Искатель, 1998 №7

Часть третья

БРИТ-МИЛА ДЛЯ ПОКОЙНИКА

Турбины «Боинга-747» израильской авиакомпании «Эль-Аль» гудели мощно и ровно. Этот гул, спустя некоторое время после взлета, стал настолько привычным для слуха Наума Бройдера, что уже не воспринимался каким-то особым звуком, скорее — лишь фоном, в сущности, вполне адекватным привычному уличному шуму — в городе или шороху волн — на побережье. Теперь ему, совершавшему свой второй в жизни перелет через Атлантику, казалось, что путешествие происходит в полной тишине. Странно, но именно эта иллюзия тишины успокаивала Бройдера. Его чувства и мысли последних недель сплетались из противоречий, зачастую прямо противоположных, так что размеренность и кажущаяся неподвижность полета действовали подобно легкому лекарству.

Он закрыл молитвенник и с отстраненным интересом выглянул в округлый иллюминатор, наполовину закрытый солнечным фильтром. Первый перелет Бройдер помнил плохо. Тогда, десять лет назад, все происходящее казалось не совсем реальным — неопределенность ожидания в Вене, потом — в Риме, опасения: разрешат въезд в Штаты или нет, наконец, долгожданное «Добро пожаловать», — лихорадка с вещами, новые страхи: как там примут, перелет… Перелет в этих обстоятельствах тоже был заполнен страхами, ожиданиями, капризами измученных детей. Нет, не хотелось вспоминать.

Под крылом медленно проплывала сверкающая сине-зеленая гладь океана, местами подернутая белой рябью облаков. Солнце отражалось в маслянистой поверхности ослепительной золотой звездочкой, отбрасывающей веселые яркие блики, и солнечные зайчики плясали по салону самолета, привнося в общую картину покоя почти домашний уют.

Бройдер тяжело вздохнул. Собственно, ему вовсе не хотелось тогда в Америку, он мечтал о жизни в Израиле. Будучи старшим сыном габая Харьковской синагоги, он, в отличие от многих своих сверстников (и, к слову, от собственного младшего брата), вырос религиозным человеком и твердо верил в то, что жить в Земле Обетованной — мицва^[5] для всякого еврея. Но, как говорится, человек располагает… Покинув СССР более десяти лет назад по израильской визе, он, как многие ему подобные, тем не менее ни одного дня не провел на Земле Обетованной. Справедливости ради следует отметить, что на этом настояла жена, а сам Наум дал себе слово непременно приехать в Израиль при первой же возможности. Но всякий раз что-то мешало — ожидания грин-карт, финансовые сложности, болезни, семейные проблемы. Вновь, как и в Советском Союзе, оказалось, что кроме мицвот существует еще и повседневная жизнь, и в этой повседневной жизни причудливым образом переплелись магазинчик в Бруклине, сыновья в Бостонской иешиве, террористы в Израиле, деньги в банке Рокфеллера и многое, многое другое.

Даже когда непутевый младший брат, Семка-Шмулик («отрезанный ломоть, не о чем говорить!»), неожиданно как будто образумился и заявился на историческую родину, при всей радости, охватившей Наума от этой новости, он не поспешил тоже прибыть в Эрец-Исраэль.

Наум снова тяжело вздохнул.

Его сосед, то и дело поглядывавший на него, но ничего не говоривший, не выдержал.

— Вас что-то беспокоит? — спросил он. — Что-то болит? Позвать стюардессу?

Говорил он на иврите. Бройдер ответил не сразу Не потому что не понял — он прекрасно знал иврит, — а потому что не любил разговаривать с незнакомыми людьми. Слова постороннего человека немедленно вызывали чувство неясной тревоги.

Сосед повторил то же самое по-английски.

— Нет, спасибо, все в порядке, — ответил Бройдер.

Услышав акцент, сосед окончательно перешел на английский:

— Летите в гости? К родственникам?

— К брату, — ответил Бройдер, не вдаваясь в подробности. Ему не хотелось обижать соседа, но и поддерживать дорожный разговор не было никакого желания. Он отвечал вежливыми, но односложными фразами, надеясь, что разговор увянет сам собой. Но сосед, видимо, не замечал его откровенного нежелания и спросил:

— Вы уже бывали в Израиле?

— Нет, не доводилось.

— А где живет ваш брат?

— В Тель-Авиве, — коротко ответил Наум. Сосед, видимо, ожидал встречного вопроса, но Бройдер молчал, и он сам сообщил:

— Я из Бат-Яма. Собственно, это почти пригород Тель-Авива. Десять-пятнадцать минут автобусом.

— Очень интересно, — вежливо заметил Наум. — Я слышал — это красивый город.

— Красивый, — подхватил сосед, — особенно набережная…

Бройдер кивнул и демонстративно раскрыл молитвенник. На этот раз сосед понял намек и отстал.

Бройдер отыскал среди молитв «Тфилат а-дерех», начал читать, старательно шевеля губами:

— «Да будет благоволение от Тебя, Господи, Боже наш и Боже отцов наших, чтобы вести нас в мире и направлять наши стопы…» — Он внимательно всматривался в страницу, но привычные слова казались зашифрованными и чужими. Он раздраженно покосился на соседа. Тот уже спал, чуть приоткрыв рот и свесив голову на бок. Наум подумал, а не последовать ли и ему этому примеру? Но сон не шел, и оттого настроение стало еще хуже. Он снова обратился к дорожной молитве. — «…И спаси нас от всякого врага и от подстерегающего нас в пути, и от всевозможных бедствий, которые могут обрушиться на мир…»

Наум закрыл молитвенник. Легче ему не стало. Может быть, потому, что во время чтения думал о другом, и это другое отнюдь не могло облегчить мысли.

Подошла стюардесса, толкая перед собой столик с напитками. Хотела было предложить ему что-то, но, заметив его угрюмый взгляд, передумала.

Наум вновь повернулся к иллюминатору. Белая рябь за иллюминатором становилась гуще, они летели уже над Средиземным морем, чьи очертания Наум узнал с трудом, но зато сразу заметил, как изменился цвет водяной глади, став светло-голубым, словно выгоревшим. Когда стюардесса объявила о скором приземлении в аэропорту «Бен-Гурион», Наум Бройдер испытал раздражающее чувство стыда за то, что выбрался, наконец, в Израиль только после того, как, в ответ на запрос, власти страны сообщили о трагической гибели его младшего брата Шмуэля Бройдера.

Натаниэль Розовски не мог бы с точностью ответить на вопрос, зачем ему понадобилась встреча с менеджером компании «Интер». Если быть откровенным, то ему действительно просто хотелось еще раз встретиться с этой женщиной. Как минимум попытаться выяснить: что связывало Яновски с семьей Бройдер. В складывающуюся постепенно мозаичную картину никак не хотел укладываться факт приезда Беллы на улицу Шаараим.

И не только это. Было в Яновски что-то, не поддающееся определению словами — некая чуть испуганная настороженность, ожидание подвоха. То, что по всем статьям никак не могло быть характерно для женщины, отличавшейся столь эффектной внешностью. И Натаниэль решил: если во время расследования сталкиваешься с какой-то загадкой — можешь не сомневаться, загадка (или разгадка) имеет отношение к делу. Как у всякого правила, у этого было примерно равное количество фактов, подтверждающих и опровергающих его.

Так или иначе, но на следующий день после ареста Габриэля Гольдберга Розовски вновь сидел в приемной компании «Интер» в ожидании приглашения в кабинет менеджера.

Было скучно. Розовски, во-первых, оказался единственным посетителем, а во-вторых — не взял с собой даже газеты. Секретарь — давешняя смуглянка с высветленными волосами — не обращала на детектива никакого внимания, ограничиваясь односложными ответами на его немногочисленные вопросы.

Натаниэль подумал было заодно зайти к Левински, но оказалось, что президент с утра выехал куда-то на юг и вернется не раньше четырех. Совсем отчаявшийся сыщик в конце концов решил задремать, прислонившись к стене, но в тот самый момент, когда веки его уже готовы были вот-вот сомкнуться, дверь кабинета приоткрылась. Разбуженному — а он уже почти спал — детективу подумалось, что Яновски с помощью скрытой камеры специально выбирала момент, чтобы досадить ему. Впрочем, переступив порог, он тут же забыл об этом.

— Итак, — сказала Белла Яновски, — чем могу быть вам полезна, Натаниэль? — Улыбка ее была столь же ослепительна, как и весь облик. Натаниэль постарался улыбнуться так же. Если бы в кабинет сейчас заглянул посторонний, их встреча показалась бы ему встречей либо очень близких, либо очень нужных друг другу людей.

Прежде чем ответить, Розовски с некоторым смущением обвел глазами кабинет менеджера компании «Интер». Уступая кабинету президента в размерах, эта комната тем не менее казалась куда роскошнее и интимнее — если подобное определение можно применить к служебному помещению. Сказывались хороший вкус и женственность хозяйки. Натаниэль предпочел бы беседовать в более строгой и скудной обстановке. Чтобы собраться с мыслями, он сделал вид, что заинтересовался большими цветными фотографиями, украшавшими стены кабинета. Одна, в центре, представляла собой прекрасно выполненный портрет Яновски. Справа и слева от портрета фотографии поменьше изображали менеджера компании «Интер» в окружении группы людей, видимо, сотрудников фирмы в неслужебной обстановке.