Игрушка

204 "Да ещё часа три - четыре", - ответил Агафонов.

"Чайку бы, а?" - спросил Чарнота.

"В общем вагоне чай не полагается", - ответил за Агафонова моряк. Он уже проснулся и, видимо, наблюдал за необычным поведением грезящего во сне странного человека: одетого как нэпман и с докторским саквояжем, да ещё владеющего приёмами японской борьбы.

"А вы знаете, чай можно будет раздобыть в соседних вагонах. Нужно только кружки и немного денег", - сказал Агафонов. Чарнота оживился:

"Так давайте вашу кружку, я схожу".

"Конечно, конечно сходите", - согласился Агафонов, пододвигая Чарноте свою кружку, стоящую на столике.
– Но пока ещё рано. Попозже идите; через часок, примерно и сходите".

– --------------------

Спать уже не хотелось и Чарнота достал из саквояжа красную книжечку. Открыв её на закладке, он в полумраке сумел прочесть: "Рабочие не имеют отечества".

"Вот это интересно, - подумал Чарнота, - Если у рабочих не будет отечества, то они поставят выше интересов своей страны (отечества) интересы человечества в собственном их понимании. Выходит, заботиться они станут не о том, чтобы улучшить жизнь своей нации, а над улучшением жизни всего человечества. С одной стороны это хорошо: примитивный патриотизм бывает вреден - это когда соотечественник мерзавец, а ты всё равно на его стороне. А, с другой стороны, 205соотечественники твои становятся для тебя чем-то несущественным. Для таких людей, властвующих над соотечественниками, последние становятся средством для достижения каких-то "высших, великих, величайших" целей. А это уже отвратительно - такой властитель делает из своих соотечественников рабов".

Мысли Чарноты были прерваны Агафоновым:

"Ну что, пойдёте за чаем? Уже пора".

"Да, да, конечно пойду", - ответил Чарнота, подавив в себе раздражение на субъекта, который оборвал ход его мысли.

"Но тогда, пожалуйста, вот вам ещё одна кружка. Лично я люблю сладкий чай".

"В этом наши вкусы совпадают", - ответил, улыбнувшись, Чарнота на замечание Агафонова.

"А деньги у вас есть?"

На этот вопрос Чарнота ответил кивком головы и, взяв две кружки, стал пробираться к выходу.

"Мы - в седьмом вагоне, если идти в голову состава, то впереди ещё шесть", - рассудил он и пошёл в выбранном направлении. Шестой вагон оказался общим, а скученность в нём людей показалась Чарноте ещё большей, чем в седьмом. Здесь люди сидели везде: на проходах, на своих чемоданах, мешках, баулах. На верхних багажных полках не спали, а именно сидели в ряд, как воробьи на жёрдочке по три человека, свесив ноги и тем мешая людям, сидящим на второй полке. А те, в свою очередь, 206мешали нижним, так как обувь сидящих наверху всё время маячила перед лицами людей, сидящих внизу.

"Придётся брать по полкружки, иначе не донесу - расплескаю", - решил Григорий Лукьянович, пробираясь между сидящими в проходах пассажирами.

Открыв дверь из тамбура в пятый вагон, Чарнота оказался в другом мире. Длинный, идущий через весь вагон коридор, был застлан ковром. Двери некоторых купе были приоткрыты и Чарнота увидел в каких условиях едут эти люди. Конечно, отделка и убранство внутри купе уступали парижским вагонам, но люди там лежали раздевшись, на чистых, без сомнения, простынях и наволочках.

Чарнота рассмеялся так громко, что из ближайшего купе выглянула дама в бигудях и он, забыв кто он и где находится, сказал по-французски:

"Извините, мадам, я, видимо, побеспокоил вас. Ещё раз прошу - извините меня".

Голова сразу скрылась, а Чарнота так и не понял: уяснила дама смысл им сказанного или нет. Он остановился у окна и глубоко задумался. За окном проносились гнилушки крестьянских домов. Их нельзя было назвать иначе, чем именно "гнилушки": почерневшие брёвна покосившихся домов под побуревшими соломенными крышами, стояли тут и там как гнилые грибы поздней осенью. Но Чарнота их не замечал. Он думал о другом:

"Странно ведут себя господа большевики. Они боролись против угнетателей, обиравших народ, против вопиющего разделения людей на 207богатых и бедных. А к чему пришли в итоге! Почему бы им ни сделать, чтобы весь состав состоял из общих вагонов. Да что там состав - весь вагонный парк России, все пассажирские поезда - только из общих вагонов. А потом, когда появится возможность, чтобы все поезда были составлены из вот таких - шикарных купейных. Нет, они даже в одном поезде вновь разделили людей на богатых и бедных. Плевать они хотели на все эти идейные штучки о равенстве. Они, освобождённых ими, вновь разделяют по достатку. Так из низов к ним - в большевики так и полезут все те, кто хочет хорошо, точнее, лучше ближнего, жить. Из низов за привилегиями и богатством полезет всякая человеческая нечисть. Да, да - нечисть, - встряхнув головой, мысленно повторил Чарнота, - ибо даже мне было бы стыдно ехать в этом вагоне, когда рядом едут в общем - набитым людьми, как сельдью бочка. А этим - не стыдно, они гордятся своим положением и очень скоро начнут также чваниться, как чванились господа дворяне. Вот и получается, большевики прогнали нас - дворян и капиталистов для того, чтобы занять наши места. Они своих "товарищей" будут подкупать относительным богатством и относительными привилегиями. Марксизм есть мыльный пузырь! А чтобы порядочные люди не увидели, что большевики воюют за "мыльный пузырь", - власть сделает ложь государственной стратегией. А за ложью и кровь последует, обязательно последует".

Чарнота отвернулся от окна и увидел, что из последнего купе вышел проводник с подносом в руках, на котором в ряд стояли стаканы в 208подстаканниках с позванивающими в них ложками.

Григорий Лукьянович помнил уроки советской действительности и извлёк из своего кармана 5 рублей. С кружками в одной руке и пятёркой в другой, он подошёл к проводнику, который, стоя у дровяного кипятильника, заваривал в большом алюминиевом чайнике чай, чтобы затем разлить его по стаканам.

"Мне бы чайку", - как можно смягчив интонации, обратился к нему Чарнота. Тот, краем глаза взглянув на просителя, подчёркнуто строго произнёс:

"А вы из какого вагона?"

Чарнота одновременно с ответом протянул проводнику пятёрку:

"Я из седьмого. Мне бы чайку и послаще".

Проводник ловко завладел пятёркой и она мгновенно исчезла в одном из множества карманов на его форменной куртке.

"Чайку - это пожалуйста, - вмиг подобрел проводник.
– Вот стаканы, вот сахар - добавил он, указывая на поднос со стаканами на котором ещё уместилась и вазочка с колотым сахаром, - наливайте".

"Я возьму три: два в кружки, а один в стакан, который, с вашего разрешения, я выпью здесь, а кружки унесу в свой вагон".

"Да уж как пожелаете. В моё купе можете зайти - там садитесь и пейте", - окончательно подобрел проводник.

"Вот спасибо, вы очень любезны". После этих слов Чарноты, проводник пристально посмотрел на него и тот понял, что перелюбезничал.

"Надо учиться языку "товарищей", иначе обязательно вляпаюсь в 209какую-нибудь неприятность", - подумал Чарнота, усаживаясь в купе проводника, чтобы выпить свой чай.

Покончив с чаем, Григорий Лукьянович налил чуть больше чем по полкружки в каждую из двух. Положил туда по три приличных куска сахара и направился в обратный путь.

Шестой вагон он преодолел удачно - не расплескав ни капли драгоценного напитка. (Как позже он узнал - пять рублей за три стакана чай - это было слишком. Чай, действительно, оказался драгоценным).

Агафонов долго благодарил Чарноту, с большим удовольствием отхлёбывая горячий чай из своей кружки. Вторую кружку Григорий Лукъянович предложил моряку и тот неуверенно, с какой-то извиняюще-просящей растерянностью, принял угощение.

Соседи пили чай, а Чарнота сначала смотрел в окно, но скоро, мелькающий перед глазами отдельными большими деревьями нескончаемый лесной массив из кустарника и низкорослого молодняка различных лиственных и хвойных деревьев, утомил его и он достал красную книжечку.