Игры Стражей, или Паноптикум мотыльков

– Кем отведена? – подал голос Гаспар, поднимаясь с дивана.

– Мной. Кем же еще? Я владелец этого отеля и президент компании Relevation Global, от имени которой каждый из вас получил приглашение. Я придумал правила игры, а вы им подчиняетесь.

– А если мы откажемся? – не отставал расхрабрившийся перед Сибиллой Гаспар.

– Тогда лично тебя я запру в номере с милым малышом, который в полном одиночестве развлекается сейчас в коридоре. Велосипед ему порядком надоел. Будешь его лошадкой, – осадил его Гай.

София видела, как Кирилл подошел ближе. Он не сводил недоуменных глаз с Гая.

– Если не ошибаюсь, несколько лет назад ваше имя было другим…

– Неужели? Тогда напомню, что и ваше с тех пор изменилось, – уголки губ англичанина взлетели.

Кирилл споткнулся.

– Это ничего не значит, помнишь мои слова, малыш? Сегодня я Гай Лэндол, вчера меня звали по-другому, завтра я придумаю себе третье имя. Суть одна: я хозяин Дома на Холме, ты у меня гостях. Я диктую здесь правила, ты их выполняешь. Все по-прежнему. Не так ли?

– А ты неплохо устроилась, София, сразу отхватила жирный кусок, – бросил Кирилл, не скрывая злости.

– Я быстро учусь, – невозмутимо парировала женщина, внутренне сжавшись от боли.

Гай поднял вверх руки:

– Достаточно пикировок! Мы напрасно теряем время, которое отпущено глупцам для покаяния.

– Господа, – обратился он к стражам. – Не кажется ли вам, что наши гости погрязли по уши в материалистическом восприятии мира? Их скудное бытие опередило сознание. Меня гложет подозрение, что они до сих пор не осознали серьезности происходящего. Будет полезнее явиться им в другом образе?

– Тебе стоит лишь приказать, господин, – хором прошелестели существа.

– Тогда добавим немного страха! – крикнул Гай и театрально щелкнул пальцами.

Свет солнца за окнами мгновенно погас, словно выключился по приказу неведомого режиссера. Парк погрузился в кромешную тьму. Внутреннее освещение отеля потускнело, голодные щупальца мрака выползли с обеих сторон коридора, другие повисли над центральной лестницей. Отель словно оказался во власти гигантского присосавшегося осьминога, готового к трапезе.

Один за другим стражи меняли облик, превращаясь в туманные, бестелесные субстанции с безразличными зияющими смертельным холодом лицами-масками, сквозь прорези которых в мир людей вглядывалась тьма.

Удивленные возгласы мужчин, испуганный визг женщин оглушили Софию. Если бы не предупреждение Гая:«Закрой глаза и ничего не бойся», – если бы не прикосновение его руки, она бы поддалась общему безумию. Даже в ее странном сне инфернальные существа не казались настолько страшными.

Безмолвные призраки с мертвыми лицами, напоминающими маски Вольто, раздались вширь и ввысь, нависли над испуганными людьми, лишая их тепла, нарушая ритм сердца.

– Достаточно! – Гай щелкнул пальцами, отгоняя кошмары.

Ослепительный солнечный свет вновь наполнил пространство холла. Чудовища исчезли, вернув себе прежний безобидный облик парочки пенсионеров, аскетичной учительницы пения, роскошной кинодивы, мультяшного младенца и затрапезного попрошайки.

– Повторяю задание, дети мои. Испросить прощение и совершить пожертвование. Большего от вас и не требуется, – произнес Гай менторским тоном.

– Уверяю тебя, ничего нового: затемнение окон специальной пленкой и голографические проекции на лицах. Самое современное оснащение шоу-программ. При желании профессионал может придумать спецэффекты и поинтереснее, – донесся до Софии заикающийся от страха голос Гаспара. Упрямец был испуган, ошеломлен, но держался молодцом. Внешний облик расплывшегося увальня оказался обманчивым. Под панцирем из жира у господина Рибо билось храброе сердце.

Дрожащая от ужаса Сибилла невольно подвинулась к нему ближе, вцепившись в локоть.

Гай усмехнулся, но догадку Гаспара опротестовывать не стал.

– Предлагаю предоставить первое слово нашему недоверчивому другу, обвиненному в Чревоугодии. Господин Рибо, есть ли вам что сказать в оправдание порока? Чем вы готовы пожертвовать? – спросил англичанин, проходя в центр холла.

Подоспевший «Малыш Бо», оставив в сторонке велосипед, подтащил высокий барный стул. Благодарно кивнув, Гай сел на него и приготовился внимательно слушать.

София растерялась, оглядевшись по сторонам.

Подойти к Кириллу, стоящему у окна? Присесть рядом с остальными? Увидев в полутемном углу кресло, немедленно направилась к нему, радуясь, что нашла неплохой наблюдательный пункт.

– Ну же, любезнейший месье Рибо, не смущайтесь, выходите на середину, – подбадривал толстяка Гай.

– А я и не смущаюсь, это вам всем должно быть стыдно за произвол, что здесь устроили. Прекрасно понимаете, что с рук это просто так не сойдет, тем не менее, продолжаете куражиться. Но, сколько веревочке ни виться, конец виден…

– К делу! – оборвал его Гай, начав раздражаться. София сразу заметила перемену: черты красивого лица обострились и постарели. Но метаморфоза продлилась лишь краткий миг, англичанин быстро совладал с эмоциями.

– Хорошо, хорошо. Что я должен? Покаяться? Пожалуйста! Да, люблю поесть, сам страдаю от неуемного аппетита, от проблем с желудком, печенью. Врач предупредил, что надо срочно менять образ жизни. Понимаю, надо. Но, я одинок как перст, после мамы ни одна женщина не переступала порог моего дома. Думаете, я не жалею об этом? Думаете, моя вынужденная страсть к мужчинам восполняет утрату? Нет. Просто после первой неудачи в колледже… после того как меня прилюдно унизили, – Гаспар сжал кулаки и повернулся спиной к Сибилле, пряча глаза, – я уже не мог надеяться. Каждый день, видя в зеркале расплывшееся тело, понимал, что никто на него не польстится. И ел все больше. Зажирал свою боль! И тут я нашел друга, открывшего мир чувственных телесных удовольствий и восхитительных кулинарных изысков. С того дня сексуальное наслаждение и вкус еды стали неразлучны. Обратились допингом. Они создали меня как лучшего в мире кулинарного эксперта, – Гаспар, достав из кармана брюк платок, вытер испарину, проступившую на лбу. —

– Да, я слаб перед пороком. Искренне прошу простить, что трачу львиную долю энергии на смакование и переваривание пищи. И еще… Наверное, с этого надо было начать… Я поражен до глубины души, что мой отчет об уровне здешнего ресторана имел столь трагические последствия. Я не имел ничего против покойного Франсуа Бове. Каюсь, что поддался мимолетному импульсу.

Но позвольте заметить, не могла моя жалоба лишить его должности, хотя не умаляю своей вины. Многим его независимый нрав был не по вкусу. Как знать, возможно, именно эта неприятность стала последней в его долготерпении.