Инклюз

Девочка сразу побежала мимо лестницы в подвал. Ее молодая мама спокойно последовала за дочерью.

– Прошу прощения за неудобства, Джоанна, – сказал Брайан, посмотрев глубоко сочувствующим взглядом на женщину с ружьем. А вот на Ларри он бросил совсем другой, укоризненный взгляд.

– Теперь знай свое место, – не сдержавшись, в ответ на взгляд, высокомерно прокомментировал юрист свою спорную победу.

Когда взгляды Джоанны и Ларри пересеклись, последний виновато опустил глаза. По пути в подвал он окинул взглядом валяющуюся вокруг стола еду.

Оставшись в гостиной в одиночестве, Джоанна остановилась возле фотографии, на которой девочка слушала ракушку. Дом опустел и стих. Руки, устав держать увесистое оружие, уронили его на пол. Джоанна присела возле висячих на нитках кукол.

Было тихо. Ни голосов, ни звуков. Весь ее мир будто провалился, разломался, разрушился. Такими стычками в последнее время заканчивались все домашние семейные вечера. Джоанна держалась рукой за голову и тщетно пыталась вспомнить, как зовут внучку, эту маленькую девочку, лицо которой она так ни разу и не смогла разглядеть. Джоанна не понимала, почему не видела, как эта крошка, ее внучка, росла, как становилась взрослее. Плохая мать, плохая жена, отвратительная бабушка? Ей вдруг показалось, что никакого застолья не было, что вокруг нее давно все мертвы, дом – пуст и заброшен.

За Джоанной по ступенькам, не издавая ни единого звука, спустился музыкант с нотами и дневником в руках. Оскар старался остаться незамеченным, но любопытство переполняло. Он задержался на минуту, чтобы всмотреться в лицо хозяйки.

На полу лежала столовая скатерть. От нее в стороны шли странные голубые разводы. Женщина принялась сворачивать все в одну большую кучу, используя скатерть как половую тряпку. Больше не допуская малейшего промедления, Оскар проскочил в подвал.

Услышав звук виолончели, Джоанна вновь почувствовала прилив бодрости.

– Я сейчас приду… Сейчас… – тихо и немного растерянно проговорила она сама себе, улавливая звук живой музыки.

Во входную дверь вновь настойчиво постучали.

– Джоанна, я в конце концов позвоню в полицию! – раздался мужской голос с улицы. – Я знаю, вы сегодня должны быть дома.

– Ах да, – будто опомнившись сказала Джоанна, узнав голос гостя, и тут же громко крикнула в сторону прихожей. – Сейчас… Одну минуту!

29. Тайна Эммы

___

Температура упала, шквальный ветер разгулялся по улицам. Он дул еще с вечера, потом всю ночь пытался оторвать металлическую дверь электрического щита на первом этаже, оставшуюся открытой по невнимательности. К этому звуку прибавлялся отчетливый свист, иногда переходящий в гул. Улицы атаковала запоздалая осень. С ветром летали целлофановые пакеты. Тускло-желтые листья трепетали на ветках, затем срывались с них, влекомые очередным порывом ветра. Они летали в разных направлениях, пока, в конечном счете, не оказывались на сырой земле. Сквер еще не был устлан желто-коричневым покровом, но вдоль бордюров уже накопились кучи мокрой листвы.

Еще несколько дней назад была иллюзия, что бабье лето надолго задержится в городе. Оно и так продержалось до самого ноября. Казалось, что тепло вновь возвращается на улицы. Птицы все еще энергично перелетали с ветки на ветку. Голоса проходящих за забором госпиталя пешеходов радостно звенели, порой доносился взрывной женский смех из городского парка. Его не было видно из окон, но вечером оттуда слышались песни беззаботных студентов, засидевшихся с гитарами.

Люди в лёгких одеждах наслаждались теплыми вечерами. В задумчивом небе уже зародились еле уловимые фиолетовые оттенки, предвещая скорые свинцовые тучи.

Запахи становились более землянистыми, а дни – заметно укорачивались. Упорно сопротивлявшиеся увяданию листья вдруг, как по сговору, стремительно желтели.

Молодая девушка полулежа сидела на краю кровати и смотрела в окно. Рядом на тумбочке лежала раскрытая книга и флаконы с лекарствами. Она слушала, как бушует разгулявшийся на дворе вихрь. Вместо мутных туч, заслонивших голубое небо, откуда-то принесло штормовой циклон. Он набежал неожиданно. Иногда окно чуть поскрипывало от ветра.

В ее ногах на кровати сидел музыкант. Он быстро водил карандашом по странице своей записной книжки.

Оскар по-прежнему бесплатно играл в гостевом зале госпиталя то на виолончели, то на рояле. Эмма всегда приходила на такие концерты, и после выступления они прогуливались по скверу, где она рассказывала молодому человеку о своем детстве и семье в целом. Исключением являлись дни, когда после очередной операции ее сил не хватало на прогулку. Музыкант стал навещать девушку и в ее палате. Она принимала друга с тихой благодарностью.

Недомолвки доктора, новые и новые операции, затянувшееся лечение делали ее очень печальной. Но, несмотря на бесчисленные испытания, она всё ещё оставалась прекрасной, пусть и не было в ней ни той яркой красоты, которую обычно предпочитают изображать на рекламных плакатах, ни прежнего цветущего вида. “Должно быть, в будущем ее любимый будет подмечать, как удивительно гладки ее пальцы по сравнению с огрубевшей на его руках кожей”, – подумалось Оскару.

С электрических проводов, что проходили вдоль автомобильной дороги, взмыла ворона. Усиленно взмахивая крыльями, она полетела в сторону городского парка. Видимо, порывы ветра оказались сильнее ожидаемого, и она тотчас села на тонкую ветку ближайшего дерева.

Еще раз взглянув на пустую беседку внизу, девушка отвернулась от окна, и ее с музыкантом взгляды пересеклись. Она посмотрела в развернутый на его коленях блокнот. Простенькая зарисовка плана дома была начерчена на странице.

– Запасной ключ от двери в мою комнату прикреплен на колечке, там же ключ от потайного шкафчика. Они спрятаны внутри локомотива детской железной дороги, – девушка откашлялась. – Поезд должен стоять в гостиной. Паровоз называется “Princess Elizabeth”. Моя гордость. Он из той самой редкой серии локомотивов Hornby. В нем есть потайная дверца со стороны угольного вагона-тендера.

Молодой человек перевернул страницу блокнота и снова принялся прилежно писать, будто послушный школьник.

В дверь кто-то постучал, и не дожидаясь реакции изнутри, приоткрыл ее. В щели показалась серебряно-кудрявая голова доктора. Глаза, быстро пробежав по палате, изучили обстановку, чтобы убедиться, что пациентка не спит. Дверь широко распахнулась. Лечащего врача сопровождала медсестра.

Он с серьезным лицом приблизился к девушке. Взял стоящий рядом стул, сел напротив нее, румяный, будто только что зашедший с мороза. По сравнению с этим розовым оттенком, щеки больной стали казаться еще бледнее. Музыкант по-новому взглянул на нее. Под кожей исхудалых скул будто прятался слой льда. Но следы болезни не испортили красивых очертаний лица. Волос не было видно под завязанной на голове косынкой.

Она определенно изменилась с той поры, когда в первый раз пришла на их скромный концерт. И, тем более, переменилась с момента, когда познакомила свою маму с многообещающим кавалером, по имени Ларри. В тот радостный день перспективный служитель фемиды признавался в планах о женитьбе, и слезы радости наворачивались на глаза обеих женщин. Но из-за глупых ссор пара очень быстро распалась.

Сейчас глаза молодой девушки уже не блестели так, как в день помолвки. Болезнь читалась в слабости ее рук, голову она поворачивала медленно, на тонкой шее сильно проступали жилы. Голос звучал слабее обычного.