Искатель, 1998 №7

— Да. Она… — Габи замолчал. — Дай мне еще коньяку, — попросил он.

— Наливай сколько хочешь, — равнодушно разрешил Натаниэль. — Но, будь добр, продолжай рассказ. И пожалуйста, без этих эмоциональных пауз. Они выглядят неестественно.

Гольдберг выпил одну за другой две рюмки коньяка.

— Хорошо, — ответил он. — Дальше. Она заявила, что теперь я должен получить деньги.

— Тридцать тысяч?

— Пятьдесят, — поправил Габи. Он даже позволил себе слегка улыбнуться, видимо, алкоголь оказал на него успокаивающее действие. — При условии, что я выполню еще одно поручение.

— Ах, вот оно что… — протянул Розовски. — Того же рода?

— Ну, можно сказать.

— Шмуэля, — догадался Розовски.

— Да. Дама сообщила, что Шмуэль передаст мне деньги ночью, в три часа, на выезде из города, на мосту. Правда, она не сказала, что это будет тот же человек, который выдавал себя за Розенфельда. Просто проинструктировала меня, как я должен поступить. Она добавила, что этот человек знает о моем участии, что он под подозрением у полиции и в случае ареста все свалит на меня.

Натаниэль долго молчал, пристально глядя на оживившееся после коньяка лицо Габи. Оживление последнего тут же исчезло, он сделался еще мрачнее, чем в начале вечера.

— Н-ну хорошо, — наконец сказал Розовски. — Что ты собираешься делать теперь?

— Не знаю, — пробормотал Габи еле слышно. Он как-то сразу обмяк. — Я хочу поскорее избавиться от… от этого кошмара… Забыть, — Гольдберг заговорил сбивчиво и торопливо, словно быстротой слов надеясь придать им убедительность. — Я… сначала я вообще хотел немедленно выбросить револьвер. Но потом подумал, что в этом случае они от меня не отстанут.

— А деньги? — спросил Натаниэль. — Деньги ты получил?

Габи молча кивнул. Розовски задумчиво сказал:

— Видишь, Алекс, как незаметна грань между желанием совершить добро и преступлением.

— Ну да, — горячо подхватил было Габи, не сразу почувствовав иронию в словах шефа. Но поймав ледяной взгляд Маркина, снова замолчал.

— И куда же ты дел револьвер?

— Все в соответствии с полученными инструкциями. Прийти на стоянку рядом с улицей Шаараим, найти там белый «Ситроен» номер тридцать семь четыреста пятьдесят один двести. Положить сверток с револьвером в незапертый багажник.

— Чья машина?

— Не знаю.

Розовски вытащил сигарету из красной пачки, закурил.

— Ну-с, так… — сказал он. — У меня больше нет желания тебя слушать. Все, что нужно было, я выслушал. Теперь нужно решить, что с тобой делать.

— Странный вопрос, — заметил Алекс. — Звони в полицию, и пусть он излагает свои мотивы в суде.

Гольдберг вздрогнул, но головы не поднял и не сказал ни слова. Розовски, задумчиво пуская дым, смотрел на его фигуру, скорчившуюся на краешке стула.

— В полицию я, пожалуй, позвоню, — медленно произнес он. — Не вообще в полицию, а инспектору Ронену Алону, который ведет расследование по убийству Ари Розенфельда и Шмуэля Бройдера.

Алекс, на всякий случай, ближе подошел к Гольдбергу. Впрочем, тот явно не собирался спасаться бегством. Его поза не изменилась.

Натаниэль резким жестом раздавил сигарету в пепельнице, сказав: «Ну и гадость ты куришь, Габи», — и подошел к тумбочке с телефоном. Поднял трубку, послушал длинный гудок. Снова положил ее на место.

— Вот что, — обратился он к Габи. — Я, пожалуй, дам тебе шанс.

Гольдберг впервые поднял голову и со смутной надеждой посмотрел на хозяина квартиры.

— Я позвоню инспектору Алону, — сказал Натаниэль, — и попрошу его приехать сюда. Мы сделаем вид, что ты ничего мне не рассказывал. Во всем признаешься инспектору, ясно? Это будет явка с повинной, чистосердечное раскаяние, и так далее. Не исключено, что по окончании дела и перед судом тебе даже предложат «сделку с правосудием» — ты заявишь о своем согласии на сотрудничество с органами полиции и — в дальнейшем — с судебной властью. В результате немедленно перейдешь из разряда обвиняемого в разряд свидетеля. Соответственно, и приговор получишь иной — существенно более мягкий.

Маркин, похоже, был разочарован.

— Не думаю… — начал было он, но Розовски жестом остановил его.

— Потом подискутируем, хорошо? — сказал он. — Габи, ты как — согласен?

Гольдберг кивнул.

— Согласен, — сказал он внезапно севшим голосом.

Натаниэль поднял телефонную трубку и набрал номер домашнего телефона инспектора Алона.

— Ронен, привет. Я не оторвал тебя от телевизора? Какой счет? В пользу «А-Поэль» — Хайфа? Поздравляю. Нет? Извини, я думал, что ты за них болеешь… — Он некоторое время терпеливо слушал эмоциональное изложение баскетбольного матча, механически кивал, словно соглашаясь с невидимым собеседником. Запал Ронена Алона кончился примерно через три минуты, после чего Розовски наконец сказал: — Ты можешь приехать ко мне? Сейчас, конечно. По очень важному делу. Какому именно — сказать не могу.

Голос Натаниэля звучал настолько убедительно, что инспектор согласился почти без возражений.

— Ну вот, — сказал Розовски, положив трубку. — Минут через пятнадцать он приедет.

Ждать пришлось даже меньше. Инспектор появился через десять минут. Окинув всех троих недовольно-удивленным взглядом, он сказал:

— Очень интересно. Тебя выгнали из офиса, Натан? И нужна моя помощь?

Розовски не принял шутливого тона.

— Габриэль Гольдберг, работавший до недавнего времени стажером в моем агентстве, желает тебе что-то сказать. Это официальное заявление, — и сдержанно кивнул Габи.

Габи поднялся.

— Я хочу признаться в убийстве Ари Розенфельда и Шмуэля Брой-дера. Готов дать показания представителям полиции и предстать перед судом. — Произнося эти слова голосом, лишенным какой бы то ни было эмоциональной окраски, он смотрел не на инспектора, а на Натаниэля.

Ронен Алон медленно прошел к дивану, сел. Некоторое время смотрел на Габи. Перевел взгляд на Натаниэля, потом на Маркина.

— Очень интересно, — сказал он.

— Предупреждаю заранее, — заметил Натаниэль. — Никакого давления с нашей стороны на Габи оказано не было. Верно, Габи?

Гольдберг подтвердил.

— Более того, — продолжал Натаниэль, — у меня и в мыслях не было подозревать собственного сотрудника… бывшего сотрудника, — поправился он, — так что все это можно рассматривать как чистосердечное признание в чистом виде. Как в учебнике по криминалистике.

— Ну да… — с сомнением протянул Алон. — А что же так? — спросил он у Гольдберга. — Совесть замучила?

Снова вмешался Розовски.

— Думаю, ты поймешь из показаний.

— Ладно, — произнес инспектор. — Что ж, пойдем. Отвезу тебя в Управление… Я даже не прихватил наручников. Будем надеяться, что они не понадобятся.