Игрушка

"Вот, Наталья Вениаминовна, Людмила и дождалась того, кого она так дожидалась. Это - Евстратий Никифорович".

Чарнота смутился: перед ним стояла Людмила, но ужасно постаревшая. Он подавил в себе желание броситься к ней и обнять любимую свою. Старшая сестра своей внешностью показывала - какой станет младшая через 10-20 лет.

Кивнув Чарноте в знак приветствия, Наталья Вениаминовна обратилась к Ирине:

"Ирочка, в моей комнате на комоде лежит бумажка. На ней записан 215номер телефона Людмилиной квартиры. Сходи вниз и позвони из парикмахерской, обрадуй мою сестрёнку".

"Да, сейчас, я мигом", - встрепенулась Ирина и удалилась выполнять поручение.

На кухне воцарилась тишина. Пауза так затянулась, что Чарнота стал испытывать неудобство и для разрядки сказал:

"А вы очень похожи на свою сестру".

"Это она на меня похоже. Я старшая" - тоном надзирательницы в детском приюте возразила женщина.

"Эта дамочка не очень-то любезна", - успел подумать Чарнота и тут в кухню вбежал Олег. Он бросился к женщине, обнял её за талию, а головой приник к её животу и замер в таком положении.

"Он любит вас", - сказал Чарнота, но ответа на его реплику не последовало.

"А вот вы меня не любите", - мысленно продолжил он фразу, глядя на Наталью Вениаминовну. Та молча гладила мальчика по голове.

Вернулась Ирина и с порога кухни радостно сообщила:

"Сейчас Людмила примчится. Как она обрадовалась, когда я сказала, что вы приехали; так обрадовалась, аж завизжала в трубку".

"Ну что же, остаётся только ждать", - не скрывая радости, сказал Чарнота и уселся на свой стул у кухонного стола.

В кухню молча вошло существо с большой головой на маленьком 216тщедушном теле неопределённого пола и возраста. Оно пересекло кухню и остановилось у дальнего кухонного стола, стоящего у окна.

Наталья Вениаминовна мягко отстранила от себя Олега. Погладила его по голове, взяла за руку и, обращаясь к Чарноте, сказала:

"Евстратий Никифорович, пойдёмте в мою комнату, не будем здесь людям мешать".

Чарнота подхватил свой саквояж и они втроём, пройдя по коридору, вошли в одну из нескольких коридорных дверей.

Комната старшей сестры была достаточно большой: с двумя окнами арочного типа, с дубовым паркетом и уютно обставленная: резной комод, трюмо с большим зеркалом, огромный с резными украшениями сервант с хрустальной посудой в нём; имелось ещё несколько резных стульев и круглый стол над которым нависал абажур, обтянутый тёмным шёлком с розочками по бокам, искусно сделанными из того же материала. У левой стены стояла полуторная кровать, судя по никелированным металлическим спинкам - нового, советского периода производства, в верней части спинок были вмонтированы также никелированные серп и молот.

"Я вас оставлю на минуту, Евстратий Никифорович, мне нужно с Ириной переговорить", - сказала Наталья Вениаминовна и, не дожидаясь ответа, вышла вместе с Олегом, всё также ведя его за руку.

Оставшись один, Чарнота поставил у стола саквояж, а сам подошёл к окну. Окна выходили во двор и он некоторое время наблюдал за двумя мужчинами, которые, стоя, у дровяного сарая, что-то горячо обсуждали. Глядя на этих людей, Григорий Лукьянович размышлял об особенностях 217человеческого восприятия: "Почему некоторый люди, ещё даже не познакомившись, а сразу после первого же контакта испытывают друг к другу антипатию? Вот и сестра Людмилы почему-то явно невзлюбила меня. И этот боцман на судне; ну что я ему плохого сделал? А ведь я просто физически ощущал его ненависть ко мне. Почему такое происходит? Но ведь также и симпатию одного человека к другому - совершенно незнакомых между собой и встретившихся впервые, невозможно объяснить. В этом отношении теряет смысл сословное деление людей. Внутри сословий неизбежна борьба, которая будет возникать именно по причине возникновения какой-то стихийной антипатии. Да, теория суха, но вечно зелено дерево жизни", - это шекспировское выражение, вспомнившееся Чарноте, было последним. Ход его мысли оборвала Людмила, которая не вошла, а ворвалась в комнату и только Чарнота успел на шум повернуться, как тут же оказался в двойных сладостных объятиях: и физических и обонятельных - в его ноздри ударил запах той женщины, о которой он грезил последние месяцы. Шляпка свалилась с головы Людмилы и, встав на ребро на плече у Чарноты, закрыла ему обзор. Когда же он левой рукой взяв её, осторожно положил на подоконник, то увидел в дверном проёме лицо старшей сестры. Оно отнюдь не было злым и ему показалось, что на глазах этой суровой с ним женщины навернулись слёзы. Дверь закрылась и они остались наедине. Людмила попыталась прижаться к любимому всем телом, а когда это у неё не получилось просто замерла шепча ему прямо в ухо только одно слово: "Гришенька! Гришенька! 218Гришенька!"

Он ощутил влагу на мочке своего правого уха и понял, что это её слёзы:

"Полно, полно, Люська, любимая, ну что ты так", - шептал он ей в ответ, продолжая крепко и нежно обнимать. Наконец, она затихла, успокоилась и когда отстранилась от него, то лицо её было в чёрных полосах от потёкшей с ресниц туши. Она, не обращая внимания на столь значимый для любой женщины факт, молча смотрела на него в упор и запах её дыхания продолжал пьянить его. Он обеими руками обхватил её голову, привлёк к себе и стал целовать в нос, глаза, щёки; а когда их губы слились в страстном поцелуе, он попытался снять с неё вязанную кофточку. Но она воспротивилась:

"Не здесь, Гришенька, не здесь", - прошептала она нежно, но твёрдо.

"Я, на твоё имя, - Тёмкин Евстратий Никифорович, сняла номер в гостинице. Сейчас мы поедем туда и там, там всё будет, - сказала она и тут же поправилась.
– Не я сняла, а по моей просьбе это сделал Никита".

"Кто такой Никита?" - спросил Чарнота.

"Это мой муж, советский дипломат довольно-таки высокого ранга. Он это дело организовал. В советской России простому человеку с улицы в гостиницу поселиться сложно; особенно в Москве".

"Как это? Почему сложно?" - удивился Чарнота.

219 "Потом расскажу. Поехали, поехали - у нас мало времени, а поговорить нужно о многом ещё", - заторопилась Людмила, перед трюмо хлопоча над своим макияжем.

В коридоре Людмила сказала:

"Спускайся вниз, выходи на улицу и жди меня. Уйдёшь по-английски - не прощаясь. Я за тебя попрощаюсь".

Арбат середины двадцатых мало чем отличался от дореволюционного, ну, разве что, на рекламных тумбах можно было встретить агитационные листки новой власти, призывающие рабочих и крестьян готовиться защищать первое в мире их государство от посягательств проклятых империалистов.

Чарноте не долго пришлось ждать Людмилу. Она вышла из дома, подхватила его под руку и они пошли быстрым шагом.

"Куда идём?" - спросил Чарнота, с удовольствием вышагивая рядом с этой шикарной женщиной.

"Тут не далеко есть один переулочек с замечательным названием Сивцев Вражек, вот туда и идём. Там нас ждёт извозчик. Я не хочу чтобы соседи Натальи видели, что её сестра так шикует: ездит только на извозчике, да на авто. Зависть отвратительное качество. Не хочу дразнить гусей, то бишь - рабочих и крестьян", - сказала Людмила и тихо засмеялась.

"Есть зависть и она действительно отвратительна, но есть чувство справедливости. Я думаю, что у многих рабочих и крестьян России это 220чувство, очень долго просыпавшееся в них, в семнадцатом проснулось окончательно и вот сейчас каждый из них строго следит, чтобы обман большинства не пошёл по новому кругу".

"Ну и пусть следят, а мы всё равно поедем на извозчике", - озорно взглянув на любимого мужчину, сказала Людмила.

"Любезный, отвези-ка нас к трём вокзалам", - тем же тоном сказала она, когда они оба уселись в извозчичью пролётку, одиноко стоявшую на углу переулка и какой-то широкой улицы.