Игра по-крупному

– - Но мама же обидится...
– - с упреком сказала Татьяна.

"Да и хрен с ней!" -- хотел бормотнуть Игорь, но лишь оторвался от раскрытой уже книги и выразительно посмотрел на жену:

– - Меня нет! Точка.

Татьяна, поджав губы, пошла одна. Но через минуту вернулась с матерью.

– - Полюбуйся на него!
– - сказала гневно.
– - Лежит, и ни в какую!..

– - Ну пойдем, Игорек...
– - принялась уговаривать теща, -- пойдем. Неудобно перед людьми, я им сказала, что вы здесь живете, надо хоть для приличия показаться...

Татьяна стояла у окна и, скрестив на груди руки, подавала сердитые реплики, из которых следовало, что бойкотировать ее родню, приславшую на свадьбу палтус и зубатку для пирогов, которые кое-кто ел на следующий день с большим аппетитом, может только невоспитанный и неблагодарный человек.

– - Да провались ты со своими пирогами!
– - подскочил на диване Игорь и швырнул книгу под ноги жене.
– - Никуда не пойду! Сколько можно болтаться от стола к столу! Хватит!..

– - Ну последний раз, Игорек...
– - сделала плаксивое лицо теща.

– - Нет!
– - Игорь принялся нашаривать ногами тапочки.

– - Вот так, мама!
– - торжествующе сказала Татьяна.
– - Его кормят, а он... неблагодарный...

– - Что?!..
– - взревел Игорь и сорвался с дивана.
– - Это кто меня кормит?..
– - Он яростно взглянул на тещу, потом на жену.
– - Кто из вас меня кормит? А?..

– - Да хватит тебе, Танька!..
– - обмякла теща.
– - Что ты глупости...

– - Кто меня кормит?.. Ты?!
– - он смотрел на Татьяну.

– - А кто тебе все готовит?
– - Татьяна подняла книгу, положила ее на секретер и застучала каблучками к двери.
– - Ладно, мама, пойдем.
– - Она взяла мать за локоть и подтолкнула к выходу.
– - Упрашивать его, унижаться... Пойдем, мама, пойдем... Всякое гэ будет здесь орать на меня...

– - Можешь там и оставаться...

– - Вот фиг тебе!
– - Татьяна обернулась и показала мужу кукиш.
– - Я здесь прописана, здесь и буду жить! И попробуй только пикнуть -- я на тебя живо управу найду! Аспирант хренов...
– - Она выскочила, чуть не сшибив с ног зазевавшуюся у дверей тетю Катю.
– - Ой, тетя Катечка, извините...

Фирсов зло заходил по комнате. Так с ним еще никогда не разговаривали. "Молодец!
– - похвалил он себя и пнул ногой стул.
– - Женился..." Стул с грохотом опрокинулся. Какая-то баба безграмотная, мнящая себя стюардессой с линии Москва-Лондон. Тьфу!.. Сама рассказывала, как экзамены только в мини-юбке сдавать ходила!.. Не хватало теперь судиться из-за жилплощади... А что? Судись не судись, никуда не денешься -- прописал... Имеет полное право. Игорь подошел к окну и отдернул штору. Напиться, что ли?..

Несколько лет назад шестой этаж их дома был признан не капитальным сооружением, надстроенным, что ли, еще в стародавние времена, и всех "шестиэтажников" поставили в улиточную очередь на улучшение жилищных условий, что являлось предметом завистливых разговоров остальных жильцов прочного доходного дома. Игорь тоже стоял под каким-то многозначным номером, не питая особенных надежд на близкую квартиру. Татьяна прописалась к нему сразу после свадьбы, убедив его, что комнату матери и то, что они когда-нибудь получат по очереди, можно сменять на нечто большее, съехаться, например, в трехкомнатной квартире. Игорь сомневался в разумности подобных устремлений, как не был уверен и в том, что их брак с Татьяной окажется прочным, но как не пропишешь -- жена. Не скажешь же -- "Извини, дорогая, а если мы разведемся?" Тьфу! Мерзко... Вроде ты уже и не хозяин в своей комнате. Жена, теща, родственники жены, прописка, очереди... Не надо было идти в загс. Хочешь -- живи, не хочешь -- до свидания, колхоз -- дело добровольное... Тем более, детей не предвидится.

Фирсов взглянул на часы и стал одеваться. Если идти напиваться, то сейчас, пока Генка в магазине. У него же займет, с ним же и выпьет. А там чего-нибудь придумается...

Придумалось все по первому разряду -- с ездой на дачу, шашлыками на ночном костре, девчонками из обувного магазина, с которыми уговорились играть в подкидного дурака на раздевание, но поскольку карты падали и путались, то решили раздеться сообща и устроили шумное купание в стылой воде речки... Лаяла и гремела цепью собака на участке Вешкиных, кто-то выходил на крыльцо и кричал им, чтобы не забыли погасить костер, Барабаш, натянув брюки, ходил объясняться -- это он умел делать, потом снова пили, какая-то Люда, худенькая, но грудастая, обнимала Игоря сзади -- "Я замерзла, бр-р, согрей меня...", и Гена, прежде чем окончательно рухнуть на кушетку, возвещал, тараща покрасневшие, как перезревший крыжовник, глаза: "От нас никуда не денешься! Я тебе говорил: прибьешься еще к нашему берегу..."

И Барабаш философствовал поутру, когда они брели с ним под дождем за пивом, ухватив за ручки медный самовар с брякающей крышкой: "Это, брат, жизнь... В ней бесплатных компотов не бывает. Женился, думал, от пьянки спрячешься, -- ан, нет... Бабы, они за жилье и гроши до Брежнева дойдут, мать родную не пожалеют... Но не падай духом -- то ли еще будет..."

О, Барабаш! Колоритнейшая фигура. Любитель вкусно пожрать и смачно выпить. Любитель красивого словца, импровизации и изысканного оборота во всем: будь то знакомство с женщиной, поход в театр или езда в обыкновенном трамвае. "Отнюдь", "касаемо", "засим, "герой-подводник", "марксистский оптимизм" -- это его словечки. Где ты, Барабаш? Правда ли, что не пьешь уже два года и работаешь инструктором райкома партии?..

Потом заколачивали фанерой окно на кухне, чинили дверь, открытую накануне ломом, допивали пиво, и было тошно -- отомстил вроде, а что дальше?..

С Татьяной они прожили еще год: как кошка с собакой прожили. И прав оказался Барабаш, предрекая: "То ли еще будет...".

Иногда Фирсову казалось, что он готов убить эту женщину в голубом халатике, которая неизвестно по какому праву поселилась в его комнате, разбросала повсюду свои вещи и взяла за правило лягаться в постели ногами, оскорблять его и прерывать его речь словами: "Не физдипи!", которых он при всем своем лингвистическом опыте доныне не слышал. И не мат, сорвавшийся в гневе с языка, и не просторечное словцо, заковыристое и едкое. Не пойми что... Левашове какое-то. Еще не город, но уже и не деревня. Как тот двухэтажный жактовский дом на краю поселка, в котором росла до восьмого класса Татьяна: есть водопровод, но остальные удобства на улице, есть газ, но отопление печное...

Казалось: стоит ей произнести еще слово, и он схватит первое, что подвернется в руки, и шарахнет по голове. Фирсов хлопал своей бронированной дверью и шел курить на лестницу. Стал разбираться в успокоительных каплях и микстурах: ландышево-пустырниковые, Кватера... Фирсов подозревал, что, расскажи он кому-нибудь, как Татьяна, закусив в бешенстве губу, бросается царапать ему лицо или ругается матом, ему в лучшем случае не поверили бы. В худшем -- решили бы, что он лживый склочник, оговаривающий жену. Вежлива, добра, интеллигентна, член партии. А какая у нее улыбка!..

– - Ну почему ты не уйдешь обратно к маме?
– - спрашивал, успокоившись, Игорь.
– - Ведь так жить нельзя...

– - С какой это стати я должна уходить? Тебе не нравится, ты и уходи. Я здесь прописана.
– - Она водила пилочкой по ногтям и делала вид, что читает Достоевского.
– - Он будет шляться где попало, а я должна уходить...

– - Но ведь это моя комната?

– - Была твоя... А сейчас она и моя тоже. И забудь об этом.

– - Тебе что, жить больше негде?
– - пытался разобраться Игорь.

– - Да, негде. Если у тебя есть, где жить, то иди туда и живи. Я тебя держать не стану.

– - Давай разведемся.

– - Разводись. Тебе не привыкать. Только что это изменит?..

Днями, когда Татьяна была на работе, Фирсов наслаждался одиночеством. Иногда ему даже казалось, что он снова живет один и не знает никакой Татьяны из седьмой квартиры. Вот его проигрыватель, который он может слушать, вот телевизор, вот диван, на котором он может лежать хоть до ночи с книгой, вот шкаф, вот секретер, вот сервант -- в нем стоят его рюмки, и он может поставить их на стол, если придут гости, и сидеть с ними допоздна, пока не надоест. Швейная машинка? Зеркальце? Электробигуди? Щетка для волос?,. Это одной женщины, она скоро их заберет...