Империя света
Шрифт:
Но на самом деле он знал ответ. Скорее всего, дело было в кредитке со встроенной транспортной картой. Полицейские, вероятно, сузили круг подозреваемых до мужчин от двадцати до сорока лет и на всякий случай опрашивали всех мужчин этого возраста, проходивших через турникеты на станции метро «Чжонро-з» примерно в это время. Был даже случай, когда полиции удалось поймать убийцу, скрывшегося с места преступления, проанализировав данные с камер фиксации скорости на Олимпийском шоссе. Полицейские округа Каннам предположили, что сразу после убийства из-за выброса адреналина в кровь преступник наверняка превысит скорость, и они попали в точку.
Киен сделал вид, будто он случайно обронил билет, и быстро оглянулся назад. Наклонившись, он почувствовал, как над ремнем собралась складка жира. Когда-то он был обладателем подтянутой фигуры с крепкими мышцами, вызывавшими зависть товарищей по боевой группе. Уже то, что он вращался среди профессиональных убийц, снайперов, боевых агентов, специально обученных проникать в тыл врага и сбегать из плена, говорило о том, что он был достаточно крепкого телосложения. Но это было в далеком прошлом. Он постепенно превращался в среднестатистического южнокорейца с округлым животом, слабой грудной клеткой и дряблыми руками. Его живот внушал людям спокойствие. Глядя на него, они с уверенностью думали, что этот человек уж точно не может быть грабителем
Прямо сейчас Киен переживал самый опасный момент в своей жизни. Ему не было известно ничего, кроме того, что приказ отдан. Он сгорал от желания узнать хоть что-то еще, а точнее: один ли он мучился этим незнанием. Он хотел понять, сколько и что именно окружавшим его людям было известно о его судьбе. Так Робинзон Крузо, попав после крушения на необитаемый остров, хотел узнать об этом острове как можно больше и отчаянно пытался выяснить, есть ли на нем кто-нибудь еще, боясь, что лишь он один ничего о нем не знает — ведь в таком случае это незнание становилось куда опаснее.
Почему он получил приказ № 4? Либо его раскрыли, либо он сам по неосторожности как-то выдал себя. Может показаться, что это одно и то же, однако разница очень велика. В первом случае это бы означало, что его отзывают из соображений его собственной безопасности, а во втором — чтобы наказать. Проблема заключалась в том, что у него не было никакой возможности узнать заранее о своей судьбе после возвращения. В годы холодной войны были случаи, когда зарубежных агентов КГБ в срочном порядке вызывали в Москву под предлогом важного совещания и потом казнили. «Кротов», помогавших спецслужбам врага, ждала плавильная печь. На глазах у бывших товарищей они медленно тонули в металлическом сплаве, подобно Терминатору. Конечно, иногда их действительно вызывали только на совещание, после чего оправляли обратно. Я ничего не знаю, ничего не знаю, совсем ничего не знаю… Он действительно совсем ничего не знал. После того как устранили Ли Санхека, последние десять лет он жил жизнью забытого шпиона. Особой работы у него не было — отсюда следовала малая вероятность провала. Однако полная уверенность в этом у него отсутствовала. Не исключено, что он мог допустить какую-то ошибку, сам того не подозревая. Или, может быть, возникло какое-то недопонимание. В любом случае у него оставалось меньше суток. За это время надо постараться выяснить хоть что-нибудь. Должна же существовать какая-то зацепка. Наверняка был какой-то знак, но я упустил его из виду. Может, что-то произошло со мной за последние несколько дней? Какой-нибудь странный звонок или подозрительный тип на хвосте? Если и было что-то такое, разве бы я не заметил? Хотя не исключено, что за годы спокойной жизни мое чутье притупилось.
Через несколько минут Киен уже стоял на платформе. Раздался звуковой сигнал, оповещающий о прибытии поезда. Он сделал глубокий вдох и наполнил легкие воздухом. Частички мелкой пыли, беспорядочно движущиеся в воздухе, пьяное дыхание старика, который с утра уже пригубил спиртного, аромат духов молодой кокетки — он будто хотел навсегда оставить себе все эти запахи и что есть силы глубоко втянул воздух ноздрями. Немного задержав дыхание, медленно выдохнул. В это мгновение электропоезд с шумом ворвался на платформу и, замедлив ход, остановился. Пассажиры спокойно стояли у специальных отметок на полу и терпеливо ждали, пока откроются двери. В голове Киена роились вопросы: «Я правда должен вернуться? Можно ли мне туда возвращаться? Будет ли у меня выбор — ехать или нет? Зачем мне вообще возвращаться? Нет, я не могу. Я так не могу. Так нельзя…» Он приложил руку ко лбу и сделал два шага назад. Как только открылись двери поезда, из вагонов хлынули люди, а самые шустрые из тех, что стояли на платформе, проталкивались внутрь, чтобы успеть занять места. Прозвучало объявление об отправлении поезда; автоматические двери вагонов нервно гудели, готовые вот-вот захлопнуться; из головы поезда показалась черная фуражка проводника, оглядывающего платформу; на поверхности вагона красовалась вызывающая реклама джинсов, на которой модель стояла выпятив зад, как утка, а округлость ее ягодиц подчеркивала поблескивающая вышивка в форме чайки; на грязном полу чернели следы от жевательной резинки; пассажиры, успевшие занять место, устраивались поудобнее и с невозмутимым видом смотрели перед собой — Киен стоял в нерешительности посреди всего этого, как вдруг двери вагона, словно устав ждать, с треском захлопнулись перед ним: «Пошел прочь!» Он почувствовал себя так, будто только что было раскрыто его сокровенное желание. Люди, сидевшие в отправляющемся вагоне, словно заглядывали в темные воды внутри него. Чокнутый! Знай свое место! И веди себя соответственно профессии и положению. Мы все проходили, что можно, а чего нельзя делать в этой системе. Не знать этого — уже преступление, неужели тебе это до сих пор невдомек? Убирайся восвояси! Возвращайся в эту империю пламенных букв, размашисто выведенных красной краской; в страну, где дети на стадионах, пытаясь согреть дыханием онемевшие руки, синхронно переворачивают цветные карточки в самой грандиозной в мире живой мозаике; на твою родину, где люди с презрением смотрят на женщин в джинсовых штанах. Твоя республика зовет тебя! Все люди в метро кричали ему, сложив руки у рта. Он мысленно попытался прикрыть уши руками, но это не помогло. Поезд в сторону Понхвасана, как будто отказываясь слушать какие-либо возражения, решительно скрылся в туннеле, оставив за собой лишь резкий металлический отзвук.
Киен остался на платформе один. Его вдруг охватило щемящее чувство тоски. В этих дешевых сантиментах всегда есть какая-то своя прелесть. Киен стоял с закрытыми глазами и старался вчувствоваться в свои ощущения. Он хотел уйти как можно глубже в самого себя, как улитка, выброшенная на сухую землю. Прикрыть глаза и уши, зарыться подальше и забыть о проклятом приказе. А вдруг завтра кто-нибудь позвонит и скажет, что все это был розыгрыш, — кто сказал, что такое невозможно?
В этот момент кто-то прошел мимо
и задел его плечо. Киен открыл глаза. Молодой человек в наушниках остановился перед ним и, вытащив правой рукой один наушник, вежливо поклонился: «Извините, пожалуйста».Такая учтивость шла вразрез с несколько хулиганской внешностью: торчащие ежиком волосы, слегка окрашенные в темно-бордовый цвет, мешковатые штаны с дырами в стиле хип-хоп. «Ничего страшного», — сказал Киен и уселся на лавку. Молодой человек вставил наушник обратно в ухо. Покачивая головой в такт музыке, он присел на край деревянной лавки. Его прическа и лицо точь-в-точь напомнили Киену Барта из «Симпсонов», а на его широченной красной футболке красовалось лицо Че Гевары. Наверное, он сейчас слушает каких-нибудь Rage Against the Machine или что-то в этом роде. А что, вполне подходящая музыка для Барта Симпсона в футболке с портретом Че Гевары: музыканты извергают потоки ругани вперемежку с призывами покончить с этой системой, надрывно крича с дорожек альбома, наполненного образами столичной молодежи с самодельными гранатами в руках, и в каждой песне, написанной в самой капиталистической стране мира, громко звучат слова крайне левого толка, а на обложке — охваченный пламенем вьетнамский буддийский монах в позе лотоса. Что бы подумали Сталин и Ленин, если бы услышали эти песни? Может, у них возникло бы сильное желание отправить всю группу в исправительно-трудовой лагерь в Сибири?
Пятеро рабочих в промокших до колен штанах и с красным флагом в руках медленно прошли мимо Киена и Барта Симпсона вдоль желтой линии у края платформы. Судя по всему, после обеда где-то собиралась какая-нибудь демонстрация. Рабочие тихо о чем-то разговаривали. Не обращая ни малейшего внимания на Че Гевару, они сосредоточенно обсуждали свои проблемы: рост числа непостоянных рабочих мест, антирабочая политика левого правительства, на которое они когда-то возлагали свои надежды, хитрый работодатель, всеми правдами и неправдами избегающий коллективных переговоров.
При мысли о том, что в этом мире у него остался всего один день, картинки повседневной жизни, которые еще вчера казались такими банальными и избитыми, вдруг ожили и зашевелились. Киен почувствовал себя хрупким пересушенным листком второсортной бумаги и с жадностью впитывал все, что чертил на нем окружающий мир своим огромным карандашом. Словно неопытный поэт в порыве творческого вдохновения или юноша, только что испытавший первый поцелуй, он вдруг во всем стал видеть нечто лирическое. Люди и предметы вокруг становились в контрастные двустишия, как Барт Симпсон и Че Гевара, или спонтанно превращались в неожиданные метафоры, как модель на рекламе джинсов и рабочие с красным флагом. Все они словно были персонажами какой-то пьесы, появившимися откуда ни возьмись, чтобы пробудить в нем восприимчивость к капиталистическому обществу.
Как бы в напоминание о том, что все это вовсе не театральная постановка, на станцию с грохотом ворвался следующий поезд. Киен спокойно подождал на платформе, пока откроются двери, затем вошел в вагон и проскользнул вглубь мимо сикха в тюрбане. Запах дешевых духов ударил ему в нос и тут же рассеялся. Киен нашел свободное место и сел. Когда двери уже закрывались, какой-то мужчина подбежал к вагону и быстро поставил правую ногу между створок. Двери снова открылись, и он сел в поезд. Киен вдруг насторожился. Может, за ним хвост? Вдруг он специально ждал до последнего, боясь, что Киен не сядет в поезд или тут же сойдет с него? Мужчина в черной толстовке и начищенных до чрезмерного блеска ботинках медленно подошел к нему и сел на соседнее место. В руках у него была бесплатная газета. В вагоне было не очень много свободных мест, но и не настолько мало, чтобы садиться именно рядом с ним. Усевшись, мужчина принялся читать газету, однако Киену все это показалось несколько неестественным. Если за ним действительно слежка, то с какой стороны? Если это агент, подосланный проследить за его возвращением, то разумнее будет не ехать на Север, ведь если бы ему доверяли, то не стали бы приставлять провожатого. Это бы означало, что он допустил какую-то ошибку, из-за которой его теперь вызывают обратно. Но если, наоборот, слежку устроили с Юга, то лучше повиноваться приказу и вернуться, потому что в таком случае приказ № 4 был отдан в целях его же безопасности, чтобы уберечь его от ареста и пыток, равно как и предотвратить вероятность того, что он, доведенный до состояния бреда и полного отчаяния сильными наркотиками и лишением сна, выдаст личности «кротов» и в результате поставит в опасное положение всех, после чего сам себя возненавидит.
Вопрос оставался за малым. Ему надо было выяснить, кто этот подозрительный тип, что ни с того ни с сего подошел и уселся рядом с ним. Киен разом отбросил весь поэтический настрой и вооружился холодным прозаизмом. Он мельком взглянул на газету, которую читал мужчина. Никаких подсказок там не нашлось. Он достал телефон и стал делать вид, что просматривает сообщения. Затем он захлопнул и снова открыл крышку телефона несколько раз подряд. Наконец он решительно повернулся и посмотрел мужчине прямо в лицо так, словно он только что обнаружил его присутствие. Тот невольно оторвал взгляд от газеты. Киен заговорил: «Вы верите в вечную жизнь?» — и начал расстегивать портфель, будто собираясь достать оттуда религиозную брошюру. При этом он не терял бдительности и приготовился в случае, если незнакомец достанет наручники или вынет револьвер, толкнуть его локтем в бок и схватить висевший над его головой аварийный молоток. Как только бы молоток оказался у него в руках, он бы без колебании одним движением руки обрушил его на голову противника, как его учили давным-давно. Моментальный передом черепа. Возможно, понадобится операция на годов, ном мозге. Если бы это действительно был провожатый, то он бы подал соответствующий знак; Но никакого знака не последовало. Вместо этого мужчина внезапно встал с места и повернулся в сторону Киена. Теперь один из них стоял, а другой сидел. Оказавшись в менее выгодной позиции, Киен решил легко не сдаваться и напряг мышцы ног. Мужчина продолжал просто смотреть на него с легким прищуром. Во взгляде его не было ни испуга, ни подозрения, а лишь некоторое недовольство. Если он принял Киена за евангелиста, который собрался пристать к нему со своей болтовней, то мог бы просто он него отмахнуться, — почему же он внезапно вскочил с места? Они встретились глазами и смерили друг друга взглядом. Мужчина первым отвернулся в сторону. Он медленно прошел в начало вагона и сел на свободное место между женщиной средних лет и молодой девушкой. Поезд слегка дернулся, но он не потерял равновесия и даже не покачнулся, спокойно опустившись на сиденье между двумя женщинами. Он бросил косой взгляд на Киена и снова уткнулся в газету. Обознался? Может, это просто человек, который не любит евангелистов? Киен подождал остановку. Двери открылись, и люди стали выходить из поезда. Прозвучало объявление об отправлении поезда. Перед самым закрытием дверей Киен вскочил с места и выбежал на платформу. Мужчина продолжал читать свою газету. Лишняя осторожность никогда не помешает. Может, это действительно был хвост, и ему удалось довольно легко от него оторваться. Стоя на безлюдной платформе в ожидании следующего поезда, он немного успокоился. «Вы верите в вечную жизнь?» — повторил он себе под нос.