Игрушка

Захватив с собой саквояж, Григорий Лукьянович направился в сторону, откуда люди шли с подносами. Длинный прилавок и стоящие за ним в белых передниках женщины, быстро раскладывали в тарелки те виды блюд, которые называл клиент, а тот, получив желаемое и установив тарелку с ним на поднос, двигался дальше - за следующим блюдом своего обеда. Этот конвейер понравился Чарноте. Он выбрал суп-харчо, котлеты с картошкой на гарнир, винегрет, компот и два кусочка хлеба. Всё это стоило ему смехотворную сумму. И он удивился тому, как дешево в советском Ленинграде можно поесть.

Как только он закончил с обедом, к его столику посудомойка с грохотом подкатила свою тележку и в мгновение ока стол был очищен от грязной посуды, а стакан с недопитым компотом оказался в нижнем 178отделении телеги. Тряпка залетала по столу, сметая крошки с него прямо на колени Чарноты.

"Ты что же, лахудра, делаешь?
– возмутился уже отобедавший посетитель.
– Всего меня объедками осыпала".

"Работаю я, не мешайте, гражданин, а то милицию вызову".

Последняя угроза подействовала на Григория Лукьяновича успокаивающе. В саквояже лежал разобранный револьвер и встречаться ему, при таких обстоятельствах, с представителем власти было не с руки.

Чарнота подхватил саквояж и направился к выходу. В дверях он остановился, обернулся и отыскал взглядом посудомойку. Та с таким же напором "работала": вот от неё шарахнулись два молодых человека, вот мужчина успел ухватить своё недоеденное второе блюдо, которое иначе бы улетело в отходы.

"Ни один хозяин не стал бы держать у себя работника, который вот так "работает"", - подумал Чарнота и вышел на улицу.

К концу дня разъяснилось, стало тепло и безветренно. Лучи заходящего солнца играли на каплях воды, ещё не высохших на листьях деревьев в сквере у Никольского собора.

Туда и пришёл Чарнота, чтобы скоротать время, оставшееся до начала вечерней службы. Он нашёл скамейку, видимо, сохранившуюся ещё с царских времён. Это была короткая, - на двух человек скамья: толстые крашенные доски, укрепленные на массивном чугунном основании, образовывали сидение; спинка же скамейки из таких же досок, 179установленных на ажурную основу из чугуна с кованными элементами орнамента - розочками, вензелями, лавровыми венкам и просто затейливыми изгибами металлических прутьев, украшали её.

"Царская скамья", - подумал Чарнота, усаживаясь на неё. Он открыл саквояж и достал из него Люськин платочек. Поднеся его к губам, он уже с трудом уловил запах её духов.

"Выветрились, - решил он.
– Ну, ничего скоро встретимся и буду тебя осязать и обонять непосредственно".

Чарнота вздохнул и бережно уложил платочек обратно. Нащупав на дне саквояжа пакет, предназначенный для передачи, он, не вынимая его, ощупью убедился в сохранности сургучной печати.

Следующее, что он достал из саквояжа, была книжечка в красной обложке. Он раскрыл её на закладке и прочёл:

"Нас, коммунистов, упрекали в том, что мы хотим уничтожить собственность, лично приобретённую, добытую своим трудом, собственность, образующую основу всякой личной свободы, деятельности и самостоятельности.

Заработанная, благоприобретённая, добытая своим трудом собственность! Говорите ли вы о мелкобуржуазной, мелкокрестьянской собственности, которая предшествовала собственности буржуазной? Нам нечего её уничтожать, развитие промышленности её уничтожило и уничтожает изо дня в день.

Или, быть может, вы говорите о современной буржуазной частной собственности?

Но разве наёмный труд, труд пролетария, создаёт ему собственность? Никоим образом. Он создаёт капитал, т.е. собственность, эксплуатирующую наёмный труд, собственность, которая может увеличиваться лишь при условии, что она порождает новый наёмный труд, чтобы снова его эксплуатировать. Собственность в её современном виде движется в противоположности между капиталом и наёмным трудом. Рассмотрим же обе стороны этой противоположности.

180Быть капиталистом - значит занимать в производстве не только чисто личное, но и общественное положение. Капитал - это коллективный продукт и может быть приведён в движение лишь совместной деятельностью многих членов общества, а в конечном счёте - только совместной деятельностью всех членов общества.

Итак, капитал - не личная, а общественная сила.

Следовательно, если капитал будет превращён в коллективную, всем членам общества принадлежащую собственность, то это не будет превращением личной собственности в общественную. Изменится лишь общественный характер собственности. Она потеряет свой классовый характер".

"Ну, хорошо, давайте представим себе, что в России, - начал он заочную дискуссию с авторами Манифеста Коммунистической партии, - что в России, в результате развития капитализма, капитал перешёл в немногие руки. Кучка капиталистов держит в своих руках всё богатство целой страны; эксплуатируя остальных своих соотечественников, они продолжают богатеть, а все остальные - нищать. Противоречие общественной формы производства и частной формы присвоения - налицо. Отобрать у них этот капитал и передать его всем - будет справедливо. Отобрали! Но заводы и фабрики должны работать, сельское хозяйство - также, иначе передохнем все. Кто же будет управлять производством и сельским хозяйством? Общество? Общество - это все, а все управлять не могут. Управленцев нужно будет выделять из всей массы. Вновь привилегированный класс образовывается! Он, конечно, другой. Ему не принадлежит то, чем он управляет. Если так, то тогда он и работать будет так, как та лахудра из столовой.

181 Если ты будешь произведённую тобой продукцию не на рынок везти, где, если он плохой-некачественный, то его и не купят, а будешь сдавать в общественные закрома, то ты такого можешь наворотить-наделать, что от твоей работы станет тошно всему твоему окружению; как от работы той столовской стервы. Произвёл, продал, если купили, то, значит, дело сделал, прибыль получил и вновь произвёл. А сотворил такое, что и не нужно никому - вон с рынка. Твоё место займёт более умелый. Это справедливо. А такой расклад даёт только принцип частной собственности на средства производства. Вот и получается, что обобществление извратит производство".

Чарнота, возбуждённый размышлениями, встал и заходил по площадке засыпанной битым кирпичом, на которой и стояла эта царская скамейка.

"Нельзя отрывать производителя от потребителя. А если обобществить капитал, то этот отрыв произойдёт неизбежно".
– сделал окончательный вывод Григорий Лукъянович.

"С этим ясно!" - сказал он сам себе, сел на скамью и перевернул страницу. Однако, читать дальше ему не пришлось. Он обратил внимание на явное оживление у входа в церковь. Взглянув на свои карманные часы, Чарнота удивился тому, - как быстро пролетело время - скоро начало вечерней службы.