Искатель. 2004. Выпуск №10

И майор достал из своей сумки другую дактилокарту. Я посмотрел. Отпечатки пальцев, снятые в избе Дериземли. Большинство не пригодны для идентификации. Так, пальчики самого хозяина.

–  Петр, а при чем зоркость эксперта?

–  Он показал вот на эти отпечатки указательного и большого… Где-то, говорит, я их видел. И вспомнил: когда делал экспертизу по звероферме.

Нам оставалось сравнить. Папиллярные линии тусклы и витиеваты. Я достал из портфеля лупу. Майор и без лупы разглядел:

–  Эти!

–  Хочешь сказать, что отпечатки на звероферме и в доме Дериземли оставлены одним и тем же человеком?..

–  Так точно.

–  Но чьи отпечатки на звероферме - известно. Тут и подписано: Дмитрия Ольшанина.

–  Значит, его и на дактилокарте, снятой у Дериземли.

–  Петр, выходит, что Ольшанин посещал Дериземлю?

Петр молчал, потому что делать выводы - прерогатива следователя. Поскольку наши отношения были скреплены не только официально, но и дружески - вместе питались вареными комками, - то майор счел нужным меня поправить:

–  Не только Дериземлю.

–  А кого еще?

–  И Висячина.

Делать выводы - прерогатива следователя. Но другой вывод, главный, озвучить я не торопился: Амалия Карловна подозревала Ольшанина в убийстве, коли пришла за него просить.

–  Петр, рванем к этому Мите…

32

Опять я делал не так. Нужно было уехать в город и сесть в свой кабинет. Майору подкатить к дому-сараю Ольшанина и сурово доставить его ко мне, в прокуратуру области, к следователю. Оторвать от подпитки родной земли, ослабить сопротивляемость, сделать открытым. Я исходил из опыта: человек, совершивший двойное убийство, вряд ли сразу признается.

Майор, зная мою склонность допрашивать наедине, остался в машине. Складчатый мастино лежал у порога и равнодушно вильнул хвостом. Ольшанин не удивился, не разозлился и не обрадовался: повел себя, как его собака, равнодушно - только что хвостом не вильнул.

–  Ольшанин, вы на работу-то ходите?

–  Непременно.

–  По-моему, вы больше дома…

–  Лесник дал урок - вырубить сухостой. Я свой участок за день расчистил, а мужики три дня волохаются: анекдоты травят, едят, курят, выпивают…

Я изучал его лицо, к которому мой расклад не подходил, - не ложилось оно ни в одну ячейку. Лесник? Бледен, бородка с бакенбардами… Интеллигент? Дом-сарай, травы, рубит сухостой… Сельский житель? Ни огорода, ни поросенка… Убийца? Приезд следователя его не удивил и не вывел из равновесия. Психически больной? Тогда грани стираются, и все может быть намешано фантастически.

Мне требовался какой-то подступающий и для начала нейтральный разговор.

–  Дмитрий, жить на отшибе не страшно?

–  Зверей в лесу нет, бандитов тоже.

–  А Леший?
– вспомнил, что лешим-то кличут его.

–  Леший не опасен.

–  А он есть?

–  Меня не раз водил. Иду, а он сбоку, не то человек, не то человечек. Черненький и шустрый. Надо остановиться и его окликнуть.

–  А если не окликнешь?

–  Будешь ходить-ходить и вернешься на то место, с которого пошел.

Тема меня устраивала. Леший - это нечистый. Тут недалеко и до телепатии с ясновиденьем. Спросил я осторожно, подбирая слова:

–  Может быть, это самовнушение?

–  Вряд ли.

–  Амалии Карловне не жаловался?

–  Пустяк.

–  Дмитрий, а почему в твоей медкарте нет никакого диагноза?

–  Вы проверили?
– не то удивился, не то обиделся он.

–  Всех проверяю, моя работа…

–  Я просил ее. Хочу съездить в Финляндию. Вдруг не выпустят из-за болезни?

–  А зачем в Финляндию?'

–  Глянуть на леса, как финны работают… Например, мы сучья и отбросы жжем, а они в кучи на перегной.

Мы сидели у стола, заваленною растениями. Стебли, листья, корни… Где он находит в августе столько цветов? И как он не задохнется от тех, которые сушатся. Только бородка подрагивает… А почему я не замечал наивности в его лице? Детская душа, готовая всему удивляться. Детская, а связь с провидицей, способной замутить любую душу?

–  С Амалией Карловной… дружишь?

–  Просто хорошие отношения.

–  Не просто, если она, в сущности, фальсифицировала твою медкарту.

–  Снабжаю ее ценными и редкими травами.

–  А чего не спрашиваешь, зачем я приехал?

–  Из-за выпущенных мною норок.

Так хотелось взорваться и бросить в его спокойное лицо: «Нет! Приехал из-за убитых тобою двух человек». Не то какая-то совестливая преграда мешала это сделать, не то тактика допроса. Каждый вопрос должен быть логически обоснован и задан к месту, что ли.

–  Дмитрий, Висячина знал?

–  В одном поселке живем.

–  Дружили?

–  Ничего общего.

–  А Дериземлю?

–  Тоже знал и тоже ничего общего. Они же алкаши со стажем.

–  Так, у Дериземли бывал?

–  Зачем?

–  Это ты и должен мне рассказать.

–  Выходит, не я один псих, - усмехнулся он уже нагловато.

Без всякой настороженности Ольшанин смотрел, как я тащил из портфеля дактилокарту и расстилал таблицы на столе. Я ткнул лупой в один отпечаток пальца:

–  Твой, оставленный в доме Дериземли!

Теперь Ольшанин смотрел не в таблицу, а на меня. Я кивнул на отпечатки. Он перевел взгляд туда и склонил голову так резко, что бородка, мне показалось, съехала на бок к бакенбарде. В папиллярных линиях без знаний и без лупы сразу не разобраться. Но он разобрался: вскинул голову и глянул на меня не то чтобы спокойным взглядом, а даже насмешливым:

–  Заскакивал изредка на секунду.

–  И к Висячину?

–  И к Висячину. А что?

–  Заскакивал с какой целью?

Нет, он не испугался, а как-то потерял настырность, которой до сих пор полыхал, как сковорода жаром. Моему вопросу вроде бы изумился: и верно, с какой целью односельчане заскакивают друг к другу. По-соседски. Но Ольшанин уже мне объяснил, что его с этими людьми ничего не связывало. Он молчал. Опасаясь, что в эту минуту им сочиняется какая-нибудь ложь, я предупредил: