Искаженное соглашение

Уинтер ДеЛори. Конечно, я ее знал. Школа Хэйд Харбор Хай была не настолько большой, чтобы я мог не знать о чирлидерше из одной из самых старых и богатых семей в городе. Тем не менее мы никогда не общались напрямую.

— На самом деле нет, – возразила она, наблюдая, как я опускаюсь на пару старых ящиков. Я захватил с собой альбом для рисования, чтобы скоротать время, так что сейчас проигнорировал ее и открыл чистую страницу.

Через несколько минут я почувствовал, что она нависает надо мной.

— Что ты рисуешь?

— Я думал, ты не хочешь разговаривать? – напомнил я ей.

Уинтер с громким щелчком захлопнула рот и вернулась на свое место. Она скрестила руки на груди и уставилась в стену в упрямом молчании. Меня это вполне устраивало. Я тоже пришел не для того, чтобы разговаривать.

Пока карандаш скользил по странице, я позволил своим мыслям блуждать.

— Так, значит, у тебя сегодня тоже нет родительской фигуры, которой можно было бы похвастаться? – спросила Уинтер после непродолжительного молчания.

— Какое проницательное наблюдение, – протянул я в ответ.

Она мило покраснела, хотя ее глаза горели огнем.

— Откуда мне знать? Может, ты не обделен родителями, просто они не любят тебя настолько, чтобы отпроситься с работы.

Скорее, мой отец не любит меня настолько, чтобы присутствовать в моей жизни, точка.

— Разве терапевты не называют это «проецированием»? – предположил я.

Уинтер дернулась, как от пощечины, ее щеки покраснели еще больше. В яблочко. Похоже, у избалованной маленькой принцессы все-таки было слабое место, и это оказалась ее печально известная семья. Интересно.

Она пожала плечами.

— Ты ничего не знаешь о моей семье.

Я кивнул в знак согласия.

— Не знаю, и ты ничего не знаешь о моей... но одно очевидно. Мы здесь, одни, в родительский день, прячемся от вынужденного веселья и создания теплых воспоминаний. Это чертовски депрессивно.

Она моргнула, глядя на меня, один раз, второй, а затем кивнула.

— Ага, депрессивно. – Ледяное выражение лица немного оттаяло. Это сделало ее еще красивее. — Ты часто здесь бываешь? – спросила она.

Напряжение между нами немного ослабло.

Я склонил голову набок.

— Ты ко мне клеишься?

— Что? Нет! – Ее бледные щеки тут же порозовели. Румянец. Настоящий, живой, неподдельный румянец. Я едва ли ожидал такой чистой невинности от девушки, сидящей напротив меня, но она меня удивила.

— Мне просто стало интересно, как часто ты приходишь сюда, – она замолчала, обводя изящным жестом исписанные граффити стены и опрокинутые ящики, которые выполняли функцию сидений.

— Если ты спрашиваешь, как часто я пропускаю родительский день, то ответ - каждый чертов год. Жить без полного комплекта родителей для меня - стиль жизни. Что насчет тебя?

Она вскинула голову, и между ее золотистыми бровями пролегла небольшая линия, пока она вспоминала прошлое.

— Мой отец приезжал один раз. Это было в первом классе. Он пробыл около часа.

Я кивнул ей.

— Поздравляю.

Она недоуменно моргнула, а затем рассмеялась. Смех оказался на удивление низким и хриплым.

— Спасибо.

После этого я вернулся к своему наброску. Теперь, когда я увидел, как она смеется, у меня появилось больше характеристик, которые можно было добавить к ее идеальному профилю.

— Что ты рисуешь? – спросила она через некоторое время.

— Тебя.

— Что? Правда? – она подалась вперед, пытаясь заглянуть в мой альбом.

Я отвел его подальше от ее любопытных глаз.

— Он еще не закончен.

— Почему меня? – спросила она, ее глаза встретились с моими. Они были чистыми, ярко-голубыми, и потребовалась бы целая вечность, чтобы правильно передать их цвет.

— Либо ты, либо мусорный бак.

Она тихо фыркнула.

— Какой комплимент.

— А ты его ждала? – спросил я.

Она сглотнула и покачала головой.

— Нет, с чего бы?

Через несколько минут я вспомнил о перекусе, лежащем у меня в рюкзаке. Я достал контейнер с эмпанадас, которые мама с любовью приготовила дома и упаковала для меня утром. Сладкие пирожки с корицей и тушеным яблоком. Моя мать была выдающимся кулинаром. Быстро съев половину, я запихнул остаток обратно в контейнер и протянул его Уинтер.

— Угощайся, – предложил я. Она встала, подошла ко мне и осторожно взяла емкость. — Это не яд. Это еда, – сказал я ей.

Уинтер с недоверием уставилась на пирожки.

— Кто это сделал? – поинтересовалась она.

— Моя мама, и это, блядь, лучшее, что ты когда-либо ела. Отдай обратно, если собираешься быть придирчивой, – ответил я ей, мое веселье перешло в раздражение, пока она с подозрением изучала мамину еду.

Уинтер прижала контейнер к груди.

— Нет. Я съем это. Чуть позже, – быстро сказала она, забрала эмпанадас и поспешила обратно на свое место.

Я не знал, почему решил поделиться с ней своей едой, только то, что мне не понравилась мысль оставлять ее голодной, поскольку она явно не хотела идти в кафетерий.

В конце концов, мы были не такими уж разными.

В тот день, спрятавшись от всего мира, я почувствовал связь с девушкой напротив меня, хотя наши миры и были полными противоположностями.

Мы сидели в уютной тишине. Я рисовал ее, а она наблюдала.

Это был первый родительский день, который я не возненавидел.

Я увидел ее снова в конце дня, когда мама и Ева бросились ко мне. Они отлично провели время, и я был рад этому. Я мог смириться с чем угодно, лишь бы они были довольны.

Мы стояли на автобусной остановке, пока мимо проезжала процессия дорогих машин, развозящих богатых детей из ХХХ по домам. Блестящий черный лимузин с тонированными стеклами остановился недалеко от автобусной остановки, и из него выскочил водитель. Да, в Хэйд Харбор Хай были дети, которых водители возили в школу и обратно. В руке у него что-то было. Знакомый на вид контейнер. Мужчина обошел машину, направился к мусорному баку на тротуаре и бросил его туда. Мне не нужно было проверять, что это за контейнер.