Игры Стражей, или Паноптикум мотыльков

София услышала одобрительные возгласы со стороны Стражей. Гай продолжал:

– Впервые мы собрали людей по особому принципу. Каждый из семи погряз в грехе. Но почти каждый из вас вследствие необдуманного или сознательного поступка виновен в дальнейшем грехопадении другого из присутствующих и вряд ли догадывается об этом.

Главные действующие лица в нашей предстоящей игре таковы.

Семеро стражей, каждого из которых я представлю отдельно. Семеро игроков, двое из них случайно получили карт-бланш и не участвуют в финальном розыгрыше. Итого – пять. Адвокат, готовый защищать любого. И, наконец, – верховный судья, ваш покорный слуга.

Гай поднялся с кресла и отвесил шутовской поклон. Никто из присутствующих людей не оценил его лицедейства. В зале повисла тревожная тишина.

– Поцелуй меня в задницу, вшивый урод! – визгливый голос Катрины, заставил Софию вздрогнуть.

«Человеческая глупость поистине безгранична».

Гай согнулся от смеха:

– Супербия, прости, но пришла пора заткнуть рот твоей подопечной, – сквозь слезы произнес старик.

– Вам стоит лишь приказать, господин.

Платиновая «Мэрилин» сделала шаг вперед, бесцеремонно оттолкнув в сторону Гаспара. Катрина встретила ее приближение испепеляющим взглядом.

– Госпожа Лешер, поверьте, это вынужденная мера, – вежливо произнес Супербия.

Схватив женщину за шею, железной хваткой наклонил ее голову назад, разворачивая к дневному свету. Во второй руке блондинки мелькнула взявшаяся из ниоткуда сапожная игла, которой она мгновенно сделала несколько крупных стежков, накрепко заштопав губы Катрины. Кровь ручьями хлынула из нанесенных ран на грудь гордячки. Отчаянные крики боли сменились невнятным скотским мычанием.

Люди обмерли.

София видела, как Кирилл пытался помешать экзекуции, но «Адонис», стоящий за спиной, не теряя ни секунды, скрутил ему руки. Молодой человек рухнул на колени, посылая проклятия.

Взглянув на Гая, надеясь вымолить у него пощады, София обмерла.

Черты старческого лица обострились. Скулы впали, нос вытянулся изогнутым клювом. Глаза, ставшие птичьими, затекли черной злобой.

София опустила лицо в руки, пряча слезы.

«Не отчаивайся, мой гнев миновал. Из века в век воспитывал в себе терпимость. Но нет ничего пагубнее человеческой глупости».

Через минуту раздался его спокойный голос:

– Итак, продолжим. Надеюсь, более никто из присутствующих не рискнет перебить меня.

Скажу сразу, чтобы развеять сомнения в несуразности происходящего: если кому-то кажется, что он так и не проснулся, увы, его ждет разочарование. Вы бодрствуете. Мало того – к вечеру сегодняшнего дня один из вас умрет.

София подняла к Гаю красные от слез глаза.

«Ты пошутил?»

«Увы».

Сибилла смотрела на Гая, схватившись руками за горло. От нее не ускользнула внешняя метаморфоза старика.

– Что вы сказали? – не понял Гаспар.

Кирилл в недоумении вскинул брови. Он также сомневался в том, что верно все расслышал. Неплохая шутка.

Гюнтер Коппельмауэр в бессилии отвел руки от лица Хелен. Во время экзекуции он закрыл женщине глаза, не давая ей видеть происходящее насилие.

Гай повторил:

– Я сказал, что для одного из вас этот день последний. Что здесь непонятного?

Громкие аплодисменты раздались среди Стражей и разрушили тягостную тишину. Нищий бродяга театрально набросил на шею петлю и повис на ней, вывалив наружу огромных размеров синий язык. «Малыш Бо», взглянув на приятеля, прыснул от смеха, схватиля за пах. Его щеки-сито виновато покраснели.

– Господа, я описался! Мамочка Катрина, тащи памперс!

Старик, не обращая внимания на издевательства коллег, продолжал:

– Из семерых один окупит грехи остальных. Двое из вас, как я уже говорил, получили кратковременную защиту и не участвуют в финальном раунде. Остаются пятеро, но одной из избранных мы заранее даруем милость. Смерть устала от ее неистощимых фантазий и взяла тайм-аут. Аннет, я говорю о тебе! Остаются четверо. Но не будем торопиться. Игра только началась.

Мы выслушаем каждого, и, возможно, тот, чье раскаяние тронет наши сердца, выйдет из борьбы за главный приз.

Если в процессе дознания косвенный виновник грехопадения истца почувствует муки совести, ему не возбраняется попросить слова и повиниться.

Далее последует кофе-пауза. Мы перейдем на следующий уровень.

После разбора каждого дела виновным будет предоставлено последнее слово. Но, в отличие от гражданского процесса, мы поставим два обязательных условия: возможность раскаяния и обязательная жертва.

– Я не вижу смысла в выдвинутых условиях, когда нас в любом случае ожидает печальный итог! – подал робкий голос Гаспар.

– Ну, я бы не спешил с выводами, господин Рибо. Как знать, возможно, именно ваша жертва и прощение удивят Стражей креативностью. И вы уже завтра окажетесь в восьмом округе Парижа, в милой квартирке-мезонине.

– А почему страдаем мы? Неужели не нашлось отъявленных грешников? Да я сама могу назвать не менее дюжины, – страх вернул Сибилле способность задираться.

Софии с интересом подняла глаза на Гая:

«Она права! Под некоторыми грешниками буквально земля горит».

Старик снисходительно покосился на нее:

«Софи… сама подумай!»

– Грех – категория, не подлежащая качественному и количественному измерению. Единожды переступив, навсегда нарушил закон, – прозвучал его спокойный ответ.

– А как же убийцы, воры, насильники? Почему вы их не судите? – не успокаивалась Сибилла.

– Деяния отвернувшихся от спасения находятся в людской юрисдикции. Мы лечим не последствия, а предпосылки. Ваши души инфицированы. Невидимыми, невинными пороками, куда более опасными, чем откровенная одержимость злом. Растлевающие сознание корпускулы хаоса скоро сдвинут чашу весов, нарушая равновесие, Стражами которого мы являемся. Красиво сказал.

Говоря врачебным языком, мы в данный момент проводим превентивные мероприятия по выявлению будущих насильников, воров, тиранов и самоубийц.

– Что за чушь… Я не способна ни на кого поднять руку! – запротестовала мадемуазель Коппельмауэр.

Нищий, стоящий рядом с «Малышом Бо», от души рассмеялся:

– Охотно верим, девочка. Поднять руку ты не способна, а запустить в чужой карман легко.

Сибилла вздрогнула и, стушевавшись, спряталась за широкой спиной Гаспара.

Несколько мгновений в зале царило молчание.