Искатель, 1998 №10

Виви Анн поднялась и почти остекленевшим взглядом смотрела на человека, которого любила, которому беззаветно верила.

— Нет, нет! Не может быть… Турвальд! Скажи, что это… скажи, что это… неправда!

Но он ей не отвечал, и она, покачнувшись, как тростинка, которую сломали, упала поперек низкого столика.

Глава тринадцатая

Окружной полицейский и Хедвиг вынесли Виви Анн из комнаты, и в эту минуту мы все возненавидели Турвальда Бьерне, и не только за оба этих хладнокровных убийства — тети Отти и Адели Ренман, но и за то, как он поступил с этой молодой женщиной, которую из хитрого расчета назвал своей невестой.

Голос Кристера звучал жестко, когда он сказал:

— Ну, какие вы можете привести доводы или хотите что-либо добавить?

Турвальд вытер лоб ослепительно белым платком, но его лицо с орлиным профилем вовсе не свидетельствовало о поражении, а взгляд за стеклами очков в черной оправе был чуть ли не вызывающим и презрительным.

— Я буду говорить лишь в присутствии адвоката.

— Тогда, — сказал Кристер, — вы вынуждаете меня объяснить то, что еще остается невыясненным.

И, словно Турвальда Бьерне больше не существовало в этой комнате, Кристер отвернулся от него и обратился к остальным. Это движение было столь простым и одновременно столь оскорбительным, что я увидела, как вспыхнуло загорелое лицо Турвальда. С того момента, как Виви Анн покинула диван, а Хедвиг — кресло рядом с ним, он, казалось, также очутился в пустом пространстве, изолировавшем его от всех и от каждого из нас.

— Какие чувства он испытывал? Был ли в ярости оттого, что его перехитрили? Был ли он, несмотря на внешнюю невозмутимость, охвачен страхом и отчаянием? Или же, на самом деле, был столь же холоден и равнодушен, каким казался?

— Две особы, — начал Кристер, — с самой первой минуты разгадали намерения Турвальда Бьерне относительно Виви Анн: Адель и тетя Отти. Адель Ренман решила препятствовать его браку со своей дочерью. По возвращении Ренманов из Франции, в канун Иванова дня, впервые состоялся разговор об этом, и отказ, который Турвальд получил тогда в ответ на свое сватовство, был столь решителен, что он понял: его планы рухнули. Но его материальное положение, долги, не позволяли ему допустить, чтобы деньги Виви Анн уплыли из его рук, и когда Йерк Лассас на другой день прочитал ему великолепную лекцию о ядах, он принял решение.

Взгляд голубых глаз Кристера с явным неодобрением остановился на секунду на лице Йерка.

— Со стороны господина Лассаса на редкость безрассудным и глупым поступком было прочитать лекцию по технике отравления грибами. Но вместе с тем то обстоятельство, что речь как раз шла о яде сморчков, освободила в конце концов его самого от всех моих подозрений. Ведь сморчки, как мы уже упоминали, следует собирать и готовить во время летнего солнцестояния, а в этот период Йерк Лассас не был еще так близко знаком с Хедвиг, чтобы питать какую-либо надежду разделить с ней наследство после смерти фру Ренман.

Однако Турвальд, знакомый с привычными маршрутами прогулок Виви Анн, разыскал последние весенние сморчки и извлек из них яд в соответствии с указаниями Йерка. А то, что он сравнительно долго мешкал, прежде чем употребить свой декокт, объясняется, вероятно, двумя причинами. Отчасти он хотел, чтобы прошло как можно больше времени, и чтобы забыли беседу о сморчках в канун Иванова дня, а отчасти, учитывая симптомы болезни и возможную медицинскую экспертизу, он хотел подгадать, чтобы в тот день, когда ее отравят, Адель ела бы грибы. Но середина лета — не грибной сезон, и поэтому ему пришлось ждать до шестого августа, то есть пока настанет пора лисичек и других осенних грибов.

А потом положение обострилось. В субботу четвертого августа тетушка Отти написала письмо Фее. Самый туманный отрывок из этого письма звучит так: «…судя по разговору, который я случайно услышала, ПО ВИНЕ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА тут может произойти страшная катастрофа, хотя эта несчастная дуреха о том не догадывается…»

Фея наверняка дала правильное истолкование письма, когда позавчера сказала что «ОДИН ЧЕЛОВЕК — должно быть, убийца, а «дуреха» — Адель Ренман. Очевидно, Турвальд снова сцепился с Аделью, затеяв ссору по поводу женитьбы и так ожесточился, что высказал несколько завуалированных, но для Отти абсолютно понятных угроз.

Два дня спустя Отти отправилась к Ренманам с прощальным визитом. Дверь внизу была, как обычно, открыта, она вошла и поднялась на террасу. Моя версия состоит в том, что Адель Ренман удалилась на несколько минут, а Отти стала свидетельницей того, как Турвальд Бьерне вытащил флакончик из своего кармана и что-то налил в стакан Адели. Отти ответила тем, что выплеснула напиток на Адель и каким-то хитроумным способом выкрала этот флакончик. Возможно, Турвальд повесил пиджак на спинку стула. Неудивительно, что она так нервничала и говорила так бессвязно, но Адель тут же обратила на это внимание. Тетя Отти умоляла Адель быть осторожной и поберечь себя; быть более откровенной с ней в присутствии Турвальда она не рискнула.

Мне не надо подчеркивать, что все сведения Турвальда Бьерне, которые он нам привел о том, что произошло тем вечером в понедельник, были явно откорректированы. Он приуменьшил беспокойство тети Отти, он уверял, что пришла она первой, а ушла — последней, между тем, как все, наверняка, было наоборот. Он без всякого риска мог позволить себе солгать, поскольку обе его свидетельницы — мертвы.

В субботу, уже устранив ставшую для него опасной Отти, Турвальд повторил свое покушение на Адель Ренман с большим успехом. Смешав яды, он действовал после этого очень умно и осторожно: он следил за тем, чтоб он сам ни на минуту не оставался один. Он протестовал против того, чтобы к Аларику вызвали врача, чтобы под рукой оказался какой-нибудь специалист, когда начнут проявляться симптомы отравления у Адели. Он заставил все общество прервать пиршество в нужный момент.

Его единственная ошибка заключалась в том, что он швырнул хрустальный флакончик в камин, в котором жгли мусор. Признаюсь, я этого не понимаю. Почему он не подождал и не выкинул бутылочку на следующий день в озеро? Неужели он испугался и на несколько минут потерял голову? Неужели кто-нибудь видел этот флакончик?

Сам Кристер был явно поражен эффектом этих вопросов.

С воплем, прозвучавшим, как стон, Мета поднялась с постели. Светлые волосы, высохшие от тепла камина, обрамляли ее голову, словно какой-то легкомысленный нимб. Выражение вытаращенных карих глаз казалось удивительно растерянным.

— Пресвятой Антоний! Теперь я понимаю. У него было что-то в боковом кармане пиджака, причинившее мне боль, когда мы поцеловались. Я спросила, не коробка ли это от сигарет, и он ответил, что так оно и есть. А совсем недавно уверял, что не курит. Тогда… тогда это верно был — ФЛАКОНЧИК!

Мы машинально устремили свои взгляды на Мету и не заметили, что ее разоблачение стало тем самым оружием, которое пробило брешь в самообладании Турвальда Бьерне. Быть может, он слишком долго боялся, что она вспомнит именно эту маленькую деталь… С перекошенным от злости лицом он внезапно вскочил с дивана и, отшвырнув меня в сторону, бросился на Мету.

Затем все произошло с быстротой молнии. Мета закричала во второй раз в этот вечер, Осборн и Турвальд покатились по полу, и если бы не окружной полицейский, стоявший в дверях и вмешавшийся в драку, думаю, что грубые кулаки юноши изрядно измолотили бы его застигнутого врасплох противника.

— Молодец, здорово! — сказал Кристер, кивнув в сторону Осборна, пока Турвальд, пыхтя, поднимался на четвереньках с пола. Он прижался к стене, его голубые глаза нервно пытались отыскать малейшую возможность выскользнуть из комнаты. Но окружной полицейский и разъяренный Осборн блокировали одну дверь, Кристер и Эйнар охраняли другую. И каким-то образом, по-видимому, сознание этого сразу же вернуло Турвальду часть его прежнего спокойствия. Он поправил очки и светло-серый галстук, вытащил расческу, привел в порядок свои белокурые волнистые волосы и покорно пробормотал: