Искатель, 1998 №7

Маркин и Розовски уставились друг на друга.

— А ты говоришь… — неизвестно к чему протянул Алекс. — Лучшие годы проходят, а тут сиди и соображай: кто прикончил Розенфельда? Кто прикончил Бройдера?

— Габи, — буркнул Розовски. — Габи их прикончил.

— Ну, это я в переносном смысле.

Розовски вместе с креслом отъехал к стенке и с наслаждением уложил ноги прямо на письменный стол.

— Воспользуемся отсутствием Офры, — пояснил он. — Единственный тип транспорта, не вызывающий во мне протеста, — кресло на колесиках… Как ты думаешь, почему всю жизнь мне приходится следить за тем, что могут подумать обо мне женщины? То мама, то жена, то теперь вот Офра?

— Наверное, по психотипу ты относишься к так называемым мальчикам-мужчинам, — серьезно пояснил Алекс. — Ив каждой женщине ищешь прежде всего мать.

Розовски с некоторым обалдением посмотрел на помощника.

— Ну, ты даешь!.. — сказал он восхищенно. — Я, между прочим, тоже об этом думал. Особенно глядя на Офру.

— Надо вести здоровый образ жизни, — посоветовал Маркин. — Ходить в бассейн, ездить за границу. Очень помогает.

— Ты пробовал?

— Нет, но мне рассказывали… Послушай, может быть, вернемся к Яновски?

— Да, пожалуй, — нехотя согласился Натаниэль, со вздохом возвращая свои ноги в нормальное положение. — Что еще сообщил инспектор Алон?

— Инспектор Алон сказал, что мы могли бы и не темнить с машиной, поскольку этот «Ситроен» фигурирует в показаниях Габи Гольдберга, — сообщил Маркин. — И что вообще нам следовало бы передать в его распоряжение всю имеющуюся у нас по этому делу информацию. А уж он бы сам разобрался.

— Н-да… — Розовски побарабанил пальцами по столу. — Может, и разобрался бы… Знаешь, почему я стал сыщиком, Алекс? Можешь мне не верить, но в юности я был убежден в полном отсутствии преступников среди евреев. Во всяком случае, в Минске, где я родился и вырос, не слышно было о евреях-убийцах, евреях-насильниках и тому подобных. Конечно, существовали евреи-аферисты, евреи-мошенники. Или, скажем, цеховики. Или диссиденты… Впрочем, о диссидентах я впервые услышал гораздо позже… Ну вот, а оказавшись в Израиле, я вдруг обнаружил: есть! И убийцы, и насильники, и воры… Так что, мне кажется, в полицию я пошел, потому что почувствовал себя оскорбленным в лучших чувствах. Понимаешь? Я начал азартно ловить тех, кто разрушил мою наивную детскую легенду.

— Так ведь это еще кто-то из отцов-основателей сказал: «Еврейское государство будет нормальным государством, со своими еврейскими ворами и проститутками», — ехидно заметил Маркин. — Только я не помню, кто именно сие изрек: то ли Теодор Герцль, то ли Бен-Гурион. За что боролись?

— Честно говоря, я бы предпочел ненормальное государство, — проворчал Натаниэль. — Без первого и второго. Вечно мы стараемся не выделяться из других.

— Кто — мы?

— Евреи, кто же еще. У других мафия — и у нас мафия. У других наркотики — и у нас наркотики. У других убийцы — и нам непременно подавай убийц.

— Ты идеалист, — объявил Маркин и снова рассмеялся.

— В чем дело? — недовольно спросил Розовски. — Что ты все время хохочешь? Не вижу повода для радости.

— Вспомнил слова инспектора Алона о твоей склонности к философствованию в плохом настроении, — пояснил Алекс.

— А, — Натаниэль махнул рукой, словно перечеркивая слова помощника. — Это не философствование, а богатый жизненный опыт. Что же касается сформулированных тобой доказательств, то… Скажи, а почему она не распорядилась, чтобы Габи просто избавился от револьвера? Зачем ей понадобилось, чтобы он непременно положил его в машину?

— Ну, одно из двух, — задумчиво произнес Маркин. — Либо она уже тогда задумала убийство Галины Соколовой, и ей понадобился револьвер, уже использований по назначению…

— Дважды.

— Дважды. Либо… — Алекс замолчал. — Не знаю, — признался он после короткой паузы. — А ты как думаешь?

— Чтобы задумать убийство Галины Соколовой и осуществить его именно так, как осуществила, она должна была знать, как минимум, две вещи, — заметил Натаниэль. — Что Галина наверняка приедет в ближайшие дни и что я буду заниматься этим делом. О дате приезда Галины точно не знал даже адвокат. Но тут, возможно, еще был шанс выяснить заранее. А вот обо мне — я тогда и сам не знал, что буду заниматься этим делом. «Байт ле-Ам» пригласила меня после убийства Бройдера. После, а не до.

— Верно, — чуть обескуражено сказал Маркин. — Я как-то не сопоставил даты. Но тогда, что же получается? Зачем кому-то понадобилось, чтобы Габи запомнил именно эту машину?

— Ну, — усмехнулся Розовски, — это уж совсем вопрос для двадцать первого профиля^[9]. У тебя, кстати, какой?

— Девяносто седьмой, — с гордостью ответил Алекс.

— Да? Что-то не похоже, — с деланным сомнением произнес Натаниэль. Но заметив, что Маркин готов не на шутку обидеться его шуткам, сказал уже серьезно: — Естественно, для того, чтобы Габи запомнил. Как раз для случая, подобного нашему. Так что… — он посмотрел на часы. — О, уже восемь. Хватит на сегодня… А вопрос не в том, зачем понадобилось, а в том, кому понадобилось. Ты считаешь — Белле Янов-ски? Очень сомневаюсь.

— А как же улики? — спросил Маркин совсем уж потерянным голосом.

— Улики? — Розовски вдруг рассмеялся. — Вспомнил одну очень поучительную историю. Насчет улик. Недавно в Иерусалиме у одной шишки угнали машину. И об этом одновременно появились статьи в «Едиот ахронот» и в «Гаарец».

— Скажите пожалуйста! — удивился Маркин. — Вот уж не думал, что они сообщают о каждом угоне.

— Я же говорю: угнали у какой-то шишки. И, видимо, обнаружили очень быстро. Или еще что. Это неважно. Так вот, заметки в обеих газетах были похожи друг на друга как близнецы. Разница только в мелких деталях. В «Едиот ахронот» сказано было следующее: «На месте происшествия полиция не обнаружила никаких улик, кроме пустой банки из-под «диет-колы».

— А в «Гаареце»?

— Все тоже, только вместо банки из-под «диет-колы» фигурировала «пустая банка из-под растворимого кофе «Маэстро».

Алекс тоже рассмеялся.

— Как ты сам понимаешь, из этих заметок можно узнать только о предпочтениях читателей обеих газет в части напитков, — сказал Натаниэль. — Но уж никак не о деталях преступления. А ты говоришь — улики… Что это у тебя глаза остекленели?

Маркин сидел в глубокой задумчивости, из которой его не вывел даже ехидный вопрос шефа. Натаниэлю пришлось задать его вторично.

— Что? — Маркин очнулся и чуть обескураженно посмотрел на Натаниэля. — А… это я задумался, извини, Натан.

— И о чем же, если это, конечно, не секрет? — насмешливо поинтересовался Розовски.

— Не секрет, — ответил Алекс. — Мы ведь с тобой до сих пор не знаем: с чего вдруг она — или они — выбрали именно Габи? Не дураки же они, в самом деле, считать, будто любой частный сыщик готов за хорошие деньги пристрелить кого угодно.

— Ну, во-первых, мы с тобой не знаем, дураки они или нет, — лениво заметил Натаниэль. — А во-вторых… — Он замолчал.

— Что — во-вторых? — нетерпеливо спросил Маркин.

— Ничего, — ответил Натаниэль. — Ничего, Алекс… Почему Габи — конечно, это вопрос. И я не исключаю, что в нем кроется разгадка всей цепочки. Хотя, честно говоря, не уверен. А ты не знаешь, чем занимался Габи этой весной? Ну, скажем, за месяц до того, как ему позвонила ревнивая супруга некоего Ари Розенфельда?

— Нет, не знаю. А что было за месяц до звонка? — в свою очередь, спросил Маркин.

— По-моему, праздник Песах, — задумчиво ответил Натаниэль. — А ведь ты говорил, Алекс, что Габи на Песах ездил куда-то. Купил недорогой тур. Куда, не помнишь?