Игрушка

"Мы никому не отказываем", - ещё более широко заулыбалась 275женщина, взяла за ручку саквояж и сказала:

"Пойдёмте, я вам покажу, где вы поселитесь".

Дом был совсем новым. Ещё не выветрился запах свежеструганных досок. А когда по лестнице они поднимались на второй этаж и шли по коридору к двери комнаты для гостей, то Чарнота отметил добротность постройки - ни одна ступенька, ни одна половица даже не скрипнули под их ногами.

Большая комната с двумя окнами была пуста. Только три матраса, набитые сеном лежали на полу в разных местах, да радиаторы водяного отопления, установленные под подоконниками - вот и вся "мебель".

"Устраивайтесь. В матрасах сено свежее, я только вчера его заменила - сказала бывшая учительница, опуская саквояж на пол.

– Скоро и наши будут. Поужинаете с нами?"

"С удовольствием", - улыбнувшись в ответ на предложение, согласился Чарнота.

Птичница удалилась, а Чарнота принялся благоустраивать свою постель: под матрас в голову он поставил саквояж. Развернул плащ и предполагал приспособить его вместо одеяла. И тут сквозь шорох набитого в матрас сена ему показалось, что за окном он слышит, доносившуюся из далека, песню в исполнении целого хора людей. Он прислушался:

"Мы с телеги ноги свесили,

Сердце радостно дрожит...", - эти слова пропел мужским баритоном одиночка - запевала. За 276ним грянул хор, но слов, видимо припева, было не разобрать. И вновь баритон поведал всем:

"Босоногие, беззаботные,

В этот день голубой

Мы с природой лучезарною

Прозвеним одной струной".

"Вот они как весело тут живут, - подумал Чарнота, - босоногие и беззаботные. Посмотрим, посмотрим - на какие позиции им удалось выйти".

С этими мыслями он спустился на первый этаж и вышел на крыльцо дома. На дворе стояли три телеги. Люди уже с них слезли и расходились по домам, весело между собой переговариваясь. Клима Владимировича Агафонова Чарнота увидел сразу. Тот ещё сидел на первой телеге и о чем-то беседовал с возницей. Люди с интересом всматривались в нового человека и от этого излишнего внимания к своей персоне, сразу такого количества людей, Григорию Лукьяновичу было несколько не по себе. Тот способ возвращения на свою родину, который он избрал, предполагал нахождение в тени. Он должен был быть незаметным, ничем не привлекательным элементом серой человеческой массы; а тут - такое внимание. Вот почему Чарнота не стал дожидаться, когда Агафонов закончит разговор и, находясь ещё даже в нескольких метрах от телеги, окликнул его:

"Здравствуйте, Клим Владимирович!"

Чарноту удивила и обрадовала та неподдельная, искренняя радость, 277которую выказал Агафонов, как только обернулся и узнал того, кто с ним здоровается.

"Ба, Евстратий Никифорович, да как же я рад вас снова видеть! Очень, очень рад, что вы исполнили своё обещание и приехали к нам!" - заговорил Агафонов, соскочив с телеги и, протянув обе руки перед собой, быстро зашагал навстречу Чарноте. Ухватив двумя руками правую руку гостя, он засыпал его вопросами:

"Надолго к нам? Неужто и потрудиться с нами готовы? Или только литературу Льва Николаевича приехали изучать?"

Чарнота был доволен такой тёплой встречей. А к Агафонову ещё в поезде он ощутил необъяснимую симпатию. А сейчас, когда он видел, что этот человек также симпатизирует ему, очень обрадовался возможности заполучить в России нового друга.

"Я, Клим Владимирович, приехал к вам работать, но материалы Толстого изучать также намерен. Я должен понять чего хотел Толстой и почему его идеи не получили в России более мощной поддержки и проиграли большевистским. С литературой вы обещали помочь. Помните?"

"Ну, как же, конечно. Всё, чем располагаю, отдано будет в ваше распоряжение. Изучайте! Может быть и меня в толстовстве просветите. А то я, признаюсь, плаваю в теории. Есть вещи, которые и не понимаю, и не принимаю. Но Лев Николаевич - мой учитель и этот факт, подтверждается опытом моей собственной жизни последних, наверное, пятнадцати лет.

Вы уже с жильём устроились?" - спросил он, неожиданно поменяв тему 278и, наконец, отпустив руку Чарноты.

"Да вот - в этом доме на втором этаже", - сказал Чарнота, кивком головы указав на двухэтажное здание.

"Хорошо, там на первом этаже у нас столовая и, как бы, клуб. Мы все там собираемся..." - Агафонов прервал свой рассказ и обратился к птичнице, как раз проходившей мимо:

"Леночка, а во сколько у нас сегодня ужин будет?"

"Через час, Клим Владимирович", - ответила та.

"Ну вот, мы за час приведём себя в порядок, искупаемся в пруду. Хотите искупаться?" - Чарнота отрицательно покачал головой.

"Вобщем, через час встретимся в столовой", - сказал Агафонов и отправился купаться.

Григорий Лукьянович вошёл в дом, но не повернул направо - к лестнице, ведущей к его комнате, а открыл дверь прямо перед ним находящуюся. В большой комнате (раза в три большей, чем та, в которую его поселили) стояли два длинных стола. Под столами ровно в два ряда находились табуретки, явно сработанные местными умельцами. Елена Петровна и седой старик расставляли миски на столы. Чарнота предложил свою помощь и тут же получил задание от хозяйки принести воды из колодца. Но, спохватившись, она сказала, что он не знает ещё где у них расположен колодец и потому она сама сходит за водой, а он пусть здесь расставляет миски.

"А по сколько штук ставить?" - спросил Чарнота и тут же получил 279ответ:

"А сколько табуреток под столами - столько и мисок должно стоять на столах. Где брать миски и всё остальное - Иван Гаврилович вам покажет".

Таким образом Чарнота узнал по количеству табуреток и мисок, что в настоящее время в толстовской коммуне "Жизнь и Труд" живёт и трудится двадцать пять человек.

За хлопотами час прошёл незаметно. К назначенному времени на столах стояло 26 мисок и столько же кружек, лежало 26 ложек. На каждом столе на трёх больших блюдах красовались горкой огурцы; на специальных нарезных досках - караваи хлеба, наполовину нарезанные, а рядом с ними - по большому (на два вердра, не меньше) самовару с заварными чайниками наверху. Каша - перловка в двух чугунах (по одному на каждом столе) исходила аппетитным паром. Сливочное масло на тарелках, желтоватыми оплавленными комьями, манило проголодавшийся народ.

Последнее, что попросила Чарноту сделать Елена Петровна перед ужином, так это наколоть сахара. Выдав ему трёх килограммовую головку и топор, она указала место, где всё было приспособлено для колки сахара - берёзовый чурбачёк, очищенный от коры, стоял в большом металлическом протвине с высокими бортами (это, чтобы кусочки сахара не разлетались по полу, а оставались в протвине). Выполнив задание и наполнив четыре миски колотым сахаром, Чарнота расставил их по два на каждый стол.

Коммунары приходили, брали свои миски, накладывали в них кашу, сдабривали её маслом и садились есть - каждый на своё место. Чарнота 280наблюдал: люди все весёлые и доброжелательные; вот молодой человек нечаянно толкнул уже в возрасте мужика с окладистой бородой - извинился, улыбнулся. Сквозь бороду ответную улыбку мужика Чарнота не увидел, а вот глаза - весёлые так и лучились добротой. Мужик не испытывал ни малейшей неприязни к толкнувшему его - это было очевидно. Вот девушка подошла к самовару, чтобы налить себе чаю, но её опередили два мужика. Так те расступились и дали возможность девушке первой налить чай.

Пришёл Агафонов, неся, перевязанную бечевкой, стопку книг. Глазами отыскал Чарноту и рукой поманил его к себе.

"Вот, Евстратий Никифорович, это всё что у меня оказалось сейчас в наличии. Но будет ещё. В городе у меня есть человек, у которого, можно сказать, есть весь Толстой. Я бы сказал, что он располагает академическим собранием сочинений Льва Николаевича. Завтра я повезу молоко в город и заеду к нему".

"Спасибо, Клим Владимирович, - обрадовался Чарнота, - книг уже много и это меня радует".