Инвалиды

– - Что прикажете?

– - Где вы вечно шляетесь? Черт вас носит, прости, Господи!

– - Что прикажете?
– - повторила смиренно девушка.

– - Этакое мученье! Зажигай огни!

Затем, ворча что-то себе под нос, Татьяна Игнатьевна отправилась будить сына.

Доктор делал сегодня серьезную операцию и возвратился хотя и довольный своим успехом, но усталый, и теперь в кабинете спал крепко и сладко, как невинный младенец.

– - Коля! Николай Васильевич! В пять велел разбудить, а пять пробило уж...

– - Гм... отвяжитесь ради Бога. Скажите, дома нет.

– - Да ведь торжество у нас скоро должно открыться. Опомнитесь!

– - Мм... Оставьте ради Бога!

– - Да университет-то вспоминать...

– - А-а-а... да, да... Ах! а-а-а!..

Николай Васильевич лениво потянулся и нехотя поднялся с турецкого дивана. Посмотрев на часы, он еще несколько раз зевнул, хрустнул пальцами, энергично плюнул и хриплым и сердитым голосом закричал:

– - Приготовьте фрачную пару!

А сам пошел в одной жилетке к мраморному умывальнику...

В зале загорелись огни. Убранный стол словно ожил и красиво поднялся из темноты; засиял и заблистал хрусталь, фарфор, бутылки, графины; пальмы словно выросли вдруг и гордо раскинулись, разбросавшись ветвями...

А спустя четверть часа к парадному подъезду стали с шиком подкатываться легкие санки с худыми и упитанными "милостивыми государями"...

Когда, покончив корректуру, Крюков пришел к Порецким, измученный и раздраженный каким-то неприятным разговором с секретарем редакции, торжество было в разгаре. Крюков пришел "сзади", через черное крыльцо. Как человек "свой", он нашел это более удобным для себя и для хозяев. В случае чего, всегда можно обратиться вспять, да и лучше войти незамеченным, без звонков, без встреч... Черт их знает, как еще все это будет? Быть может, тут такой шик и изысканность, что не совсем и удобно заявиться в таком костюме, в сюртуке с тремя пуговицами и в брюках с бахромой. Да и рубашка не первой свежести... Лучше по-смотреть сперва, так сказать, издали...

Крюков разделся в темной передней заднего входа, положил комом свое пальтишко на один из стоявших здесь сундуков, а калоши, чтобы не искать их долго в случае надобности, вложил в рукава пальто... Все это он накрыл пледом, поправил ладонью остатки своих кудрей, сдвинул на место галстух, похлопал ладонью руки, вместо щетки, низы своих брюк и тихо, высматривая вперед и заглядывая в стороны, двинулся к столовой.

Из дальних парадных комнат доносился гул смешанных голосов, хохот, выкрики, звон посуды, хлопанье откупориваемых бутылок...

В столовой за самоваром сидела злая, как фурия, Татьяна Игнатьевна и с остервенением разливала чай, злобно швыряя ложки и стукая крышкой большого чайника.

– - Мое почтение, сударь!
– - неприветливо сказала она, увидев входящего Крюкова.

– - С ангелом, Татьяна Игнатьевна!
– - тихо сказал тот, подходя к имениннице с протянутой рукою.

– - Хорош ангел! Благодарю покорно...

– - Гм... да... у вас веселье?
– - произнес Крюков, присаживаясь к чайному столу.

– - Хорошо веселье! Как в кабаке!
– - недовольным тоном ответила Татьяна Игнатьевна.
– - Половина уже перепилась, теперь остальные накачиваются...

Зашуршали шелковые юбки, -- и в столовую вошла, в роскошном белом платье, сильно декольтированная, вся какая-то воздушная и легкая, Варвара Петровна. Запахло духами, повеяло неуловимо-нежным и тонким ароматом, словно вместе с Варварой Петровной ходила сама весна, устилая путь этой красивой женщины только-что распустившимися цветами...

Крюков как-то испуганно вскочил со стула, покраснел и раскланялся.

Но Варвара Петровна была чем-то сильно занята и озабочена. Она подала Крюкову свою руку, сказала "здравствуйте", а потом, наклонившись к уху Татьяны Игнатьевны, что-то ей шепнула и, поматывая надетым на руку веером из страусовых перьев, быстро исчезла. Остался только нежный и тонкий аромат...

Как-то немного обидно стало Крюкову. Не спросила даже, как он очутился в столовой и когда пришел?.. "Ах, да что тут обижаться? Конечно, человек "свой", нечего церемониться, -- успокоил себя сейчас же Крюков.

– - Выпейте-ка со мной стаканчик чаю! Извольте-ка!
– - сказала Татьяна Игнатьевна, подавая Крюкову стакан чаю.
– - Вот варенье, а вон сливки, лимон... С чем хотите...

– - Спасибо. Выпью. Давно уже у вас собрались?

– - С шести часов маюсь... Одного чаю, поди, стаканов сто налила...

– - Речей еще не говорили?

– - Нет, батюшка, рано еще... Не все перепились! Речи у них после, когда все уж налижутся...

Крюков ухмыльнулся.

– - Жаль мне Варю, ей бы в капотах ходить, а тут затягивайся... Экая неволя, подумаешь!..

– - А кто говорит речи хорошо у вас?

– - Да тут адвокат один есть у нас, Красавин ему фамилия... Потом помощник у него, молодой, -- холостой еще, -- тоже в прошлом году говорил... Болтал не меньше часа... Да вы ступайте туда! Что вам со мной, старухой, сидеть?.. Соскучитесь.

– - А что мне там делать? Покуда посижу здесь.

– - Вы, никак, ведь не пьете?

– - Нет.

– - Сели бы в карточки поиграть... Вон учителя, которые не пьют, все уселись в кабинете и смирненько играют себе... Пошли бы и вы к ним в партию!..

– - Не умею и в карты играть, Татьяна Игнатьевна.

– - Надо, батюшка, выучиться. Без этого скучно непьющему человеку...

На этом их разговор оборвался. В столовую влетел Николай Васильевич немного в возбужденном состоянии.

– - Ба! ты здесь? Что же ты сидишь тут, как сыч? Идем!

Доктор подхватил Крюкова под руку и потащил. Крюков упирался.

– - Коля, а ты тише! Сюртук ему изорвешь... у него, поди, последняя одежонка-то, -- заметила Татьяна Игнатьевна, останавливая порыв сына.

– - Ничего, сошьем новый... Идем же... эк, уперся!..

– - Да погоди, сам пойду... Нечего мне там делать, -- уклонялся Крюков.

– - Удивительно! Точно из Австралии приехал... Боишься ты, что ли, людей? А еще "деятелем" себя считаешь?!.

– - Вовсе не боюсь, а просто сейчас не расположен.

– - Да отвяжись ты от него, Коля!
– - вставила опять Татьяна Игнатьевна.

– - Пойдем, я тебя познакомлю с студиозом, с братом Варвары Петровны... Самый свежий, только что присланный из столицы. Такой же, брат, как ты, пролетарий...

– - Ну, погоди немного.

– - Чего тут ждать?..

И доктор силою выволок Крюкова в зал.

Гостей здесь было очень много, и все оживленно болтали или наслаждались уединением со стаканом вина.

Был здесь Красавин, блестящий адвокат, не брезгливый в выборе дел и успевший сколотить себе порядочный капиталец. Это был человек, с наукой никаких отношений не имеющий, если не считать, конечно, за науку бесчисленного множества изученных и изучаемых им "кассационных решений", "разъяснений" и т. п. От времен студенчества в нем осталось очень немного: любовь кутнуть по-молодецки, изредка сбросить все стесняющие условности своего солидного положения в городе и в обществе, своей известности, попеть хором "Из страны, страны далекой", изредка даже помальчишествовать, подурачиться. Но все-таки Красавин был достаточно "прогрессивен": читал газеты, следил за иностранными известиями, порой довольно резко высказывался. Вообще ретроградом Красавина назвать было нельзя, либералом -- тоже нельзя, а для нашего родного консерватора он был слишком умен... Сам про себя Красавин говорил, что он "свободомыслящий"...