Игрушка

Разлучила почти друзей красноармейская засада, в которую попали 313Чарнота и сопровождающая его полусотня. Генерала вызвали в ставку и он, оставив за себя ротмистра Бережного, поскакал по вызову.

Они шли рысью просёлочной дорогой, когда справа ударил пулемёт. Чарнота приказал офицеру развернуть полусотню и подавить пулемёт, а сам с несколькими бойцами продолжил движение. Из села им на перерез выскочила группа всадников. Пятеро из сопровождения Чарноты (и Петька с ними) пошли на них в атаку. Чарнота властным окриком остановил Петра и приказал следовать за ним. Уже вдвоём они проехали с полверсты и тут натолкнулись на троих красных кавалеристов. Чарнота застрелил из револьвера одного, а Петька начал рубиться с остальными. Чарнота поспешил на помощь и тут один красноармеец изловчился и ударом шашки снёс полморды коню Чарноты. Конь вскинулся на дыбы, обливая всё вокруг своей кровью, а красный, вторым ударом, попытался свалить и всадника. И вот тут Чарнота увидел как Петька, находясь метрах в трёх от него и занятый борьбой со вторым врагом, вдруг вскочил ногами на седло своего коня и прыгнул на противника Чарноты сзади, опрокинув его на землю. Это дало возможность Чарноте вскочить на петькиного коня. В то время, как Петька сумел оседлать коня противника. Прокричав ординарцу команду: "Отходим!", Чарнота пришпорил коня. Обернувшись, он увидел, как Петька рубится с последним красноармейцем, увидел, что правый бок парня в крови, увидел как тот после очередного сабельного удара упал с коня и ещё он увидел что ему на перерез мчится группа красных; увидел всё это, но всё-таки развернул коня, чтобы попытаться спасти ординарца. Конь, повинуясь всаднику, сделал поворот вправо, но почему-то не подчинился даже шпорам и не поскакал к Петьке, а развернулся ещё на девяносто градусов и понёс. Поняв, что время упущено, Чарнота отпустил поводья. Петькин конь не подвёл - он вынес генерала с 314поля боя в расположение своих, далеко позади оставив преследователей.

– -----------------------------

Так Григорий Лукьянович потерял своего ординарца, спасшего ему жизнь. И вот сейчас - в Москве этот дорогой ему человек предстал перед ним целым и невредимым.

Пётр рассказал, что тогда красные посчитали его убитым. Он до ночи пролежал в траве, а затем пробрался в село и утра дожидался в сарае. Рана оказалась пустяковой - "...напоролся на клинок того красного, который отрубил морду твоему коню. Приютила меня одна сердобольная старушка. Залечил у неё рану и стал пробираться к железной дороге. Попался красным. Повезло, что их отряд состоял из питерских рабочих. Рассказал им - всё как было: ехал, мол, домой из Крыма к папе-рабочему. Махновцы поезд захватили. Работал у них в кузнице, сбежал. Пробираюсь домой в Петроград. Поверили - ведь я им и адрес свой питерский назвал и всё остальное - поняли, что я не вру. Помогли сесть в поезд - всё-таки они приняли меня за товарища по классу".

Пока Пётр рассказывал всё это, Чарнота опомнился:

"Кем стал сейчас Петька? Может идейным коммунистом? И почему он не удивлён, что бывший белый генерал маскируется под крестьянина? Почему он не спрашивает: каким образом белый офицер попал в первое в мире государство рабочих и крестьян?"

315 "Евстратий Никифорович...", - вдруг раздался голос Агафонова и Чарнота побледнел.

Пётр, услышав, что его генерала называют каким-то странным именем, замолчал. Воцарилось очень неудобное для Чарноты молчание, которое он сам и прервал.

"Одну минутку, Клим Владимирович, - сказал он Агафонову, а сам, взяв под локоть Петра, отвёл его в сторону.

"Пётр, - стараясь придать голосу как можно более торжественное звучание, начал Чарнота, - Пётр, мы спасали друг другу жизни. Для меня нет человека на земле роднее, чем ты. Человека мужского рода, - поправился он, вспомнив о Людмиле.
– Веришь ты мне? Веришь, что наша дружба, кровью спаянная, не может вот так просто прерваться?"

Петька кивнул утвердительно.

"Тогда слушай меня: мы должны встретиться ещё и в другой обстановке. И тогда мы всё обговорим и я тебе всё, без утайки, расскажу. У тебя есть чем и на чём записать?"

В руках у Петра был портфель из которого он и извлёк чистый лист бумаги и карандаш.

"Пиши", - сказал Чарнота и продиктовал ему адрес толстовской коммуны.

"Теперь дай я твой адрес запишу". Оторвав от того же листа бумаги клочок, он под диктовку Петра записал: "Ленинград, улица имени Войтика, дом 15".

316 "А теперь мне нужно ехать. Мы обязательно встретимся. Я напишу тебе и встретимся - или в Москве, или в Ленинграде. Ну, до свидания, друг мой дорогой", - Чарнота обнял Петьку, поцеловал его в правую щёку и, легонько оттолкнув, направился к телеге.

"Григорий Лукьянович, - вдруг услышал он петькин голос и понял: с Климом тоже придётся объясняться, - Григорий Лукъянович, - прокричал Пётр, - прошу тебя, не затягивай с нашим свиданием, а то я весь изведусь!"

Чарнота ничего не ответил, только, обернувшись, ободряюще помахал своему другу рукой.

На телеге некоторое время они ехали молча. Чарнота собирался с мыслями, обдумывал: как лучше начать ему этот, казавшийся трудным из-за своей спонтанности, разговор с Климом. Наконец он заговорил:

"Клим Владимирович, ты же не в коммунистической партии и поэтому легко меня поймёшь и поверишь мне. Я тебе сейчас расскажу всё, как на духу, а там думай как дальше складывать наши отношения".

И Чарнота всё рассказал Агафонову: и что он генерал, и что воевал с красными, и как маялся в эмиграции, и как решил всё-таки попытаться понять, какой путь для России лучше всех или даже найти свой. Агафонов молчал, не перебивая, внимательно слушал. Они уже въехали на территорию коммуны и остановились у их дома. Клим Владимирович слез с телеги, подошёл к Чарноте, который уже начал распрягать лошадь, подошёл и обнял его. Несколько мгновений они стояли обнявшись. Затем Агафонов мягко высвободился из объятий Чарноты и, ничего не сказав, пошёл к дому.317 У Григория Лукьяновича отлегло от сердца и он, облегчённо вздохнув, продолжил распрягать коня. Он понял, что только что приобрёл ещё одного друга, теперь уже, без сомнения, настоящего и верного.

– --------------------------------

На следующий день рано утром на автомобиле в коммуну приехала Людмила. Чарнота выпросил у Маурина два дня из тех трёх, которые он не использовал вначале своей работы с коммунарами.

"Никита вчера уехал в Англию. У них там какие-то сложные переговоры", - сказала Людмила, когда автомобиль тронулся с места и повёз их в Москву. Они уселись на его заднем сидении вобнимку, прижавшись друг к другу, как голубки.

"Как там Олежка поживает?" - спросил Чарнота.

"Растёт не по дням, а по часам!
– прокричала в ответ Людмила, ещё плотнее прижавшись к любимому мужчине.
– Если так дальше пойдёт то, года через три, когда ему фактически будет восемь, внешне ему все будут давать шестнадцать".

"Интересный феномен", - подумал Чарнота. В машине было шумно и поэтому говорить не хотелось, ибо не говорить, а кричать приходилось. Так - молча, прижавшись друг к другу, они и доехали до дома Людмилы.

Ванная, стол, любовь - всё по старому сценарию.

Разгорячённые и счастливые от того чувственного наслаждения, которое они только что испытали, любовники лежали голые, распластавшись на обширной людмилиной кровати. Они лежали на спинах 318и оба молча рассматривали потолочную лепнину.

"А что Никита, как он себя чувствует?" - спросил, наконец, Чарнота.

Людмила ответила не сразу:

"Всё хуже и хуже. Там у них что-то несусветное творится. Он мне как-то сказал, что "надвигается гражданская расправа - одни граждане будут расправляться с другими". Неужели всё так серьёзно?
– спросила она, повернувшись на правый бок и положив левую ногу на партнёра да так, что её коленка легла на его гениталии и от этого Чарнота ощутил что пустоты его пениса вновь стали наполняться кровью. Освободился он от вновь овладевавшего им соблазна, повернувшись на левый бок.

"Похоже, что более чем серьёзно. Я недавно читал их газету "Правда". Там был опубликован отчёт по Пленуму их партии, - партийная верхушка собиралась. Так они там крестят оппозицию, мол, мешает она им их социализм строить. Помехи нужно удалять. А если этими "помехами" являются люди, то их или изолируют, или убивают, а можно и то, и другое осуществлять. Всё зависит от возможностей у тех, кто нападает первым. Похоже, что первыми нападут не Троцкий и его соратники, а кто-то другой. У них Дзержинский всю силу государственную в своих руках держал. Теперь его нет. Ты бы пораспросила у Никиты: кто возглавляет противную Троцкому сторону, противоположную Троцкому группировку. Знать это очень важно".