Игрушка

С самого детства он не любил ходить в церковь. Его родители - люди прогрессивных взглядов, старались не принуждать его к этому. Но бывали дни, когда походы в церковь с родителями были обязательны. Всякий раз, как он входил в храм, его охватывало чувство угнетения. Его угнетал вид 182икон с затемнёнными ликами; до того затемнёнными, что иногда приходилось пристально всматриваться в икону - в это тёмное пятно, ограниченное рамкой, чтобы разглядеть там изображение. Его угнетал запах ладана, обязательно стоявший в любой церкви, угнетал потому, что неизменно будил в его воображении картины покойников, лежащих в гробах. Его угнетала бессмысленность слов, произносимых батюшкой во время службы. И как он ни старался понять то, что поп говорит, стоя спиной к своей пастве и лицом к иконостасу, понять его было невозможно, кроме отдельных слов.

Вот и сейчас, контраст внешнего вида храма (бело-голубой фасад с золотыми куполами в лучах заходящего солнца) и внутреннего его состояния угнетающей торжественности, в очередной раз неприятно поразил Чарноту.

"Пожалуй, в отношении к церкви я буду солидарен с коммунистами. Нет, конечно, я не воинствующий атеист, как они, но мне неприятно находиться среди религиозно верующих людей и неприятно ходить в их храмы" - подумал Чарнота, подойдя ближе к иконостасу и вынимая из саквояжа пакет, предназначенный для передачи.

Вышел батюшка и служба началась.

Чарнота, расположив пакет на левой руке так, чтобы была видна сургучная печать, саквояж поставил на пол между ног, чтобы правая рука была свободна для крещения.

183 "Много милостивый Боже,

Услыши нас, молящихся...", - произнёс нараспев поп и Чарнота удивился тому, что слова молитвы в этот раз ему были понятны.

"Прости, господи, твоего заблудшего апостола Павла, ибо извратил он твоё учение не ведая, что творит", - эти слова, произнесённые шепотом, прозвучали прямо над ухом у Григория Лукьяновича.

Чарнота повернул голову и встретился глазами с человеком его возраста, но только заметно полысевшим.

"Воистину исказил. И теперь мы - рабы божьи блуждаем в потёмках", - ответил Чарнота заученный пароль.

Человек кивнул головой, приглашая Чарноту к выходу и они стали вместе выбираться из толпы, окружавшей место службы.

"Вот, пожалуйста, - сказал Чарнота, протягивая незнакомцу пакет. Теперь он мог лучше рассмотреть этого человека. Перед ним стоял рабочий, который как будто только что вышел из ворот завода и направлялся домой после тяжёлой трудовой смены: уставшее, потемневшее лицо, согбенная спина и руки - тяжёлые, большие со вздувшимися на тыльных сторонах ладоней венами. Старый пиджак с заплаткой на локте, которую Чарнота увидел, когда рабочий одевал картуз. Под пиджаком рубаха-косоворотка синего цвета. Линялые штаны и стоптанные полуботинки.

"Вы не совсем точно ответили на пароль", - строго сказал рабочий.
– 184Вы сказали "блуждаем в потёмках" а следовало бы - наоборот: "В потёмках блуждаем"".

"Да и вы тоже ошиблись: следовало бы сказать не "извратил", а "исказил он твоё учение"", - не остался в долгу Чарнота.

"Ладно, дело сделано. Спасибо и до свидания. Мне ещё этот пакет доставить нужно на край города", - уже менее строго сказал рабочий.

"Скажите, пожалуйста, - спросил Чарнота, - а как мне лучше отсюда добраться до Московского вокзала?"

"Садитесь на любой трамвай в ту сторону, - и рабочий махнул рукой, указывая направление, - и езжайте до Невского проспекта. Там выходите и пересаживайтесь на другой - в сторону Московского, спросите. Впрочем, погода хорошая, до вокзала можно и пешком пройтись".

На этом они и расстались.

Чарнота довольный, что задание Ганопольского он выполнил успешно, подхватив свой саквояж, отправился искать трамвайную остановку. Перейдя на противоположную сторону улицы Садовой, он, по скоплению людей, быстро определил её местонахождение. Подошёл трамвай, но сесть на него Григорию Лукьяновичу не удалось. Спокойно стоявшие на остановке в ожидании люди, как только трамвай стал притормаживать, ринулись к нему как солдаты на штурм крепости. И началось сражение! Чарнота усмехнулся, наблюдая за этой глупой толкотнёй. Желавшие выйти из трамвая и тем освободить места желавшим ехать, не могли этого сделать, так как путь к выходу перекрыла им толпа жаждущих. Несколько 185молодых и сильных людей всё-таки сумели прорвать блокаду и теперь стояли в стороне, осматривая свою одежду и, видимо, подсчитывая оторванные пуговицы. Наконец трамвай как-то неуверенно отошёл от остановки и Чарнота увидел, что отчаянно пробивавшаяся к выходу женщина в голубом платке смирилась с тем, что выйти на своей остановке в этот раз ей не удастся. Однако, трамвай, проехав метров двести, вновь остановился и Чарнота увидел, что "голубой платок" вместе с женщиной всё-таки отделился от вагона и вот они уже на тротуаре, и движутся в его сторону.

Подошёл следующий трамвай. История повторилась почти полностью, разве что с другими действующими лицами. Когда же подошёл третий трамвай Григорий Лукьянович окончательно понял, что сегодня прокатиться на ленинградском трамвае у него не получится. Имея в одной руке саквояж, бой за место в данном транспортном средстве он обязательно проиграет, да ещё и с потерями: оторвут чего-нибудь от одежды,- "уж точно". Решение было принято: он переложил саквояж в другую руку и зашагал по тротуару вдоль трамвайных путей в сторону Невского проспекта.

На Сенной площади к нему пристали цыгане. И он едва отвязался от трёх молодых в ярких цветастых юбках и одной пожилой, седой цыганки с курительной трубкой во рту. Им очень хотелось за деньги предсказать мужчине судьбу, а он отнекивался и отмахивался от них сначала добродушно, почти ласково, а в конце - так на них гаркнул, что молодые цыганки прыснули в разные стороны, а старуха рассмеялась.

186 "Вот уж племя независимое, ассимиляции не поддающееся. По всей видимости и коммунистам не удастся разрешить эту задачу, - размышлял Чарнота, продолжая свой путь в сторону Невского проспекта.
– Ассимиляция, - хмыкнул он.
– Что мы могли им предложить: абсолютизм с его взяточниками и держимордами; с нищим крестьянством и оборзевшим дворянством, с жадными купцами и чванливыми господами из разных сословий. Ну вот, теперь так называемые коммунисты-большевики захватили в свои руки управление нашей "птицей-тройкой". Куда они нас загонят? Сам бог, наверное, не ответит. И молодцы цыгане - живут себе и живут под властью своих баронов. Те хоть людей своих берегут. А наш Николашка..." - И Чарнота вспомнил рассказ одного офицера какую гадость сказанул царь, когда ему, как главнокомандующему, доложили, что наступление не подготовлено и потому будут большие потери. А царь всея Руси заявил на это: "Ничего, бабы ещё нарожают".
– "Ну что тут можно добавить! Не отец, не батюшка это был для русских, а отчим - злой и своенравный. Кокнули "батюшку" - туда ему и дорога - заслужил", - Чарнота зло сплюнул на булыжную мостовую.

Ему потребовался ровно час, чтобы пешком преодолеть расстояние от Никольской церкви до Невского проспекта. Он заметил время, стоя на трамвайной остановке; и вот теперь, находясь уже на углу Невского и Садовой, вновь достал часы и определил: ровно один час пешего хода получился.

Вечерело, трамваи по Невскому проспекту ходили уже свободными. 187Чарнота вошёл в вагон, уточнил у кондуктора доедет ли он до Московского вокзала, заплатил и сел на скамью, протянувшуюся вдоль всего вагона - от кабины вагоновожатого до заднего тамбура. Ехать пришлось не долго. Уже через две остановки молоденькая кондуктор объявила Чарноте, что на следующей ему выходить. Григорий Лукьянович вышел на привокзальную площадь, пересёк проезжую часть, но перед входом в вокзал оглянулся: трамвая уже не было, а в центре площади стоял монумент-памятник какому-то из царей. Из далека Чарнота никак не мог узнать его. Григорий Лукьянович стоял у входа в вокзал и смотрел на памятник соображая - как лучше было бы подойти к нему, рассмотреть поближе и при этом не угодить под коляску извозчика, колесо автомобиля или даже трамвая.

"Что, товарищ, рассматриваете памятник животному, сидящему на животном?"

Григорий Лукьянович повернулся на звук голоса и увидел лицо молодого, улыбающегося человека. Тот был весь в чёрной кожаной одежде с револьвером в кобуре на коричневом, тоже кожаном, ремне.

Чарнота переспросил: "Что вы сказали?"

"Я спрашиваю: вы рассматриваете памятник животному на животном?" - ещё шире и приветливее заулыбался молодой человек.

"Простите, я не местный и не совсем понимаю, что вы у меня спрашиваете", - извиняющимся тоном сказал Чарнота.

"Дело вот в чём. До революции все передовые люди России, которые 188видели этот памятник после его открытия в 1909 году, так и прозвали его: "животное - на животном". А ещё интересней - новая надпись на нём, которую сочинил Демьян Бедный. Подойдите ближе посмотрите, почитайте", - предложил человек в кожанке.

"Да вот я и хочу, только уж больно здесь движение активное - того и гляди задавят", - пожаловался Чарнота.

"О, это не беда. Я вам сейчас помогу. Пойдёмте", - сказал человек и, перейдя тротуар, смело шагнул на проезжую часть дороги.