Искатель, 1998 №10
Шрифт:
— Так с чем же пожаловали, гости дорогие? О чем со мной говорить-то можно? Человек я лесной, дикий, который уж год из дебрей своих носа не высовываю…
— Вот про дебри-то мы вас спросить и хотели, — голос у Лики чуть звенит. — Почему у вас такая деревня странная? Все вокруг — и Павлово, и Рокочино, и Дубровка — в развалинах, а в Орташеве все дома как новенькие? Не осели, не покривились, крыши как только что крыты…
— Огороды незаросшие, — внезапно вмешался Ярослав. Голос у него сильный, упругий — приятный голос, — Им бы давным-давно бурьяном покрыться — а тут чистая земля! Вскопанная, взрыхленная — навозу подкинь и можно сажать…
— И поля такие же! — подхватила Лика. — Повсюду они лесом зарастают — а у вас словно
— Так неужто же отец-настоятель ваш так этим заинтересовался, что погнал в эдакую даль?
— Конечно! — выпалила Лика. — Кто знает, может, на этом месте благословение… может, тут подвижник древний жил или даже святой, и теперь заступничает за землю осиротевшую? Как же нам не выяснить?.. Тем более, что обитель наша тут неподалеку, в Пестово… до Кипрени на поезде, а пятнадцать верст — так это ж пустяки!
— А с чего вы решили, что я об этом что-то знать должен?
— Так вы ж здесь живете! — Лика руки перед грудью стиснула молитвенно, вся вперед подалась. — Вы все видите, все знать должны! Вам-то самим — неужели это не интересно?!
Интересно, не интересно… А чего ж тут интересного, если я сам это все и делаю?!
И тут словно бы повело меня что-то! Да сколько ж можно прятаться, следы путать, от каждого шороха вздрагивать?! Сколько можно этим черноризцам в пояс кланяться?! Раньше-то — никого и ничего я не боялся. Забрало не опускал, на медведя с одной рогатиной выходил — и ничего. А монаси эти, божьи заступники… Власти, правда, у них сейчас не в пример больше, чем раньше — глянь-ка, Священный Синод уже и парламент заменил, и президента, а патриарх сам, бывало, в Кантемировскую танковую да Псковскую десантную выезжал, да не с проповедями, а с инспекциями… Инквизицию пока не ввели, но опять же, кто их знает… Раскол-то до сих пор памятен. Правда, хватило у черноризцев ума — не вбивают учение свое в головы паровым молотом, уроки Закона Божьего только для желающих, молитвы опять-же только для них… Никто вроде бы никого не насилует, а народ как-то уж слишком рьяно к храмам потянулся… А разговоры! (Я хоть и в дебрях сижу, а что на свете делается — знаю.) Разговление, неделя страстная, суббота родительская, заутреня, вечерня, а ты в какую обитель, а я такой вклад за упокой сделала, а батюшка вчера на проповеди так про муслимов этих страшно говорил…
Ну да меня это пока не коснулось. И верно — хватит прятаться. А если и двинутся против меня черноризцы всей силой — так давно пора застоявшуюся кровь разогреть. Тем более, что это ж война бескровная…
— Так а что ж домам тем не стоять, коли я сам за ними приглядываю? — Я себе еще чаю налил, откинулся вольно. Мол, нипочем мне все ваши намеки.
— За всей деревней? — У Лики глаза округлились. — Один? А зачем?
— Жду, когда хозяева вернутся. — Я плечами пожал. — Что ж тут странного?
— Да не под силу это одному человеку! — выпалила Лика. — Как так можно? И поля, и огороды — тоже вы?
— Тоже.
Переглянулись они. Ясно, что ни единому слову не поверили.
— Ежели за домом постоянно следить, не запускать — так и трудов-то особых прикладывать не приходится… — я добавил.
Пресеклась беседа. Не ожидали они, верно, что я так просто, в лоб, им все выложу. Интересно, что дальше станут делать.
Лика поднялась первой — судя по всему, она, а не Ярослав, была главной в этой компании.
— Спасибо за хлеб, за соль. Спасибо этому дому, пойдем ко другому…
— Да куда же вы пойдете? Оставайтесь. Горниц у меня две. Не стесните…
— Невместно нам в доме без святого образа ночевать, — мрачно проговорил Ярослав.
Я пожал плечами.
— А по мне крыша над головой есть — и ладно!
— Сказано — не хлебом единым… — насупился было парень, но Лика (она-то, видать, поумнее оказалась) за рукав его дернула — молчи, мол, дурак, все испортишь…
— Спасибо-спасибо, —
скороговоркой, — так и сделаем, Михаил Андреевич, не сомневайтесь… Мы тут погулять хотели бы… Рюкзаки вот только бросим — и пойдем… — А сама на меня выжидательно смотрит: не схвачу ли за руку? не начну ль отговаривать?— Ну, так и отчего же не погулять? — я пожал плечами. — Да только что ж по нашей деревне ходить-то? Два десятка изб пустых, запертых да заколоченных — что в них интересного?
— А вот нам и интересно, как это вы их в сохранности содержите, внутрь не входя? — приняла вызов, молодец, Лика, уважаю. И каким ветром тебя только в невесты Божьи занесло?
— Да вот так и содержу. Когда крышу подлатаю, когда еще что по мелочи сделаю… — Я дразнил ее и она это чувствовала. Ничего-ничего, раз такая смелая — пройдись-ка по деревеньке нашей в сумерках… а то еще на Мохово Болото сходи — там, где Моховый Человек под луной бродит-вздыхает, на судьбу жалуется… Не знаю, поможет тебе тогда молитва твоя, девонька, или нет… Хотя — говорят, что у кого из них вера и вправду есть, так на многое способны.
Вот мы и проверим, на что. Рюкзаки они и вправду во второй горнице оставили — и шасть — шасть на улицу. Ну, мне за ними следить недосуг — по хозяйству дел полно…
По деревне они долго лазали. Все дома, гляди-ка, обошли, ни одного не пропустили. И чего только вынюхивали? Что тут у нас вот так, с наскоку, вынюхать можно?
Я с огородом покончил, топор прихватил, гвоздей там всяких, и прочего — и тоже на улицу. Гости мои как раз перед избой бабки Васюшки застыли. Ну застыли и застыли, мне-то какое дело? А потом смотрю — Лика, не стесняясь, рубаху расстегнула, за крест нательный, с шей его не снимая, взялась — и что-то нараспев тянет, ровно молитву. Ярослав рядом и — клянусь Перуном! — стоял он так, словно в руках автомат держа и поминутно ожидая, что кинется на него кто-то…
Почуяли неладно.
Но да мне-то что, я иду себе, насвистываю, топориком так слегка помахиваю… Далеко до гостей моих было, нипочем бы обычному человеку не разобрать Ликиных слов — а я вот разобрал и, верите ли, нет — пробрало меня от них до самой печенки. Вот ядрена кочерыжка, знает девка свое дело, не зря ее отец-настоятель главной поставил, ко мне отправляя… умный, видать, черноризец, мозги жиром еще не заплыли…
Потому как не имели слова Лики ничего общего ни с «Отче наш», ни с «Богородицей», ни вообще с какой-либо молитвой. Заклятие это было, именем их сильномогучего Бога запечатленное заклятие, изгоняющее бесов. Так вот в чем оно дело-то, значит… Да, смекнули умные головы, что не с хоругвями да святыми образами ко мне в гости ездить надобно, а присылать вот таких… «Верные, не знающие сомнений», — не про таких Стругацкие Аркадий с Борисом писали, да уж больно точно сказано. Потому как Изгоняющий хоть с малейшим сомнением — уже не изгоняющий.
Так что гости у меня оказались и впрямь знатные. «Экзорцисты» по-импортному, «бесов изгоняющие» по русскому строю. И притом из лучших — потому как не требовались ей, Лике сей окаянной, ни молебствования, ни ходы крестные, ни святая вода, ни образа… Ничего, кроме нательного креста да веры ее. И правильно, потому как со всеми другими я бы справился… Ух, молодец же ты, настоятель неведомый, быстро соображаешь, хорошо, толково… Жаль только, нельзя тебя теперь в живых оставлять. Больно много знаешь… или же слишком о многом догадываешься.
Меня завидев, Ярослав качнулся навстречу. И — не шагнул, не прыгнул, а как-то очень плавно, мягко потек навстречу.
— Стойте! Нельзя сюда! — он выбросил руку, то ли стремясь задержать, то ли предупреждая… Я отшвырнул его в сторону — одним ударом, как встарь, как в лихом кулачном бою на льду Волхова, когда сходились Славенский Конец с Плотническим… Хоть и обучен ты, паря, новомодным своим штукам, когда одним пальцем стену бетонную пробивают, а против настоящей силы тебе, видать, еще стоять не приходилось.