Игры Стражей, или Паноптикум мотыльков

София обратилась к Гаю:

– Чем я отличаюсь от них? Я не менее порочна и не реже потакала соблазнам.

Кто дал мне право судить несчастных?

– Судить – наше дело. Твое – защищать. Разница – почему ты сейчас сидишь рядом со мной, а не дрожишь в толпе – до смешного мала. И одновременно существенна.

Ни один из твоих грехов не набрал критической массы, они уравновесили друг друга. Таких, как София Томилина, в мире пока большинство, поэтому ему и позволено существовать. А нам дано право восстанавливать утраченный баланс, пресекать возможные преступления в лице невинных с виду ягнят. Посмотрите на них: испуганы, возмущены, некоторые роняют слезы ложного раскаяния, не подозревая, что смертельно опасны.

Если вопросов больше нет, то начнем…

Судилище

Старик встал на ноги, властным жестом прервав крики.

Пронзительные синие глаза внимательно ощупали зал, просканировали каждого замершего в тревожном ожидании человека, скользнули по сосредоточенным лицам Стражей, стоящих плотным кольцом вокруг.

Остановив взгляд на Гаспаре Рибо, покрытом от волнения багровыми пятнами, Гай произнес:

– Аватария, тебе слово!

«Малыш Бо», стерев с дырявых щек улыбку, повзрослел на глазах. Глазки-щелочки сверкнули злобными черными угольками. Подтянув подгузник, Страж вышел из толпы, толкая впереди себя недоумевающего француза.

– Я здесь, чтобы обвинить господина Рибо Гаспара Этьена, в пороке Чревоугодия, и настаиваю на избрании против него высшей меры наказания.

Толстые колени бедняги Рибо дрогнули, и он невольно осел, озираясь в поисках опоры и сочувствия.

Судья подал малышу знак. Тот подхватил француза, словно куль с мукой и встряхнул, приводя в вертикальное положение.

– Поведай нам, почтенный Аватария, его историю.

Огромный пупс наморщил лоб. Пухлые красные губки трагически изогнулись.

– Начало тому было положено чрезмерно заботливой мамочкой, Франсуазой Рибо, воспитывавшей сына без отца. Свою любовь к малышу глупая мещанка измеряла поцелуями и количеством съеденных ложек. Исказив восприятие мира, (сытый – значит правильный), она не нашла ничего лучшего, кроме как забрать Гаспара из школы, где тот подвергался издевательствам и насмешкам со стороны других детей. Она наняла ему личных учителей-лоботрясов, продолжающих нежно дуть в уши.

Выложив зыбкий фундамент, матушка Франсуаза безвременно почила и оставила наивного пухлощекого мальчика одного в жестоком мире, кишащем акулами, где все были помешаны на здоровом образе жизни и подсчете калорий. И выбор жизненной стези не заставил себя ждать. Утраченный покой достигался привычным путем – пожиранием пищи. И количество ее с течением времени только росло.

Но если бы страдало одно тело, ставшее безобразным… Внутренний мир тоже претерпел качественные сдвиги: ценность любой вещи, поступка определялись господином Рибо лишь с точки зрения кулинарного качества, через призму вкуса и аромата, раздражающего рецепторы. Дальше – хуже. Несчастный стал заложником собственного чрева. Быстро достижимое удовольствие проникло в мозг, превратив подсудимого в неизлечимого наркомана.

Второй порочный шаг, к которому его подтолкнуло Чревоугодие, был куда страшнее. Душка Гаспар бессовестно оболгал своего коллегу, обвинив в недобросовестности, вследствие чего заполучил его место и тем самым заложил первый кирпичик в своей карьере известного на весь мир кулинарного эксперта.

Таким образом, он припал к кормушке, которая не оскудевала.

Третий, и роковой, шаг. Вследствие его некорректной экспертной оценки и нелестного отзыва в журнале в недавнем прошлом был лишен поста генеральный менеджер этого отеля, руководивший им не менее десяти лет, – месье Бове.

Беда в том, что увольнение имело для последнего самые трагические последствия. Господин Бове скончался от сердечного приступа три месяца назад.

Хочу уточнить: причиной понижения оценки и негативного отчета в экспертную коллегию послужил недостаточно быстро поданный нашему подсудимому десерт.

По делу у меня все, – мрачно констатировал «Малыш Бо».

Страж отступил в сторону, оставив бледного как полотно Гаспара посреди зала в полном одиночестве.

Толстяк, схватившись за сердце, тяжело дышал. Весть о кончине бывшего директора отеля застала его врасплох.

– У меня есть что добавить по делу, – послышался голос красавца-«Адониса».

Вежливо отодвинув в сторону Кирилла, он выступил вперед.

– Хотел бы уличить вышеупомянутого Гаспара Этьена в откровенном мужеложстве. Не говоря уже о полном пренебрежении к эстетике собственного тела. Он поддавался пороку столь часто, сколь тому способствовали обстоятельства, без стыда и ограничений…

– Протестую, – внезапно подала голос София, – это частное дело. Мы здесь не обсуждаем сексуальную ориентацию господина Рибо!

– Протест принят, – охотно подтвердил Гай.

«Адонис» удивленно вскинул бровь; его недоуменный взгляд осторожно скользнул по лицу судьи и опустился на защитника.

– Все не так просто, господа. Похоть истца шла рука об руку с его Чревоугодием. Идея написать злобный пасквиль созрела в душе подсудимого не только потому, что симпатичный мальчик-официант задержал желанный десерт, но и потому, что тот не ответил на недвусмысленные намеки заглянуть после ужина в его номер. Увы…

София тяжело вздохнула.

«Как мерзко получилось… Толстяк произвел на меня такое благостное впечатление».

На Гаспара нельзя было смотреть без сожаления. Его била дрожь, заставляющая дряблое тело трястись подобно огромному желе. На позеленевшем лице с обвисшими щеками ярким пятном выделялись искусанные в кровь губы. Обезумевшие глаза несчастного буквально вылезли из орбит.

– Я не знал, не знал. Что он… из-за меня. О господи! Мне нет прощения.

Его слова застыли на фоне всеобщего молчания.

«Софи, сейчас твоя очередь! – послышался в голове голос Гая – Постарайся оправдать ненасытного глупца. Это совсем не сложно».

Женщина закрыла глаза, чтобы не видеть перекошенного испуганного лица Гаспара.

«Для того чтобы защитить, мне надо его понять».

«Негодяи куда несчастней. Попытайся это понять! Увидишь, как изменится мир».

«Скажи мне, толстячок, кто виноват на самом деле?» – задала она самой себе вопрос, поднимаясь с кресла.

«Даю подсказки. Поздний ребенок. Мать-одиночка. Голодное послевоенное детство. Импровизируй! Тебе не привыкать сочинять невероятные истории».

София начала говорить, полагаясь на подсказки, приходящие извне:

– Решение Гаспара оклеветать невинного непростительно и требует наказания. Отчасти этим наказанием стали сегодня искренние муки его совести. Он раскаивается в произошедшем, это очевидно.

Оправдать этот поступок я не в силах, но, возможно, я смогу пояснить причины, приведшие к нему.