодвину, сигару закурю... Да, скажу, разные страны повидал, но у нас все равно лучше... Домой приеду и сразу...

– - Коля, без пяти уже! Опоздаешь!..

– - Во, блин!
– - Коля замечется, подхватит ватник, сорвет с вешалки засаленный монтажный шлем, похожий на танкистский, успеет глянуть в окно: -- Приехала, бельдюга...
– - и вывалится, топоча сапогами, на лестницу.

Но все это будет еще только утром, а пока Коля Максимов, статья 206, часть 2-я, три года лишения свободы условно, урчит на явившиеся ему во сне образы и постанывает протяжно.

Надя Шипилова не то чтобы вспоминалась -- он и не забывал ее, помнил всегда, -- просто временами, думая о ней и себе, он прикидывал: ну а сейчас она пошла бы за него замуж? И мысленно разглядывая себя со стороны -- критически и как в перевернутый бинокль, он чаще всего приходил к печальному выводу, что такая девушка, как Надя Шишкова, замуж бы за него не пошла. Это разглядывание велось давно, смешно сказать -- класса с восьмого, и серьезных попыток сделать предложение не было, однажды лишь, когда он встречался с Ириной и дело шло к свадьбе, он позвонил ей в подпитии и, мигом протрезвев, проговорил что-то о давней любви и намекнул на замужество, но она только тихо засмеялась: "Игорек, не надо об этом. Ведь мы же друзья..." -- и стала расспрашивать, кого и когда он видел последний раз. Позднее Фирсов пытался внушать себе, что идеализирует бывшую одноклассницу, у которой уже растет дочка и есть муж-толстячок -- Женька Мостюк из параллельного с ними класса, пытался воображать Надю в замызганном халатике у плиты, пытался представить, как они с мужем ложатся в постель, заставляя себя думать о ней плохо: наверняка у нее есть любовник и она такая же, как все, но ничего не получалось -- Надя оставалась школьницей Надей, к которой он не смел притронуться и танцуя с которой на выпускном вечере он впал в такую робость, что она спросила участливо: "Тебе что, плохо?.."

Несколько раз он звонил ей, бормотал что-то о вечере встречи, который неплохо бы провести, один раз она пригласила его на день рождения, но он не пошел, испугавшись чего-то (скорее всего, самого себя), рассказывал немного о себе, она слушала вежливо, пищал ребенок, говорила, что рада звонку школьного друга, просила не забывать... Фирсов вешал трубку и клял себя последними словами за робость и неожиданное косноязычие: "В общем-то, я хочу сказать, что это дело провернуть можно. Не знаю, как к этому отнесутся другие, но я, так сказать, обеими руками "за"..." Тьфу!.. Ему ли не знать, что нужен дерзкий напор и что-нибудь веселое! "Надька, бросай своего мужа и поехали на дачу -- пить шампанское и целоваться! Ты знаешь, что я тебя люблю с третьего класса! Да! И никаких возражений! Через полчаса приеду к тебе на такси!" Но веселые слова не произносились -- сохло горло, и всякий раз Фирсов пытался понять: чего же он хочет? Переспать с ней? Нет. Вернее, да, но не так просто, как это бывает... Не только переспать. И даже не столько. Чтобы она вышла за него замуж? Пожалуй, да. Да нет, конечно, -- "да". Безусловно, "да". Но только после того, как он станет человеком исключительным, достойным ее во всех отношениях, и она сама влюбится в него. Значит, надо влюбить ее в себя?.. Неплохо бы. Господи, но есть масса способов! Организовать встречу, банкет, закрутить, завертеть, напоить шампанским, очаровать удалью, включить на полную скорость свое обаяние... Ну и что? Рухнет она с ним в постель, очарованная. Допустим, что рухнет. А дальше? Разве он переменится наутро, станет хоть на йоту умнее, сильнее -- станет ли тем, кто достоин быть ей парой?.. А откуда нам знать, кто достоин быть ей парой? Мостюк же стал... Не аспирант, не профессор, не чемпион мира -- простой инженер в КБ. Неплохо учился в школе, невысокий такой, розовощекий, бацал на гитаре, пел какие-то там туристские песни...

...В тот день Фирсов вышел на улицу с тяжелым лицом и мерзкой головной болью. Болела даже шея, словно били по ней, и в черепной коробке творилось нечто несусветное. Может, там отрывались какие-нибудь протоны -- Фирсов не знал. Он постоял на гранитной ступени парадного, вдыхая осенний воздух и пытаясь припомнить, чем закончился вчерашний вечер. Мрак и туман. Отмечали его зачисление в аспирантуру, и было выпито немало. Кажется, он потом ходил с кем-то сюда, на Большой, покупать водку у таксистов. Вроде купили. Даже не одну... Можно было дойти до угла, и там, в подсобке мясного магазина, опохмелиться вместе с Геной, поставив стаканы на иссеченную топорами колоду. У Гены должно быть. Но стонущий мозг Фирсова отклонил эту, казалось бы, рациональную идею: душный запах мяса, насмешливые лица грузчиков, ожидание, грязный стакан, спешка... Не шли ноги и к "Ландышу". Зураба могло не оказаться, а просить в долг у его сменщика неловко -- налить он нальет, знает Игоря, но тянуться головой через стойку, шептать просительно, скашивая глаза на бутылку... Нет.

Игорь зашел в автомат рядом с парадной и подрагивающими пальцами набрал номер Барабаша.

– - Виталик, ты дома? Ну, слава богу. Дай денег в долг...

– - Сколько?

– - Давай сотню. В понедельник отдам...
– - Игорь не знал еще, из каких денег отдаст, но знал, что отдаст.

Испрашиваемая сумма не произвела на Барабаша особого впечатления.

– - Приезжай, -- зевнул он.
– - Ты где?

– - На Большом. Ты пить будешь?

– - Не-а, -- вновь зевнул Барабаш.
– - Не могу, дела.

– - Ладно. Еду.

Игорь сел в такси и назвал адрес на Охте. "Только не гони", -- поморщился страдальчески.

Таксист взглянул понимающе: "Перебрал вчера?" -- "Ага".

Машина выехала на Кировский.

Игорь отдышался, прокашлялся и заговорил, глядя на летящий профиль водителя:

– - Есть предложение...

Водитель с интересом покосился на него.

– - Сейчас заезжаем в магазин, ты даешь мне червонец, я покупаю коньяк и похмеляюсь. Приезжаем на место, я возмещаю тебе все затраты, плюс десятка сверху -- за кредит. Идет?

Таксист раздумчиво покрутил головой:

– - Смело придумано...

– - Все без обману. Там меня ждет сотня...

– - Ну давай, -- пожал он плечами и сбавил скорость.

– - А стаканчик найдется?

– - Найдется...

Притормозили. Игорь взял десятку, принес из подвального магазина коньяк и бутылку "Боржоми", Свернули в переулок, остановились. Игорь выпил, словно проглотил огонь. Запил колючим "Боржоми". Вздохнул глубоко.

– - Постоим чуток. Пусть приживется...

Таксист усмехнулся: "А я позавчера нарезался в лоскутки. Чуть живого домой привезли. Ни хрена не помню. Помню только, что в баню ездили. Знаешь эту новую, на Марата?.. С бассейном..."

– - Знаю...

– - Ну вот, туда забурились и до часу квасили...
– - Таксист вздохнул и проговорил мечтательно: -- В лоскутки!..

"Славная идея -- баня!
– - подумал Игорь.
– - Может новоиспеченный аспирант позволить себе баню с бассейном? Может..."

– - Ну, поехали, -- сказал он.
– - Полегчало... А бассейн там большой?

– - Спроси чего-нибудь полегче...

Они вместе поднялись на лифте к Барабашу, Игорь взял у него четыре двадцатипятирублевые бумажки, пару апельсинов и улыбнулся ожившим лицом: "Ты меня спас! Подробности письмом!"

Ему уже вновь хотелось веселья, и мысль, что он со вчерашнего дня аспирант, бодрила душу.

– - Ну давай, дядя, в баню!
– - он сел на свое место и потер руки.
– - Только сначала тяпнем на дорожку! Посмотрим, что там за чудеса такие. Бассейны, понимаешь, разные.
– - Он зубами вытащил пластмассовую пробку.
– - Парилки. Бары. Парикмахерские... Это хорошо. Одобряю... А пожрать там не дают?

– - Не знаю, -- признался шофер и подождал, пока Игорь выпьет.
– - Мы, кажись, с собой брали.

– - Ну ничего, -- выдохнул Игорь и принялся чистить апельсин. Второй он сунул в бардачок.
– - Подкрепишься на досуге...

– - Не, тебе там понравится, -- выруливая со двора, предрек шофер.
– - Самое место, чтобы выходиться...

И удивительное дело: лишь потом Фирсов вспомнил, что давно недолюбливает таксистов.

Из бани Игорь вышел посвежевшим и легким: холодило ветерком коротко остриженный затылок, и тугое арабское белье, купленное в ларьке рядом с длинной очередью к окошечку кассы, приятно облегало тело. Мятный запах жевательной резинки забивал привкус спиртного. Остатки коньяка, почти полбутылки, Игорь отдал банщику, пустившему его без билета на кожаное кресло в каморке венткамеры. Банщик был приятно удивлен нетрадиционной форме оплаты и по просьбе Игоря принес две простыни и пару пепси из закрытого на переучет буфета.