Инвалиды

– - Готово, барыня!
– - произнесла девушка в белом переднике, внезапно появившись в дверях.

– - Коля! Дмитрий Павлович! Ужинать. Я вас накормлю, а потом прощайте!
– - спать пойду... Детишки просыпаются рано, я тоже с ними...

Все двинулись в столовую.

Крюков, печальный и задумчивый, шел позади всех...

За ужином как-то никому не говорилось. Ели молча, лишь изредка перекидываясь короткими фразами и замечаниями.

– - Ну-с, господа, я -- спать!.. Желаю вам покойной ночи, главное -- не поссориться!
– - с улыбкою произнесла Варвара Петровна, поднимаясь с места.

Зашумели и застучали отодвигаемые стулья. Все вышли из-за стола. Хозяйка крепко пожала руку Крюкову и, подарив его своей лучистой улыбкою, попросила приходить почаще и без всяких церемоний; потом она подошла к мужу, и в ушах Крюкова прозвучал крепкий чужой поцелуй... Впечатление от этого звонкого поцелуя долго оставалось в ушах Крюкова; в левом ухе оно звенело даже после того, как бывшая "Варя", мелькнув белой тенью в дверях, на пороге полутемной комнаты, исчезла, и лишь шаги ее мягко шелестели вдали...

Доктор посмотрел на карманные золотые часы, звонко щелкнул крышечкой и сладко позевнул...

– - Устал я что-то сегодня... Эхе-хе!..

– - Надо, однако, и мне отправляться, -- ответил на эту позевоту Крюков.

– - Я тебе посоветую остаться у меня ночевать... В гостиной на диване прелестно всхрапнешь!

– - Не могу.

– - Почему?

– - Надо все-таки в типографию забежать... Черт знает, как там без меня? Свинство, собственно говоря...

– - Знаешь, Дмитрий, приходи к нам каждый день к обеду. По утрам я занят, а в это время всегда к твоим услугам...

– - Не обедаю.

– - Как так?

– - Очень просто: пью чай и жру колбасу.

– - А, может быть, стесняешься? Смотри, брат, у меня чтобы все эти церемонии к черту!

– - Нет, право так... Желудок отвык обедать. Попробовал было два раза пообедать по всем правилам искусства да и мучился за это целую неделю...

Вихрь крутил вдоль улицы снегом, сыпал с крыш крупой, залеплял стекла уличных фонарей и складывал целые снежные холмы на панелях...

Крюков, плотно завернувшись в плед, торопливо шагал посреди улицы, рисуясь темным пятном в белесоватой мгле бурана...

Сперва он торопился в типографию, но потом вдруг передумал и круто свернул по направлению к своему жилищу.

В эту ночь Крюков почти не спал... Долго-долго в его одинокой комнатке брезжил свет лампы, а сам он выстукивал ногами свои грустные думы. А потом, когда Крюков перестал ходить, -- он до самого света ворочался с боку на бок в постели и о чем-то вздыхал...

X.

"Татьянин день" в Н-ске всегда справлялся с помпой... Устраивали его местные питомцы университетов по подписке в квартире доктора Порецкого, которому въезжало это удовольствие все-таки рублей в двести своих собственных денег. Почему именно у него, у Порецкого? Действительно ли Николай Васильевич до сих пор остался одним из тех признательных питомцев храма науки, которым дорога память о светлых днях чистой самоотверженной юности, с ее горячими, беззаветными порывами к добру и правде, и дорога не только одна память, но и все то, что уносят из-под крыши этого храма немногие, зато лучшие во всех отношениях, "питомцы"?..

Бог знает, почему... Нельзя даже сказать, чтобы Порецкий особенно настаивал на том, чтобы праздновали у него... Так как-то, раз уступил свою квартиру под "Татьянин день", а потом и пошло у него да у него... Теперь даже никто не ставил вопроса "где"? Разумеется, у Порецкого!.. Где же иначе?.. Теперь даже и сам Порецкий не сомневался, что именно у него должно быть совершено празднество, и нисколько не удивился, когда дней за пять до 12 января появились в городе печатные приглашения "милостивых государей" пожаловать на обед и празднество в "Татьянин день" в квартиру Николая Васильевича Порецкого, в 6 часов вечера.

Нынче этим празднеством Варвара Петровна тяготилась и думала как-нибудь избавиться от него, но, увидев экземпляр приглашения, напечатанный в типографии "Н-ского Вестника" и принесенный оттуда Крюковым, только сердито посмотрела на красивый листок и вздохнула.

– - Приходите и вы! -- печально сказала она Крюкову.

– - Не по карману... 10 рублей обед... Да я, Варвара Петровна, два месяца буду кормиться на эти деньги.

– - Вот пустяки какие!.. Я вас приглашаю не по подписке, а так, как своего близкого человека.

– - Неудобно...

– - Даже очень удобно... Вы знаете, что нам это торжество обходится в 150-200 рублей?.. Могу я, стало быть, пригласить вас?.. Приходите, я буду сердиться, если не придете...

– - Во всяком случае -- не обедать... Попозже, может быть... Посмотреть на людей...

– - И себя показать?

– - Неинтересен, Варвара Петровна!..

Крюков покраснел.

Но кто был заклятым врагом этого торжества, так это мать Порецкого -- Татьяна Игнатьевна, женщина пожилая, рыхлая и прямая до грубости в своих симпатиях и антипатиях. Как раз в этот день она была именинницею и проклинала это совпадение самым энергичным образом... Где бы встать, сходить к ранней обедне, попить чайку, состряпать пирожок с осетринкой и, хотя в день своего ангела, отдохнуть от хозяйственных забот и от крика и писка надоедающих бабушке ребятишек, -- приходилось два дня подряд метаться, как в жару, разрываться между кухней и детской, бегать, сломя голову, по лавкам и магазинам, волноваться, иногда даже плакать...

Одним словом -- ад, настоящий ад или, по крайней мере, каторга...

Поэтому Татьяна Игнатьевна дня за два до своих именин начинала уже -- как выражался доктор, ее сын -- "сатанеть": ворчала, кричала и шлепала ребятишек, чертыхалась и била посуду.

– - Достанется мне это торжество, прости Господи!..

И непременно у нас. Им что? Придут, нажрутся, напьются, да и уйдут... А ты тут майся! И отдохнуть нельзя...
– - говорила она в пространство, со злостью, еще накануне празднества.

– - Обычай, Татьяна Игнатьевна... Ничего не поделаешь, -- тихо возразил сидевший в углу Крюков.
– - Традиция!..

– - Хм... Обычай!.. Вы думаете, что они, как добрые люди, соберутся, поедят, выпьют, поиграют в карты да и по домам разойдутся? Держи карман! Начнут языки чесать -- речи свои бестолковые говорить, орать начнут, подкидывать друг друга, а потом...

Татьяна Игнатьевна махнула рукой и, понизив тон, продолжала:

– - Потом стыдно смотреть будет... Налакаются, -- прямо уходи вон! В прошлом году двое молодцов так и свалились в гостиной... Диван испортили... Двадцать целковеньких пришлось за одну обивку отдать... Хм!..

– - Будет вам, мамаша, -- недовольно заметил Порецкий...

– - Мамаша, мамаша... Намаялась с вами мамаша-то, хлебнула горя. Если бы не мамаша, так ты, пожалуй, тоже всю бы жизнь свою в Сибири пробыл... Вот что! Кто за тебя хлопотал, пороги обивал да прощенье вымаливал? Ах вы, неблагодарные!.. Ни стыда в вас, ни совести. Уж если мать не жалко, так хоть бы жену-то пожалел!.. Да разве можно в таком положении...

Порецкий состроил гримасу, махнул рукой и ушел к себе в кабинет.

– - Дмитрий Павлыч! Иди, брат, сюда!
– - крикнул он издали.