Империя света

— Нужно сегодня.

— И ты из-за этого сюда приехал? Можно же было и по телефону попросить.

— Я просто проезжал мимо, решил заехать.

— А что у тебя там? Может, скажешь уже мне?

Киен мельком взглянул на настенные часы. Красные цифры на электронном табло показывали 9:21. Сочжи уловила движение его взгляда.

— Да ты, вижу, и правда торопишься. Давай тогда сделаем вот как. У меня уроки заканчиваются в четыре. Я сразу после работы сбегаю домой и принесу тебе ее. Где встретимся?

— А раньше не получится?

— Прости, сегодня как назло очень много уроков, раньше ну никак.

Она осторожно посмотрела ему в глаза.

— Сможешь тогда в шесть принести?

— Конечно.

— Она же точно у тебя дома?

Этот вопрос, казалось, застал ее врасплох, и она заговорила неуверенно:

— Ну я точно видела среди вещей, когда переезжала. Если только никто не взял, должна быть где-то дома.

— Хорошо.

Киен плотно сжал губы и прикинул в уме время. Если он даже получит свою сумку в шесть вечера, проблем особых быть не должно. Ему вдруг захотелось поскорее вернуться в офис и прочитать подробности приказа, он ведь даже не стал в них заглядывать. Последует он приказу или нет, знать его содержание он должен. Им вдруг овладело сожаление: надо было прочитать сразу! И чего он хотел избежать, закрыв письмо, не читая? Разве так ведут себя агенты группы связи № 130?

— Ну ладно, я тогда пойду. Увидимся вечером.

Он встал со стула, но Сочжи не шелохнулась. На неподвижном лице застыло выражение не то укора, не то полной отчужденности.

— Эй, ты что замолчала?

Киен присмотрелся повнимательнее. Он протянул руку и слегка приподнял лицо Сочжи, но ее взгляд остался неподвижен. Поводив безрезультатно рукой перед ее глазами, он решил подождать, пока она очнется. Через некоторое время ее взгляд снова ожил. Она потерла щеки руками, постепенно приходя в себя.

— Ой, я опять отключилась?

— Угу. Часто это с тобой в последнее время? — осторожно спросил Киен.

— Сейчас стало немного чаще. Я же сейчас по ночам читаю допоздна тот роман, про который когда-то тебе говорила. Мне кажется, это случается чаще, когда я устаю. Ну ничего, я обычно быстро прихожу в себя. Сколько минут прошло?

— Около трех, наверное. Так у тебя совсем отключается сознание?

— Нет, не совсем. Я тебе раньше уже говорила, я все слышу, просто не могу реагировать. Это такой вид эпилепсии.

— Знаешь, на что это было похоже? Бывает, когда говоришь по телефону, и человек на другом конце провода уже повесил трубку, а ты продолжаешь говорить, не замечая.

— Ты говорил, что торопишься?

— Так ты, оказывается, все слышала.

— Ну что, тогда тебе уже пора?

— Да нет. Спешу, но не до такой степени. — Киен немного расслабил напряженные плечи.

— Тогда, может, задержишься ненадолго? Как насчет кофе?

— Давай.

Сочжи открыла дверь и вышла в коридор. Послышался звон падающих в автомат монет и звук льющегося растворимого кофе. Сочжи вернулась в приемную с двумя бумажными стаканчиками в руках.

— Я подсела на эту гадость. Даже дома ее пью.

Она протянула кофе Киену. Тот взял бумажный стаканчик и сделал глоток. Кофе был приторным, но при этом совершенно безвкусным.

— Кстати, на прошлых выходных я валялась дома перед телевизором, а там по OCN показывали «Легенду о фехтовальщике».

Апрель 1992 года. Они тогда пошли вдвоем в один из кинотеатров на Чонро на «Легенду о фехтовальщике» с Джетом Ли и Бриджит Лин. В фильме героиня Бриджит Лин была непобедимой воительницей, и чем больше она совершенствовалась в боевых искусствах, тем женственнее она становилась. Они оба испытывали некоторую неловкость из-за сцен с намеком на однополую любовь.

Киен прикрыл глаза:

— «Ты никому не верила. Ты сама сделала себя такой. И кто же теперь остался рядом с тобой?»

— Что ты сказал?

— Это слова Чжета Ли, когда он говорит с Бриджит Лин.

— Правда? Хм, а ты что, все еще помнишь слова из фильма? Он прямо так и сказал, ты уверен?

— Не знаю, просто вдруг вспомнилось. А ты же говоришь, что на прошлой неделе видела, сама не помнишь?

По ее лицу было видно, что она действительно не помнила этих слов. В тот день в 1992 году они вышли из кинотеатра и забежали перекусить в кафе на первом этаже торговых рядов «Нагвон». По телевизору шел экстренный выпуск новостей о массовых беспорядках в Лос-Анджелесе. На экране чернокожие бунтовщики устроили погром в торговом центре и грабили отдел техники. Без конца показывали и самого Родни Кинга, который ехал на своем «Хёндай-Эксель» и потом был избит полицейскими. Затем последовали перестрелки и поджоги. Город Ангелов в одночасье превратился в город беспредела, и корейские иммигранты встали с оружием на защиту своих магазинов и кварталов.

— В тот день ведь в Лос-Анджелесе начался бунт…

— Это-то я помню. А как там назывался этот секретный свиток…

— «Священный канон Подсолнуха».

— Ого! — Сочжи не скрыла легкого удивления. — Да ты прям каждую деталь помнишь. А я еще говорю, что видела фильм на прошлой неделе.

Ее немного смутила мысль о том, что Киен мог все помнить. Она устало убрала волосы с лица.

— Так ты помнишь и все, что я тебе тогда рассказала?

Киен медленно кивнул. Отец Сочжи был налоговым инспектором. В детстве она думала, что чиновники зарабатывают лучше всех на свете. Богатство ее отца магическим образом росло изо для в день. Весь дом был заставлен дорогим алкоголем, а в холодильнике под замороженными ребрышками лежали пачки американских долларов в полиэтиленовых пакетах. Только в старших классах школы Сочжи узнала секрет чудесного обогащения своего отца. Ей он пришелся не по душе. Нормы морали, которым ее учили в школе, отличались от тех, что господствовали в их доме. Отец иногда поговаривал с видом проповедника: «Раз возможно, значит, можно». Это было сродни логике империалистов, которые захватывали колонии и истребляли местное население: «То, что мы можем это сделать, значит, что это нам дозволено и что на это есть воля Бога». Поступив в университет, Сочжи стала стыдиться своего отца. Для нее было мучением сидеть напротив него за одним обеденным столом. Он был воплощением социального зла и продажной диктаторской власти. Сочжи выбросила Байрона с Вордсвортом и взяла в руки Маркса и Энгельса. Она порвала со своим отцом духовно и материально. В те времена это не считалось большим поступком, таких мятежных отпрысков, как она, было много. Наверное, кое-кто из друзей ей даже завидовал, ведь она могла позволить себе моральную роскошь, которой не было у студентов из несостоятельных семей, — возможность отречься от богатых и безнравственных родителей. Дети бедняков инстинктивно понимали, что богатые родители, покуда они все же родители, используют свое богатство и влияние для спасения своих детей, когда на то будет необходимость. Все вокруг нее это понимали.

В тот вечер после похода в кино на «Легенду о фехтовальщике» они выпивали вдвоем в закусочной, где готовили суп из кровяной колбасы. Опьяневшая Сочжи открыла Киену свою тайну, о которой до этого никогда ни с кем не заговаривала. Вслед за этим они переспали, будто в завершение своего рода сделки: он узнал ее секрет, и они занялись любовью. Она завалила колебавшегося Киена глубокими и страстными поцелуями. 30 апреля 1992 года. В этот же день студенты оккупировали здание Налоговой службы с требованиями масштабных перепроверок влиятельных частных конгломератов на предмет уклонения от налогов. В то время как Сочжи лежала в объятиях Киена, ее отец читал нахмурясь призывные листовки, разбросанные студентами по зданию Налоговой службы в районе Сусон округа Чонро.

В январе того года, когда Сочжи ночевала у подруги, в квартиру внезапно нагрянули оперативники из Центрального управления полиции Сеула и увезли ее в участок. У них уже был ордер на ее арест. Даже сидя в полицейском фургоне, она думала лишь об одном: «Только бы отец не узнал!» Сочжи не была из числа зачинщиков и лидеров движения, поэтому знала, что может отделаться легким наказанием. Она уже представляла себе высокомерное лицо отца, с каким тот будет отчитывать ее, вытащив из тюрьмы по своим каналам, и одна только мысль об этом была для нее невыносима. Этого ей хотелось избежать больше всего на свете, чего бы это ни стоило. Она даже сожалела о том, что не нарушила закон «О государственной безопасности» — тогда бы ее отец уж точно не смог бы ничего сделать. Но ее желанию не суждено было исполниться: полицейские уже знали, кто она такая, и у них не было никакой причины не сообщить о случившемся ее родителям.

Однако пока она сидела в комнате для допросов и, опустив глаза в пол, ждала своей судьбы, случилось маленькое чудо. Один из начальников Центрального управления полиции Сеула, проходя мимо, узнал Сочжи. Он медленно вошел в комнату. Оперативники встали с мест и отдали ему честь.

— Да это же Чжихен!

Сочжи подняла голову. Он взял в руки ее дело, которое только что настрочил молодой следователь, и с безразличным видом начал листать. Это был земляк и бывший одноклассник ее отца, и Сочжи с детства звала его дядей. Отец регулярно его обхаживал, посылая по праздникам деньги и импортный алкоголь. Иногда он приходил к ним в дом поиграть с отцом в падук и уходил всегда с наполненным чем-то пакетом. Сочжи крепко зажмурилась и выпалила: