Искатель, 1998 №7

— Это верно. Все же я не исключал бы и других версий.

— Я и не исключаю. Просто в эту версию все укладывается. Даже странное поведение Розенфельда перед убийством. Он совершенно естественно реагировал на появление в комнате хорошо знакомого ему человека.

— Притянуто за уши, — сказал Розовски. — Совершенно естественно ждал, пока ему выстрелят в висок?

— Н-не знаю, — с сомнением в голосе сказал Ронен. — Может быть, Моше и ни при чем. Но у него одного, пожалуй, есть серьезный мотив. После смерти Розенфельда он становится единоличным хозяином «Интера».

— Что ж, это аргумент.

— Как думаешь, зачем я тебе все это рассказываю?

— По дружбе, — ответил Натаниэль. — По доброй старой дружбе, разве нет?

— Нет. Просто надеюсь, что и ты поделишься со мной информацией. Например, чего от тебя хотела Галина Соколова.

— Я не успел с ней поговорить. Честное слово. Спасибо, что не забываешь.

— Это в последний раз, — сказал инспектор Алон и дал отбой.

— Так это не автодорожное происшествие? — спросил Маркин. — С Шмуликом? А в чем связь с убийством Розенфельда и его жены?

— Экспертиза установила, что Соколова и Бройдер — вернее, Брой-дер и Соколова — убиты из одного и того же револьвера. Револьвер принадлежал вице-президенту компании «Интер» Моше Левински, — сказал Розовски. — И, кстати, у него был серьезный мотив. Он стал президентом компании.

— Допустим. Но зачем, в таком случае, ему нужно было убивать Соколову?

— Может быть, она казалась ему лишним свидетелем, — неуверенно произнес Розовски. — Хотя… Ты прав, здесь имеются серьезные нестыковки. Думаю, мне придется встретиться с ним не позже чем завтра. А теперь, — он взял со стола листок, — почитай-ка вот это.

— Что это?

— Письмо Розенфельда жене. Я позаимствовал его сегодня в номере Соколовой.

— И инспектор Алон позволил?

— Что ему оставалось делать? Он же не читает по-русски, — Розовски улыбнулся. — Кажется, я забыл его поставить в известность. Ты читай, я прочел по дороге.

Маркин углубился в чтение.

— Ты обратил внимание — из письма Розенфельда можно сделать вывод, что он догадывался о своей близкой гибели. Вот тут: «Если же нам не удастся встретиться, ты должна обратиться к моему адвокату. Помнишь, я писал тебе о нем — Цви Грузенберг. Не пугайся, пожалуйста, но в жизни бывает всякое. Не хочу, чтобы ты вдруг оказалась на нищенских репатриантских подачках…» — прочитал Маркин. — Конечно, два миллиона шекелей — это не репатриантское пособие.

— Я обратил внимание не только на это, — сказал Розовски, усаживаясь в кресло и допивая остывший кофе. — Я обратил внимание и на общий тон письма. Так, мне кажется, пишут, когда собираются расстаться с жизнью. Типичное письмо самоубийцы любимой женщине. Меланхолия, комплекс вины и так далее Как ты считаешь?

Маркин кивнул.

— Конечно, похоже, но мы-то имеем дело не с самоубийством, а с убийством. К самоубийству такое письмо — в самый раз.

— С тремя убийствами, — поправил Розовски.

— Что?

— Мы имеем дело с тремя убийствами. Не с одним.

— Ну, два следующих, как мне кажется, связаны с первым. Разберемся с ним, остальные сами раскроются.

— Может быть, может быть, — задумчиво сказал Розовски. — Правда, я не слышал еще о самораскрывающихся убийствах. Это, извини, уже из категории фантастики. Ладно, вернемся к письму Розенфельда.

— Мне кажется, что это, скорее всего, письмо человека, почувствовавшего смертельную опасность. Видимо, он догадывался, что кое-кто решил устранить его. И знал, по какой причине. — Маркин снова перечитал письмо. — Точно, он знал организатора убийства.

— Есть у меня одно безумное предположение. Как говаривал великий физик Нильс Бор, перед нами безумная теория. Вопрос в том, достаточно ли она безумна, чтобы быть достоверной, — задумчиво произнес Розовски.

— Говоришь парадоксами, — заметил Маркин.

— Вся наша жизнь — один сплошной парадокс, — усмехнулся Розовски. — Ну что, — он недовольно посмотрел на молчащий телефон, — будут они звонить или нет? Завтра тяжелый день, я хочу хоть немного отдохнуть.

— Сегодня тоже был тяжелый день.

— Сегодня сумасшедший, — поправил Натаниэль. — А завтра — тяжелый. Есть разница. Спасибо тебе, информация очень важная. Кстати, сходи-ка завтра к вдове Бройдера еще раз. Может быть, она вспомнит еще что-нибудь. Поинтересуйся у нее, не встречался ли Шмуэль с кем-нибудь из бывшего Союза. В течение… ну, скажем, последнего месяца Хорошо?

— Сделаю, — сказал Маркин. — Если мы продолжим расследование. А безумное предположение ты мне не выскажешь?

— Выскажу, выскажу, — устало произнес Розовски. — Только не сегодня. Мне нужно еще кое-что проверить. Понимаешь, — он тоже поднялся из кресла, — у меня возникло ощущение, что картина убийства Розенфельда выглядит столь странно потому, что кто-то как бы наложил одну картину на другую.

— Что ты имеешь в виду?

— Словно в одной картине присутствуют детали из другой. Знаешь… — Натаниэль поискал удачное сравнение. — Это как испорченный фотокадр. Фотограф забыл перевести пленку, и два снимка наложились один на другой.

— А… — начал было Алекс, но тут раздался телефонный звонок. Розовски нажал кнопку записи автоответчика и снял трубку: — Слушаю.

— Это Амос, привет тебе еще раз.

— Привет.

— Знаешь, я все передал Нахшону, — голос шефа детективной службы страховой компании звучал чуть виновато.

— И что?

— Ну, в общем, те десять тысяч, которые ты получил утром в качестве аванса, можешь оставить себе. Расследование продолжать не нужно.

— Понятно, — сказал Розовски, как показалось Маркину, очень расстроенно. — Жаль, конечно, но ничего не поделаешь. Спасибо, что позвонил.

— Да ладно, чего там, — произнес Амос. — Извини, мне неловко, но сам понимаешь. Какой смысл тратить пятьдесят тысяч, если все решилось само собой?

— Да, все решилось само собой, — повторил Натаниэль. — А как же насчет того, что вам нужно торжество справедливости? А не подтасованные факты?

— Н-ну… Нахшон думает, что полиция все-таки имеет больше возможностей раскрыть это дело. Так что… В общем, извини. На их месте я бы так не поступил. Но я человек маленький.

— Да. Спасибо, Амос.

Розовски положил трубку.

— Ну вот, — сказал он. — Следствие прекращено за ненадобностью. С завтрашнего дня возвращаемся к нашим мужьям-рогоносцам. Подбросишь до дома?

Часть вторая

КНИГА ДАВИДА СЕНЬОРА

Профессор Давид Гофман, руководитель проблемной лаборатории Тель-Авивского университета, пришел в воскресенье на работу как обычно, в восемь утра. Солнце уже стояло достаточно высоко, его яркие лучи заливали помещение, и Давид не сразу заметил, что в лаборатории не выключен свет. Оба лаборанта отсутствовали — Габи Гольдберг должен был появиться к двенадцати, что же до Михаэля Корна, то он, судя по всему, в очередной раз проспал. Гофман с досадой защелкал выключателями. Михаэлю следовало бы лучше выполнять свои обязанности. Рассеянность великих ученых хороша в книгах и хороша именно у великих ученых.