Инклюз

Очевидно, на этой сцене можно было ставить вполне непростые в техническом отношении постановки. К тому же, внизу было устроено удобное место для управления тростевыми или петрушечными куклами. Рассматривая диковинные технические решения с пониманием азов этого искусства, Оскар чувствовал себя сказочным персонажем в большом волшебном ящике.

Он нагнулся к сцене, и под его ногами зашуршали многочисленные светофильтры. Только теперь он обратил внимание на огромное количество световых приборов, спрятанных по разным уголкам металлической надстройки.

Фон сцены оставался черным, но его можно было завесить белой тканью. То же самое можно было сделать и на потолке. Меняя светофильтры, можно было делать небо то голубым, то красным, то желтым. Ясный день легко превращался в грозовой, а ночь опускалась медленно и совсем незаметно.

Оскар поднялся на тропу и нашел дополнительный щиток с многочисленными тумблерами. Пробуя включать один за другим, он все больше удивлялся, как компактно и многофункционально была продумана конструкция. Одни прожекторы заполняли сцену светом, другие точечно прорисовывали те или иные декорации. Были тут и контровые приборы, отвечающие за выделение контура объекта от фона, придающие сцене дополнительную глубину. Такой свет скользит рикошетом по любым предметам, выявляя их формы.

Кроме статичных светоприборов также были установлены мерцающие. Многие из них, видимо, давно не использовались и были спрятаны в стороне от сцены. Оскар включил очередной тумблер на щитке, и в темном углу загорелась новогодняя елка. Там же стояли светофоры, лежал желтый диск луны и много других светильников. Со следующим включением теплого мерцания осветилась решетка оранжевого камина. Зеленовато-розовый свет северного сияния включился вместе с лампой, проецирующей на потолок маленькие звездочки.

Потом сцена стала заполнятся туманом из небольшой дым-машины. Видимо, она была установлена где-то под сценой. Оскар тотчас выключил тумблер.

Вновь поднявшись в гостиную, музыкант взял под мышку оставленные на рояле ноты. Подойдя к развевающейся от сквозняка шторе, что прикрывала дверь на задний двор, молодой человек внимательно посмотрел, не идет ли Джоанна. Из подвального помещения, словно из старинного радио, доносилась музыка. Это крутилась старая пластинка. Но в голове у Оскара засела какая-то тревожная композиция. Сердце билось все чаще, молодой человек решался подняться на второй этаж. Он не знал сколько времени у него есть, сколько будет отсутствовать хозяйка. Казалось, сама атмосфера в доме утяжелялась вместе с надвигающимися сумерками. Оскар глубоко вздохнул и подошел к игрушечной железной дороге. Выключив тумблер, он остановил поезд. На боку паровоза красными буквами с белым контуром было написано “Princess Elizabeth”. Музыкант присел к локомотиву и стал пристально всматриваться во все щелочки его конструкции. Наконец, он увидел маленькую дверцу со стороны вспомогательного угольного вагончика – тендера. Там хранились два желтых ключика, связанные маленьким колечком.

У Оскара не было никаких сомнений, что в доме кроме него никого больше нет, но ручку в комнату на втором этаже он поворачивал медленно, настороженно прислушиваясь к всеобщей тишине. Несмотря на то, что свет заходящего солнца немного пробивался сквозь зашторенное красными занавесками окно, комната была довольно темной, запах – немного затхлым и напоминал о присутствии мышей. Возле самой двери висело зеркало, и музыкант мельком посмотрел на свое отражение, в лице которого читался страх. Зрачки были чуть расширены, а губы сжаты.

Глаза все еще привыкали к темноте, хотя уже выхватывали случайные объекты: то рамки картин на стенах «рекошетили» слабый свет из окна, то деревяные лакированные углы мебели очерчивались контурами отраженного света. До Оскара донесся чуть уловимый шорох. Он резко оглянулся на звук, и леденящий страх сковал грудь. Ему показалось, что на кровати у стены кто-то есть. Приблизившись, он увидел лежащую на спине куклу, одетую в черное платье. Ее волосы были коротко острижены, и на первый взгляд ее можно было принять за мальчика. Присев рядом с куклой на кровать, закрывая собой и без того тусклый свет от окна, он стал пристальнее всматриваться в очертания лежащей фигуры.

Ее черты напоминали девушку из госпиталя. Короткая рваная стрижка также закрывала верхнюю часть лба. Пухлые губы были чуть приоткрыты, виднелись белые зубы. Из-за сквозняка висящие на стене фотографии слегка шевелились. Казалось, те, что висели низко над кроватью, приводило в движение ее легкое дыхание. Иллюзорная одушевлённость куклы была очень правдоподобна.

На пальце у нее было семейное кольцо с янтарем. Музыкант стал внимательнее всматриваться в украшение, пытаясь разглядеть не то сверчка, не то божью коровку в прозрачном рыже-коричневом камне. Оскар потрогал его, словно это могло как-то помочь определить качество или подлинность. Аккуратно повертел его прямо на пальце куклы, чтоб открылись новые углы обзора: драгоценность была диковинной, тысячелетней, а то и многомиллионной давности. История, застывшая в маленькой капле.

Шорохи в меланхоличном мраке комнаты стали чуть громче. Оскар заглянул под кровать и увидел там большую крысу. Их взгляды пересеклись, но гостья и не думала убегать. Парень не боялся грызунов и просто проигнорировал ее, вернувшись к кукле. Теперь он знал, что находится в комнате не один. Что-то таинственно-зловещее не давало молодому человеку покоя. То ли продолжающиеся шорохи, то ли вся нелепость происходящего. Он оглянулся, чувствуя себя посетителем музея. Жадно рассматривая места, где жила хозяйка комнаты, предметы до которых она дотрагивалась, дневник, который она вела. Его взгляд пробежался по рабочему столу, шторам, игрушечному домику с миниатюрным шкафчиком внутри.

К стене были приколоты кнопками фотографии с церемонии похорон. Оскар поначалу взглянул на них бегло, но вдруг стал всматриваться подробнее, выискивая себя. Наконец он нашел свой силуэт. Лицо нельзя было отчетливо рассмотреть.

Чуть привстав, музыкант нагнулся еще ближе к снимкам и стал всматриваться в лица других людей. На одной из фотографий Оскар разглядел Брайана и сразу безошибочно его узнал. В тот день, на похоронах прекрасной Эммы, скорбь заглушила весь мир, и он не вглядывался в лица. Теперь на общей фотографии музыкант присматривался к телосложению и чертам того, о ком столько слышал. При относительно худом теле он был довольно крепок. То ли падение солнечных лучей пересвечивало его виски, то ли редкая седина просматривалась в волосах – было непонятно. Брайан нагнулся к гробу. Музыкант в деталях мог рассмотреть, как он осторожно трогает витой локон у виска девушки.

Оскар опять сел на кровать, отвернувшись от стены, которая напоминала о трагичном событии. От бремени воспоминаний и чувств, он стал тереть голову, глаза, лицо. Не то трепет, не то ужас щекотал его нервы. Фотографий больше не надо было – в памяти ярко всплыли похороны той цветущей весной. Когда в гуще зеленых веток деревьев непрерывно поют птицы, когда все тянется вверх и ничто не напоминает о неизбежном увядании... Ничего, кроме открытого гроба и обступившей его публики.

Дверь резко захлопнулась от сквозняка. Это случилось так неожиданно и громко, что Оскар вздрогнул. Тяжелые мысли отступили, и он встал с кровати, взяв стопку принесенных нот. Он прошел к окну. В ушах еще стоял звук резко захлопнувшейся двери. Приблизившись к картонному домику для кукол, где Эмма пряталась, когда была еще маленькой девочкой, музыкант достал из кармана найденные в локомотиве ключи. Ему пришлось встать на четвереньки, чтобы протиснуться в картонный домик. Там он нашел игрушечный шкафчик с вполне себе настоящим навесным замком. В шкафчике была только записная книжка – дневник. На фронтальной обложке было наклеено фото маленькой девочки и щенка в ошейнике с надписью “Плуто”. Страницы дневника не идеально сходились по размеру, оставляя зазоры от различных вкладышей, открыток и фотографий.

Сидя на полу под окном у картонного домика, он перелистывал страницу за страницей и погружался в забавные записи ребенка.

На первые страницы дневника были занесены интересные наблюдения маленькой девочки. Рассказы о событиях в школе сменились короткими очерками о новом почтальоне-газетчике по имени Брайан. Она подробно описывала, что одежда на нем была большая, не по размеру. Весь он казался ей немного несуразным.

Она по-девичьи с восхищением перечисляла цветы в доме и на заднем дворе. Оскар удивлялся, как сильно было развито воображение девочки, описывающей их совершенно необычными эпитетами. У нее были погруженные в раздумья фиалки, невинные ромашки, восковые анютины глазки, послушные гладиолусы, пестрые акации, хризантемы с дурманящим запахом. У нее были также нестерпимо благоуханные цветы с тяжёлым ароматом. Некоторые отличались пышностью, другие были тощими. Холодные, изумительные и даже мясистые растения словно оживали.