Ищущий, который нашел

– С моей настырностью он должен был мне руки оторвать, - я рассмеялся, вторя ее заливистому смеху. А девушка уже увлекала меня в свой рассказ.

– У нас же теперь крестьян отправляют на учебу в город, куда все мастера приезжают, у нас обязательное обучение два года. Ну что я вам рассказываю, вы же все знаете! Так вот, к нам Лефрем когда приехал, я аж запрыгала, так хотела к нему попасть. Пошла учиться, только у меня плохо все с грамматикой оказалось. Такое нудство, я бы к практике лучше приступила, брр. А Лефрем меня плохой ученицей считал, лентяйкой. А я вечерами к нему приходила и вопросами донимала. А потом он объявил набор ребят в помощники. Ну и я тут как тут...

– Залезла к нему в повозку?
– не удержавшись, перебил я. Силна вздрогнула, распахнув глаза, но тут же взяла себя в руки и закусила губу. А потом и вовсе натянуто рассмеялась и ответила:

– Нет, я просто стала на него кричать, что если он меня не возьмет, то многое потеряет, потому что я готова учиться и у меня все-все получится. Брр, стыдно прямо, наорала на своего кумира... А деду-то понравилось, представляете? Забавно, правда? И он согласился меня взять. Теперь мы будем на севере работать, Лефрем новую породу выводить собирается, а Центр его в этом поддерживает, даже денег нам на поезд выделил, представляете? Хотя чего я вам рассказываю, у вас все в сто раз интереснее, - махнула она рукой, как бы говоря своим видом, что я не умею радоваться обычным мелочам из-за собственной избалованности.

– Малыш, такой вывод делаешь ты, а совсем не она. – Еще бы, женская солидарность...

Тут меня чрезвычайно заинтересовало, знает ли моя врачевательница, откуда у меня ранение, зачем я еду и что с Лауроном. Спрашивать в лоб я боялся, поэтому вздрогнул от неожиданности, когда Силна сама спросила:

– Лефрем мне говорил, что вас ранил какой-то грабитель на дороге, который тут же умер под страшным судом Разума. Только это ведь неправда, да? Кроме рубящего удара, у вас есть следы укусов, такие у Щекотушки были, когда на нее гончие напали, в деревне еще когда жили. Да и нет теперь грабителей, а уж на яшинто-то не нападут.

– Тебе не следует этого знать, милая, - как можно ласковее и спокойнее заметил я, но вышло неубедительно. Девушка взвилась:

– Во-первых, почему вы говорите со мной на "ты"? Я уже не крестьянка, я - врач! Не хотите, не рассказывайте, это не мое дело. Ладно, я пойду, выздоравливайте... как вас зовут?
– наконец спросила она, оборачиваясь. Я запнулся на секунду, взвешивая все возможные варианты. Хм, вряд ли та очаровательная малышка узнала, что ее красивым взрослым спутником, подарившим скачки, был будущий и последний царь. И уж точно не узнает во мне ни того, ни другого. Признаться, я и сам с трудом узнаю. Поэтому я рискнул:

– Виктор. Можно просто Виктор, - улыбнулся я, кривовато, правда. Силна неуверенно хмыкнула:

– А я и не собиралась сложнее как-то называть. Выздоравливайте скорее, Виктор. Мы вот-вот приедем, - и она, стукнувшись плечом о дверь купе и ойкнув, оставила меня наедине с собой. Я тут же скинул простынку и принялся перерывать сиденье и тумбочку в поисках рисунка. Рисунок не находился, и я испытал настоящий ужас. Поэтому, когда зашли недовольная Азот и пребывающей в анабиозе братик, я накинулся на них с вопросами. На мои истеричные выкрики Азот подошла вплотную и раздраженно заявила:

– Чем вы тут занимались?! Я устала стоять в тамбуре и делать вид, что Лаурону срочно требуется свежий воздух! А твои претензии...

– Азот, дорогая моя, спасибо тебе огромное, но куда ты дела мой рисунок?!
– в лучших традициях раннего послегрудничкового возраста продолжил я разговор. Азот неохотно дернула плечом и кивнула на тумбочку у окна. Я, трясясь под рывки поезда, подошел туда и осторожно достал из тумбочки пожелтевший листок. Руки задрожали, и я чуть не выронил его - смотрящее на меня лицо было удивительно прекрасно. Нет, не физически прекрасно, не притягательно, нет. Это было что-то до боли родное и чистое, как воспоминания о младенчестве, запах свежескошенного снега и первая трель соловья. Почему-то это чувство охватывало меня каждый раз, как я смотрел на этот рисунок. И отнюдь не из-за любви к самому себе, скорее наоборот - это чувство было сродни полному самоотречению. Да, Силна - гениальная художница. Хотя и врач не хуже.

– Тебе не надоело носиться с этой пожелтевшей бумажкой? Даже в гроб с ней лег, - возмущенно откомментировала Азот, присаживаясь на сиденье рядом с Лауроном. Брат мирно спал, посапывая и изредка всхрюкивая. Я вздохнул и помотал головой:

– Это не бумажка. Это мой пропуск в вечность, - подруга только хмыкнула и отвернулась в окно, следя бессмысленным взглядом за пробегающими мимо деревьями, покрытыми густым покрывалом белоснежного пуха. Они задумчиво качались, искрясь и вздыхая, как уставшие великаны, замершие в ожидании чуда. А откуда-то сверху лился розоватый свет, переливаясь с серебристым лучом луны. Я тоже засмотрелся, улыбаясь самому себе.

– У вас так же красиво?
– поинтересовался я у Азот. Яшинто не сразу расслышала, а когда поняла, что я имел в виду, досадливо буркнула:

– Красиво? Я не придаю значения таким мелочам. У нас комфортная среда для выживания. Мне этого достаточно.

– Но ты же любишь снег?
– напирал я, не в силах оторвать взгляд от мелькающей за окном белизны.

– Завтра утром приедем, посмотришь. Может, и красиво, я об этом не задумывалась, - я резко перевел взгляд на яшинто.

– Завтра?! Уже?..
– это было неожиданно и... страшно. Я не знал ни планов Азот, ни своей роли в них. Я не был готов к действиям, отчаянно хотелось передышки. И... отчаянно хотелось еще пожить. Я жадно вдохнул свежего воздуха, просачивающегося через стекла. Азот отвела глаза и пробурчала:

– Нам пора спать. Ложись, завтра рано вставать.

Я хотел сопротивляться: в конце концов, за время болезни я спал больше, чем нужно. Но Азот погасила прикрученную к тумбочке керосинку и улеглась рядом с Лауроном, с трудом помещаясь на жестком узком сиденье.

– Если хочешь, я уступлю тебе...
– начал было я, намереваясь встать, но Азот только усмехнулась:

– Лежи уж, болящий! И выпей на ночь микстуру, которую эта рыжая принесла.

Я послушно глотнул из склянки, впитывая губами и телом мягкое тепло. А потом улегся, сжимая рисунок в руках и глядя в потолок, на котором причудливо играли тени проплывающих мимо деревьев. Невдалеке за окном показались гигантские заснеженные вершины, величественные и неприступные. Лунные лучи играли на их склонах, окутывая снежные шапки. А поезд трясло, размеренно и привычно, под особый ритм. Чух-чух, чух-чух... Убаюкивает, как мать в колыбели. Меня обычно убаюкивала нянька - большая теплая женщина, от которой пахло молоком и тестом. Я сомкнул глаза и провалился в ласковый, успокаивающий сон.

Глава 20.

Страна айсбергов.

Я проснулся и не понял, что меня так удивило. Телу было непривычно, и я ощущал, что чего-то не хватает. Так бывает, когда зимой просыпаешься среди ночи и понимаешь, что пуховая перина, под которой было тепло и уютно, лежит на полу. Но сейчас не хватало другого - движения. Поезд стоял на месте, не двигаясь. Я шевельнул ногой - все было нормально, но ощущения - престранные.

– Вставай, приехали, - и Азот потрясла меня за плечо. Я увидел рядом с ней вытаскивающего откуда-то большую сумку с провиантом Лаурона. Его лица я разглядеть не смог - по всей видимости, было еще очень рано, и восход солнца ожидался только в недалеком будущем. Но двигался он заторможено, а черные полукружья под глазами и заостренность лица было видно и в темноте. За дверью купе раздавался топот ног, отдаленные шаги и шуршанье сумок. Через несколько секунд все стихло, и поезд потонул в тишине. Азот бросила мне на сиденье стопку откуда-то взявшейся новой чистой и теплой одежды и поставила передо мной пару отличных, отороченных мехом сапог. На Лауроне тоже красовалась новая теплая одежда, которая на нем свободно болталась, как отцовская рубаха на мальчугане. Я не стал спрашивать, откуда моя спутница добыла одежду и провиант, а просто начал одеваться.