Империя

Корнелий поднял взгляд, в его глазах промелькнула радость и благодарность. Тем не менее, он отрицательно покачал головой.

– Я не могу больше ждать! Понимаешь? Я столько лет гнил на этих каменоломнях! Я потерял своих друзей, а Ливерия даже сам избавил от страданий. Скоро придет и мой черед, я это чувствую. Так что времени у меня не так уж и много, чтобы тратить его на ожидание. Для меня это непозволительная роскошь!

– Время – непозволительная роскошь для любого существа во Вселенной. Время представляет опасность даже для себя самого. Но так нужно. Если ты хочешь повлиять на сына, тебе следует немного подождать. Я знаю, Корнелий, что ты очень переживал, пообещав своему другу выполнить любую его просьбу перед смертью, которая медленно, но уверенно брала его в свои объятия, причиняя огромную боль. Знаю также, что ты не думал о том, что эта просьба окажется фатальной. Ты поступил в соответствии со своими убеждениями, как привык, как тебя учили. Ведь ты воин, Корнелий, не мне напоминать тебе об этом.

– Я был солдатом, Михаил, это ты верно подметил. Разница лишь в том, что война для меня и моих друзей закончилась давным-давно.

– Не ты дал жизнь Ливерию, не тебе было ее и забирать, – сухо произнес Михаил.

– Хорошо рассуждать тому, кто не чувствует чужой боли! Я сделал благо для него. Он бы все равно умер через считанные дни. Но какие бы это были дни? Дни стонов, мучительной боли и агонии!

– Ты сделал это не для него, а для себя. Ты избавил от страданий себя, Корнелий, потому что ты был слаб. Ты отнял у него то, что тебе не принадлежало. Пойми ты это, наконец! Я же говорю: он очень хорошо умеет манипулировать вашими чувствами. Он делает так, чтобы зло вы воспринимали как благо, алчность – как бережливость, грубость – как отвагу и бескомпромиссность, а клевету и обман – как правду. Говорю тебе: подожди!

– Подожди… Я раньше и не задумывался о том, какое это страшное слово!

Корнелий тихо опустил взгляд и в очередной раз стал перебирать в голове воспоминания о том, как Марк взял под свое крыло сына, стал обучать его военному делу и водить по тем местам, от которых голова пошла бы кругом не только у мальчишки. Он вспоминал, как Луций начал быстро отдаляться от него, охладевать к нему и относиться к родному отцу, как к чужому человеку. Словно и не он, Корнелий, был его родителем, а Марк.

– Так что, Корнелий? Что ты мне ответишь?

– Ладно, убедил. Я буду ждать, сколько скажешь.

Михаил задумался. Он понимал, что только Корнелий сможет повлиять на Луция. Все еще можно изменить. В их силах остановить падение. Марк убедил Луция в том, что его отец умер, чтобы тот сжег за собой все мосты. Теперь этим можно было воспользоваться в своих интересах и ловко сыграть по правилам того, кто не придерживается правил. Михаила в этом плане пугал только сам Корнелий, вернее, его непредсказуемость.

Марк стоял на мраморном балконе в ярком свете полной луны. Его фигура казалась загадочной и величественной в могильном и неживом свете ночного светила. Облокотившись на перила, он всматривался куда-то вдаль, но иногда переводил свой взгляд на стоящего рядом с ним горбуна, который противно ковырялся в носу и изредка хихикал. Совсем недавно Авера выглядел молодым и красивым юношей, с гладкой кожей, густыми светлыми волосами и глазами цвета моря. Теперь же позади Марка стояло существо, более напоминавшее животное: страшное, с косыми глазами разного цвета и горбом, который не давал ему выпрямиться и посмотреть на собеседника иначе, как исподлобья. От густых и красивых волос осталось лишь несколько неравномерно торчащих кусков шерсти. Закутанный в рваное тряпье, он меньше всего сейчас походил на человека.

– Вши совсем зажрали. Даже не знаю, что с ними делать! – почесав себя под мышкой, Авера ловко схватил мелкое насекомое, тут же сунул его себе в рот и перемолол острыми зубами.

– Хм. Знаешь, ты мне таким больше нравишься. Признаюсь, я и не думал, что ты будешь преображаться такими быстрыми темпами. Ну что же, чем больше в тебе мерзости, тем лучше для них. Когда я тебя создал, ты был скудноват на внешность, но вот теперь... Продолжай совершенствоваться! Думаю, ты понравишься людям.

– А папка будет мною гордиться?! – с ехидством проговорил Авера, вынул из-за пазухи медное зеркальце и стал прихорашиваться, поправляя то, что и волосами назвать было трудно.

Вдоволь налюбовавшись собой, он улыбнулся во весь свой оскал, отчего зеркало помутнело и покрылось тонким слоем плесени. В искаженном отражении он увидел свой старый облик, скривил недовольную гримасу и отшвырнул зеркало в сторону.

– Да, так гораздо лучше, почти красавчик! А у меня есть новость.

– Ты узнал, где Михаил прячет Корнелия? – спросил Марк, не оборачиваясь к горбуну и продолжая смотреть вдаль.

– Я проник в сознание Корнелия, но Михаил почувствовал мое присутствие. Однако прежде, чем он меня вычислил, я узнал, что старый пес ждет встречи со своим щенком, а еще жаждет увидеться с тобой, повелитель. Хочет, так сказать, поговорить по душам, – смаковал свое изречение Грешник.

– Михаил думает, что Корнелий – это их козырь. Да будет так.

– Прятали, прятали, а сейчас, получается, сами его на блюдечке к нам принесут – заржал Авера. – Стратеги из них неважные!

– Как говорят люди, пути Его неисповедимы, – произнес Анатас с легкой ухмылкой, посмотрев сначала на манящую и одновременно загадочную луну, а потом на Грешника. – Мне нужно, чтобы Корнелий не встретился с Луцием. Ты понял меня?

– А то! – ковыряясь в носу, ответил горбун.

Марк снова осмотрел бледный лик луны и обратился к свету.

– Ты мечешь бисер перед свиньями. Знаешь же, к чему это приведет. Разве ты не понимаешь, что лишь оттягиваешь неизбежное? Ведь мы выше их, зачем же ты пытаешься что-то доказать? Почему у тебя не хватает духу признать, что твое творение – неудачный эксперимент, который подлежит утилизации? Зачем ты хочешь их спасти, дать им шанс? Что ты ведешь себя, как ребенок? Думаешь, я это делаю назло тебе и твоему творению, которое ты создал по своему образу и подобию? Пойми: все, что я делаю, я делаю исключительно из благих побуждений, а не с целью насолить тебе. Твое дитя далеко не такое светлое и красивое, как ты. Оно больше походит на нелепого уродца, нежели на то, что ты рассчитывал получить в конечном итоге. Все это ошибка, неудачный опыт в попытке создания совершенного мира. И эту ошибку следует искоренить. Я понимаю, тебе трудно с этим смириться, но это случится, и ты меня не остановишь. Рано или поздно я добьюсь того, чтобы они остались наедине со своими грехами на умирающей планете. Ведь я прав, а ты нет. Если бы этот мир был так же идеален, как и твой, я просто не посмел бы разрушить его. Не понимаю, зачем тебе все это надо? Зачем спасать то, что не столь совершенно, как мы? Они даже не пытаются стать лучше. И где, где эта твоя частичка в них? Ответь мне! Зря ты послал на эту грешную землю своего сына. Не поймут они его учений и не примут его как спасителя. Они предали тебя, предадут и его – из алчности, корысти и зависти. Посмотри на мое создание, – указал Марк пальцем на Грешника. – Я сделал его идеальным и правильным, но я дал ему дар – дар впитывать в себя все плохое, что есть в людях. Взгляни на него: он воплощает все то, чего ты не замечаешь в них. Вот он, истинный облик твоего творения – без маски, без лжи, без обмана. Только честолюбие и гордость не дают тебе признать мою правоту. Ты как лекарь, который поставил неправильный диагноз. С каждым днем больному все хуже, но ты тешишь себя надеждой, что пациент поправится, хотя и даешь ему не те лекарства.

Марк прикрыл глаза и ненадолго задумался.

– Я лекарство. Я вылечу их. Их всех. Слышишь меня? Знаю, что слышишь.

– Здравствуй, Анатас, – послышался голос за его спиной, при звуке которого горбун спрятался за ногами своего хозяина и зарычал, словно пес.

– Здравствуй, Михаил, – все так же не оборачиваясь, ответил Анатас. – Чем обязан? Если честно, признаюсь, не тебя я здесь ожидал увидеть. Ну да ладно. Любит мой брат перекладывать ответственность со своих плеч на чужие. Я понимаю, что тебе это неприятно слышать, но это так. Неспроста же он послал тебя ко мне, не правда ли? Впрочем, я привык выслушивать его прошения через чужие уста. Он, как всегда, слишком занят, чтобы прийти самому. А может, он считает меня недостойным его внимания? Или он обижен на меня за то, что я хочу сломать его любимые игрушки? Так или иначе, я слушаю тебя. Говори, зачем он тебя ко мне прислал? – Марк сел в роскошное кресло из дорогой кожи, расшитой золотом, вольготно откинулся на спинку, скрестил ноги и жестом руки предложил Михаилу присесть рядом с собой.

– Нет, спасибо, я постою.

– Дело твое, – равнодушно пожал плечами Анатас. – Я тебя слушаю: зачем ты пожаловал к тому, с кем не хочет общаться твой хозяин?

– Я пришел к тебе не по его воле, а по своей.

– Даже так? У тебя есть свое мнение? Однако. Шавка начала тявкать без приказа. Раньше я думал, что безумие – болезнь исключительно низших форм жизни. Видимо, я ошибался, – с презрением в голосе перебил его Анатас. – Так о чем ты хотел поговорить со мной? Хотя, дай угадаю: о Луции и его папаше?