Игры Стражей, или Паноптикум мотыльков

«Все намного проще. Она не верит в наказание. Живет здесь и сейчас».

«Ты не такая. Поэтому сейчас не стоишь рядом с ними, а сидишь по правую руку».

Судья прервал мучительные сомнения скряги, спрятав пластиковые карты обратно в карман.

– Есть ли что-то еще по делу?

Страж Алчности в почтении склонился:

– И немало. Я только начал.

Вознося молитвы золотому тельцу, фройляйн Коппельмауэр забыла о собственном совершенстве. В погоне за мимолетной выгодой не гнушалась распространять тлетворное влияние на окружающих.

Будучи студенткой университета Сорбонны, она прилюдно унизила однокашника, решившего признаться ей в симпатии, по причинам, разумеющимся только ее птичьему уму. Молодой человек был бедно одет и имел избыточный вес. Устроила показательную порку с единственным желанием – возвыситься за его счет, покрасоваться среди подруг. Не заметив, что исковеркала парню всю оставшуюся жизнь, словно бабочка, беззаботно перепорхнула на другой цветок.

– Что за черт! Откуда вам это известно? Нет тому свидетелей, – взбунтовалась Сибилла.

– Есть, моя радость. Мало того, главный свидетель стоит сейчас рядом с тобой… – нищий скабрезно усмехнулся.

София, затаив дыхание, покосилась на Гаспара, готового провалиться сквозь землю.

«Безусловно, она не узнала в нем своего бывшего воздыхателя. В отличие от него. Вот почему он с самого начала не отходит от Сибиллы».

– Гаспар… Значит, это был ты? Учился в Сорбонне? Впрочем, уже неважно. Была глупа – обидела. Прости. Если это утешит – сейчас ты выглядишь куда… представительнее, – девушка натянуто улыбнулась.

Молодой человек мужественно стерпел очередную пощечину.

Страж продолжал:

– Не говоря уже о том, что после первой серьезной неудачи с женщиной этот молодой человек впал в продолжительную депрессию, из которой вышел уже поменяв сексуальную ориентацию. Был вынужден предать собственную природу под воздействием злого слова.

– Протестую! – подала голос София. – Доказано, что бисексуальность имеет генетические предпосылки, поэтому я не могу согласиться с выводами Стража. Сибилла не виновата в его мужеложестве. Гаспар рано или поздно пришел бы к однополому сексу.

– Согласен с защитой, – подтвердил Гай. – Ваши доводы безосновательны и не имеют отношения к делу.

Нищий Страж в недоумении потер щетинистый подбородок.

– Но если бы жертва не испытывала депрессии от оскорбления, она бы не попала в лапы извращенца-педофила.

Хотя согласен, это обвинение с большим полем допуска. Но есть еще одно не вызывающее сомнений преступление:

Спустя несколько лет, работая уже под присмотром отца, обвиняемая совершила кражу без малого трех тысяч евро из сейфа салона красоты при отеле, где занимала должность администратора. Мало того, она обвинила в случившемся невинного человека, массажиста, инвалида по зрению. Вследствие чего он был уволен без рекомендаций и выходного пособия. Хочу добавить, что слепой юноша, так и не получивший нигде работу, спустя полгода был сбит машиной и скончался до приезда «скорой помощи».

Услышав душераздирающий вопль Аннет, совершенно выпавшей из поля зрения, София прикрыла глаза руками.

«Любопытное зрелище – твоя тщедушная блондинка словно дикая кошка вцепилась в лицо обвиняемой. Она готова разорвать ее на куски! Та почти не сопротивляется».

«Гай, умоляю, останови их».

«Нет, дай нам насладиться. Редкий случай рафинированной женской ненависти. И, кстати, оправданной».

Не выдержав истеричных воплей, София поднялась со своего места и громким голосом потребовала тишины.

Мгновенно материализовавшаяся пожилая учительница пения железной хваткой скрутила нападающей немке руки и оттащила брыкающуюся Аннет от растрепанной, исцарапанной, ничего не понимающей фроляйн Коппельмауэр.

– Дочка, как ты посмела? – хриплый голос Гюнтера оборвался. Мужчина, схватившись за сердце, опустился в быстро подставленное Хеленой кресло и замер, тяжело дыша.

– Парень не был виноват, а я его при всем персонале назвал вором… Когда с биржи попросили характеристику, я дал отрицательную… Дочка…

Гюнтер дернул воротник рубашки, его лицо посерело. Хелен вскрикнула и опустилась перед возлюбленным на колени. Ее испуганный взгляд заметался между замерших рядом Стражей, моля о помощи.

Старик-брюзга шагнул к скрючившемуся в кресле подопечному, надорвал тесный ворот сорочки и, просунув руку вовнутрь, дотянулся до замершего сердца. Пергаментные щеки герра Коппельмауэра постепенно обрели естественный цвет. Гюнтер поднял глаза на заботливо склонившуюся над ним женщину и неуверенно улыбнулся – все хорошо, дорогая.

– Сибилла, – обратилась к обвиняемой София, – по трагическому стечению обстоятельств присутствующая здесь Аннет до сих пор оплакивает погибшего Марко. Они любили друг друга.

Сломавшись словно тростинка, фройляйн опустилась на пол и сжалась в комочек. Халат распахнулся, открыв худые плечи и тоненькую шею.

Не испытывая ни капли жалости, София продолжала:

– Но я не вижу прямой связи между грехом Сибиллы и гибелью Марко. Возможно, лишь косвенную. Впрочем, как и в предыдущем случае с господином Рибо. И вновь обращаю внимание судей, что здесь и сейчас мы разбираем ее основной порок, а не сопутствующие ему события.

Если уж мне отведена роль защитника в странном спектакле, то постараюсь понять причину ее поступков.

Возможности выслушать исповедь клиента тет-а-тет у меня не было, поэтому позволю себе предположение, точнее, очередную импровизацию.

«Умница. Я тебе немного помогу. Итак. Брошенный матерью ребенок. Приют».

София оглядела собравшихся. Лица людей и Стражей были обращены к ней в ожидании.

– Позволю представить себе следующую картину. Маленькая девочка стоит у окна и смотрит на улицу. Стоит довольно долго, несколько часов не сходит с места, боясь упустить момент, когда из-за поворота повернет машина. В которой… ее отец. Он всегда приезжает один, потому что мамы у малышки нет, точнее, не стало очень давно. Папа приезжает редко. Он довольно скуп, никогда не балует дочку. Единственную куклу он привез ей на прошлое Рождество. Но девочке уже не нужны игрушки, у нее появилось много других желаний. Она мечтает о нарядных платьях, лаковых туфлях, маленьких атласных сумочках, которые носят счастливые дети в другом мире, о котором она знает только из волшебных журналов моды или из телевизора.

Девочка росла в приюте, лишенная обычных детских радостей, и когда отец забрал ее, она начала с жадностью наверстывать упущенное. А где была ее мама, которая не научила малышку ориентироваться в мире соблазна? Что мы видим перед собой? Того же бедного одинокого ребенка, лишенного материнской любви, старающегося восполнить ее недостаток глянцевым эрзацем. Мир высокой моды стал ей родным, потому что там она обретала кратковременную иллюзию счастья. Попав в городской мейнстрим, девочка выживала, как умела.