Игрушка

Доставая свой газетный кулёк с едой, Чарнота мучительно пытался вспомнить, где он мог встречать эту фамилию - Агафонов; "...а ведь точно - она ему уже когда-то встречалась".

Агафонов выложил на столик огурцы, помидоры, сало, хлеб, а Чарнота развернул и выложил бутерброды с колбасой, запах которой вмиг распространился по всему купе.

"О, да у вас деликатесы, - восхищённо воскликнул Агафонов.
– Колбасу я уже и забыл, когда последний раз едал".

"Угощайтесь, угощайтесь", - с искренней радостью в голосе, произнёс Чарнота и когда тот взял один бутерброд, сгрёб остальные в охапку и стал 199угощать всех рядом сидящих. Никто не отказался от угощения, кроме моряка. Тот сухо поблагодарил и отказался. Чарнота выложил оставшиеся бутерброды на стол и достал две бутылки из под вина, в которые официант умудрился налить пива. Ни стакана, ни кружки у Чарноты не было, поэтому он из одной бутылки налил пива Агафонову, в его алюминиевую кружку, а сам из другой бутылки стал пить прямо из горлышка.

"За знакомство!" - произнёс тост Агафонов, приподнимая свою кружку над столом. Чарнота ответил тем же жестом, приподняв бутылку. Выпили. Пиво оказалось вкусными и достаточно хмельным. Разгоревшийся аппетит был удовлетворён сполна: и бутерброды, и хлеб, и сало, и яйца очень скоро были съедены без остатка. Допивая пиво из своей бутылки и закусывая его огурцом, Чарнота вспомнил, где он встречал эту фамилию - Агафонов; на томах собрания сочинений Добролюбова, которое он оставил в рундуке на судне; именно там на первых листах каждого тома стояла круглая печать: "Врачъ. Агафоновъ Петръ Владимiровичъ".

Теперь Григорий Лукьянович соображал: как бы спросить Клима Владимировича об этом так, чтобы не раскрыть секрета, что он едет в Россию из Парижа.

"Землемер Тёмкин Евстратий Никифорович в Париже у антиквара купил сборник сочинений Добролюбова. Это выглядело бы очень даже странно", - размышлял Чарнота.

200 Тем временем интеллигент, разгорячённый пивом, безудержно откровенничал со своим новым знакомым.

"А я толстовец. Вообще-то я бывший земский врач, но теперь я и швец, и жнец, и на дуде игрец. Живу в толстовской коммуне под Москвой. Вот ездил в Питер. Тут на одном заводе отличные конные косилки наладились делать. Ездил покупать. Купил, три, оформил отправку. Теперь вот возвращаюсь домой".

"А скажите, Клим Владимирович, у вас там в коммуне есть литература чтоб, прочитав её, можно было бы сказать: я знаю учение Льва Николаевича Толстого?" - спросил Чарнота.

"Кое-что, конечно, есть, но не всё. Его же запрещали. Вот и новой власти он не подходит - зажимают они его основные произведения нещадно. "Войну и мир", "Воскресение", "Анну Каренину" - пожалуйста, а остальное, ну, вот, например, "Церковь и государство", "Патриотизм и мир" или "Не убий никого" и ещё много чего зажимают - не печатают", - Агафонов глубоко вздохнул и замолчал.

За окном вагона царила кромешная тьма, - будто поезд шёл совсем не по земле, а в каком-то ином мире - "тёмном царстве, триедином государстве" - вспомнил Чарнота присказку. Пассажиры, примостившись кто как сумел, дремали: девочка, похожая на Аграфену, уронила голову на грудь. Её беретик свалился с головки и лежал на коленях. Маленькая голова с жиденькими волосиками, заплетёнными в две косички; они крысиными хвостиками свисали вниз и покачивались вместе с головой в 201такт отстукивающим свой ритм колёсам вагона. Моряк, надвинув фуражку на глаза и упёршись затылком в стенку вагона, как будто сумел закрепить свою голову намертво с туловищем и потому только плечи и руки, вздрагивающие вместе с вагоном в момент перескакивания его колёс через рельсовые стыки, указывали на то, что и он едет в поезде, а не сидит где-нибудь у дома на завалинке. Только бабушка не спала, а перебирала что-то в своей корзинке, поставив её на колени и засунув туда обе руки. Вдруг она подняла голову и голосом того - молодого человека в кожанке, который помог Чарноте подойти к памятнику Александру III, сказала:

"И всё-таки мы будем строить социализм!"

Чарнота вздрогнул от неожиданности но, справившись с оторопью от удивления, полез в свой саквояж и достал оттуда красную книжечку.

"Вот, что пишет ваш учитель Карл Маркс" - с этими словами он открыл книгу и стал читать выдержки из Манифеста коммунистической партии:

"Так возник феодальный социализм... Подобно тому как поп всегда шёл рука об руку с феодалом, поповский социализм идёт рука об руку с феодальным";

"Христианский социализм - это лишь святая вода";

"Так возник мелкобуржуазный социализм";

"Немецкий, или "истинный" социализм... Он провозгласил немецкую нацию образцовой нацией, а немецкого мещанина - образцом человека!"

"Консервативный или буржуазный социализм";

202 Критически-утопический социализм...".

"Во! Сколько социализмов Маркс перечисляет. Вы-то какой социализм предполагаете строить?" - с ехидцей в голосе задал вопрос Чарнота бабуле. Та, даже не задумываясь, голосом молодого чекиста, ответила:

"Мы будем строить наш социализм - пролетарский".

"Пролетарский, - засмеялся Чарнота, - так чтобы его строить нужен пролетариат, а в России его нет".

"Нет, так будет!" - так ответила уже не бабуля, а молодой человек в кожанке, чудесным образом оказавшийся на её месте. Он гневно сверлил взглядом Чарноту и пытался передвинуть кобуру с револьвером на живот.

"Откуда вы его возьмёте в крестьянской России?" - не унимался Чарнота, продолжая задавать вопросы молодому. При этом он приоткрыл саквояж и, сунув в него руку, нащупал рукоятку своего револьвера, который оказался, к его удивлению, в собранном виде.

"У нас есть теоретики, они что-нибудь придумают", - перешёл в оборону молодой.

"Теоретики придумают пролетариат! Ха-ха-ха! Вот это здорово, вот это материализм. Нет, ничего они не придумают, а социализм вы построите, но не пролетарский, а свой - чиновничье-бюрократический". Эти слова были последними, которые смог стерпеть молодой чекист и чуть только Чарнота попытался что-то ещё сказать, как тот заорал:

"Ах, ты контра! Да я тебя...", - и сделал попытку достать револьвер из 203кобуры, но Чарнота его опередил. Ствол генеральского револьвера упёрся в лоб молодого, а Чарнота, стиснув зубы, прошипел ему прямо в ухо:

"Не надо так. Если хочешь всё-таки построить свой социализм, то строй его, но мирно, а не с помощью оружия".

Но молодой не унимался, продолжая попытки достать револьвер, застрявший в кобуре. Чарнота схватил чекиста за руку, в которой должно было появиться оружие, и с размаху попытался ударить его в лоб рукояткой своего револьвера. Однако, не смотря на то, что лоб врага был - вот он, перед глазами, - удар пришёлся в перегородку вагона. Вторая попытка привела к тому же результату. Кто-то сзади схватил Чарноту за руку, он повернулся и увидел перед собой встревоженное лицо Агафонова.

"Евстратий Никифорович, вам что-то плохое приснилось?" - спросило лицо.

"Да уж, приснилось, - окончательно приходя в себя, сказал Чарнота.
– Извините, я что, кричал?"

"Да нет, но вы так схватились за столик, что я думал вы его сейчас оторвёте".

"Извините, извините, Клим Владимирович. Это у меня с гражданской".

"Понимаю", - сказал интеллигент и сел на своё место.

За окном уже светало.

"Сколько нам ещё ехать?" - спросил Чарнота, пытаясь разглядеть проплывающий пейзаж.