Иоанн Грозный

Получив грамоту, Стефан остановил свой ход, временно довольствовался прежними успехами. Иоанн казнил в Пскове пойманного Шенкенберга, дождался рапорта об отражении шведов от Нарвы, нашего единственного балтийского порта, и в связи с прекращением военных действий уехал в Москву.

В январе 1580 года Иоанн созвал знатнейшее духовенство в столицу, объявил всем на соборе, что отечество в опасности: литовский, турецкий, крымский, шведский государи, ногаи, поляки, угры, лифляндские немцы хотят истребить Православие, в казне же недостаток средств на войну. Войско скудеет и нуждается, монастыри богатеют. Множество сел, земельных угодий находятся у епископий, служат только для пьянственного и непотребного жития худшей части духовенства. Иные церковные земли в запустении, но по закону не могут использоваться как награда отличившимся военным. Царь потребовал жертвы от святителей. Собор не смел противоречить и приговорил грамотою, земли и села княжеские, когда-либо отказанные митрополитам, епископам, монастырям и церквям, или купленные ими, оттоле пусть будут государевыми, или государственными, что одно. Все другие навеки становятся церковным достоянием. Впредь священники не должны присваивать себе имений недвижимых ни добровольною уступкою, ни куплею. Заложенные ими земли по мирским долгам тоже отдаются в казну. Постановление сопровождалось церковной инвентаризацией. Царь, впрочем, как и всегда, не отличился последовательностью. Скоро он раздавал монастырям и епископиям новые вотчины то на помин им же убиенных, то по молитвам за спасение отечества.

Иоанн умножал войско. Особые чиновники ездили по городам и весям, принудительно пополняя полки. Выискивали тех детей боярских, кои бегали службы, наказывали их телесно и за порукою родителей отсылали в Псков и Новгород. Отроки рубили себе большие пальцы, показывая назначенным лекарям, что не способны по увечью держать мечи. Москвичам, рязанцам, ярославцам и суздальцам казались далекими от дворов северные земли, была им непонятна война расширения границ. «Царь блажит, царь чудит», - были то самые мягкие шептания в углах боярских теремов, где матери, лишаемые сыновей, ревели в голос, отцы хмурились.

Осень и зима остановили блестящие успехи Батория. Наемники требовали денег, свои – отдохновения. Расположив войско в привольных местах близ границы, король спешил на сеймы в Вильно и Варшаву просить у панов новых налогов и людей. В Вильно переменчивая шляхта встретили его громогласными благословениями, в Варшаве – мрачными лицами и ропотом неудовольствия. Ливония была ближе Литве и менее занимала Польшу. На Батория клеветали, будто он стремится пополнить войсковую казну для возвращения в Трансильванию. Подобно Генриху Анжуйскому, провинциальный беспокойный трон ему не дорог. Выступая на сеймах, Стефан отстаивал необходимость войны, убеждая, что русский медведь, подобно прусскому, должен быть не ранен, но добит в логове: в Пскове и Новгороде.

Смущенный потерями людей и городов, Иоанн, напротив, искал мира, диктуя для Батория: «В прежних московских перемирных грамотах содержались разные слова, внесенные в них с ведома твоих послов. Ты мог отвергнуть сей договор, но для чего укоряешь нас обманом? Для чего без дела и столь грубо выслал наших послов из Кракова? Писал к нам в выражениях язвительных? Забудем слова гневные, вражду и злобу. Не в Литве и не в Польше, а в Москве издревле заключались договоры между нашими державами. Не требуй иного. Здесь мои бояре с твоими уполномоченными решат все затруднения к обоюдному удовольствию наших стран». Московский гонец, привезший грамоту Баторию, имел от царя тайную инструкцию добавить на словах, что, вопреки написанному, московиты готовы смирить гордость и отправить делегацию бояр в Вильно или Варшаву, куда король укажет, для заключения твердого мира. Умеренность бесполезная: Баторий давал царю пять недель, чтобы передать Польше Новгород, Псков, Великие Луки, Витебский и Полоцкий уезды и всю Ливонию.

Иоанновы послы думный дворянин Пивов, дьяк Петелин, главный – стольник князь Иван Сицкий летели в Вильно медленно, как велено. И Баторий, не дождавшись, снова вторгся в Россию. Вторжение воспринималось Иоанном верхом вероломства. Он не ждал войны в конце лета, когда военные кампании обыкновенно заканчивались. Иоанн вынужденно советовался с Думой и слал гонца Шевригина к императору Рудольфу и папе, прося вступиться. В грамоте к Рудольфу Иоанн убеждал, что Стефан воюет, мстя за дружбу с его покойным отцом, что поляки такие же враги немцам, как и русским. Папе царь жаловался на связь Батория с турками, уверял, что желает совместно с европейскими государями выставить войско на султана и быть на то в беспрестанных дружественных отношениях с Римом. Не зная, где ударит Баторий, Иоанн рассредоточивал войска от Новгорода и Пскова до Смоленска и окского берега.

Ждали три недели. Баторий явился там, где его не предполагали. Неприятель шел болотами и дикими лесами. Пересекал овраги, топкие речушки, клал гати, мосты, переплавлял отряды плотами. Сражался с дорогами, терпел недостаток снабжения. Неожиданно поляки вышли к Велижу и Усвяту, с ходу взяли маленькие крепости, наполненные военными запасами. Разбив легкий отряд нашей конницы, показались у Великих Лук. Изобильный торговый город, ключ к южным владениям новгородчины, дразнил знатной добычей корыстолюбивых воинов, шедших обогащаться, на словах - освобождать. Близость Великих Лук к Витебску и другим литовским крепостям дала возможность Баторию подвезти необходимое. В Луках заперлось до семи тысяч россиян, недалече в Торопце стоял воевода князь Хилков с дружиной. Король охватил Луки в кольцо, выставил полк против вмешательства Хилкова. Из города начались вылазки смелые, редко счастливые. В одной осажденные захватили личный стяг Батория. Хилков разъезжал с конницей по округе, хватал зазевавшихся фуражиров и вражеских провиантмейстеров, тревожил наскоками основной лагерь Стефана. Не предпринимая сильной атаки, ожидал подхода других воевод из Смоленска, Пскова и Новгорода.

Но вот в стан к Баторию прискакали уполномоченные Иоанна князь Сицкий и Пивов. Послы кланялись Баторию, тот сидел хмурый, не снимая шапки, просили снять осаду. В ответ прозвучал гром пушек, стрелявших по городу. Царь отдавал королю Полоцк, отказывался от претензий на Курляндию, возвращал двадцать четыре города в Ливонии. Стефан, улыбаясь, требовал уже всех русских приобретений в Ливонии и далее по списку: Полоцк, Великие Луки, Смоленск, Псков и Новгород.

Сицкий и Пивов объявили, что не уполномочены обещать более предложенного, просили дозволения писать Иоанну. Отправили гонца в Москву. В тот же день, 5 сентября 1580, от взрыва башни, где содержался пороховой арсенал, взлетела на воздух часть крепости. Огонь быстро распространился, довершая разрушение. Король в присутствии послов приказал идти на штурм. Великие Луки пали. От города повеяло запахом горевшего человеческого мяса: пылали окровавленные трупы умерщвленных защитников.

Распорядившись немедленно восстанавливать стены, делая Луки польской крепостью, Баторий торопился атаковать Хилкова. В жарком деле на голову разбил воеводу при Торопце. В плен попал сановник посольского приказа Григорий Нащокин, думный дворянин Черемисинов, любимец Иоанна, двести боярских отроков знатных семейств.

Литовский вельможа Филон Кмита шел к Смоленску, собирался зажечь предместья, был опережен у города тамошними начальниками Данилой Ногтевым и князем Федором Мосальским, разбит и бежал, бросив королевские штандарты, обоз и шестьдесят пушек. Эти трофеи вместе с тремястами восьмидесятью пленниками отправили в утешение Иоанну, отметившему воевод золотыми медалями.

Баторий, презрев глубокую осень, продолжал войну. Невель и Озерищи сдались. В Заволочье гарнизон, возглавляемый воеводой Сабуровым, потомком первой жены отца правящего государя, держался стойко. Когда россияне все же уступили, Баторий отпустил их с честью, признав честь мужества несломленного. Истощенный, простуженный король ехал в Полоцк, откуда доносил сейму: «Радуйтесь победе, помните: сего не довольно. Сумейте воспользоваться обстоятельствами.. Судьба передает вам все государство Московское. Сможете ли быть умеренными? Возьмите Ливонию, которая есть главная цель войны, и присоединенная навеки к Речи она станет для потомства памятником нашей храбрости и благоразумия. Запросите большего, и снова не будет для нас мира!» Опять требуя вспоможения людьми и деньгами, король жаловался панам, что они не дают ему возможности вести войну непрерывно. Время теряется в поездках на сейм и доказательствах необходимого. Войско слабеет, Россия же отдыхает. Копит силы для возмездия.

Зимой военные действия продолжались. Литовцы, обогатясь добычею, выжгли Старую Руссу. Магнус с коалиционным полком, ему приданным, опустошил дерптские и псковские владения, взял Шмильтен.

Ослаблением России не преминули воспользоваться шведы. Закрепив за собой Кексгольм, они осадили Падис, изнурили упорствовавших россиян длительной осадой: защитники ели кошек, собак, мертвые тела взрослых и младенцев и даже, смешно и страшно, съели растерзанное тело шведского чиновника, безрассудно въехавшего в крепость с предложением сдаться. С горстью отчаянных в Падисе сидел престарелый воевода Данила Чихачев. Шведы, в конце концов, овладев замком, нашли не людей - высохшие от голода тени. Убили всех, снизошли лишь к молодости князя Михаила Сицкого. Его отпустили передать своим о потери города. В течение зимы шведы взяли и Везенберг, выпустили оттуда разоруженный гарнизон в тысячу русских воинов. Не доверяя шведскому милосердию, те вышли за стены кремля в смертных рубахах и с иконами. Шли меж рядов врагов и не глядели им в глаза, дабы те не прочитали несмирение и ненависть у Давидовы псалмы певших.

Подобно тому, как страус накрывает голову крылами или зарывает в песок, а малый ребенок трепещущими пальцами слепляет глаза, думая избегнуть тем опасности, царь закрылся в Александровой слободе. Снова отказывался страной править и писал в Ржев и Вязьму главным воеводам тверскому князю Симеону Бекбулатовичу и князю Ивану Мстиславскому: «Промышляйте делом государевым и земским, как Всевышний вразумит вас и как лучше для безопасности России. Все упование мое возлагаю на Бога и ваше усердие». Воеводы, зараженные нерешительностью царя, посылали отряды для наблюдения и защиты границы, но не отваживались на удары. Только однажды они вступили во вражескую землю. Князья Михайло Катырев-Ростовский, Дмитрий Хворостинин, Щербатой, Туренин, Бутурлин, соединяясь в Можайске, выжгли посады и уезды в Дубровне, Орше, Шклове, Могилеве и Радомле. Привели в Смоленск изрядное число пленников. Царь наградил воевод золотыми медалями, что с тех пор закреплялось обычаем.