Искупление

— Коул остается у нас ночевать, — она понимающе посмотрела на Джона, потом улыбнулась мальчику. — Еще пять минут, и пора спать, понятно, малыш?

Коул кивнул:

— Я буду спать наверху, да, бабушка? Так сказала мама.

— Да, в твоей особой кроватке. Твой любимый мишка уже ждет тебя.

— Знаешь, что мне снилось, бабушка?

— Что, дорогой?

— Что я построил большой — пребольшой замок из песка, размером с целый мир, а тут показалась большая акула. Но знаешь что, бабушка?

— Что? — Элизабет сделала большие глаза.

— Это была хорошая акула, она села рядом со мной и помогла мне достроить замок, и он был лучший.

Далее в истории появлялись и исчезали другие морские существа, случались внезапные бури, находились волшебные сокровища. Элизабет вспомнила, что несколько дней назад они смотрели фильм о природе, и подумала, что все, что видит или слышит ребенок, становится частью его мира.

— И знаешь, что было потом, бабушка? — Коул встал. Он поднял руки над головой. — Из воды вышел большой высокий папа и подошел ко мне. Он сказал, что его долго не было, но теперь он больше никуда не уйдет. Он сказал, что любит меня больше, чем всех других детей на всем белом свете.

Элизабет смахнула слезы и сказала:

— Это прекрасно, дорогой.

Они закончили собирать паззл, и бабушка с дедушкой повели ребенка наверх.

— Папа, ты меня понесешь? — Коул протянул к Джону свои маленькие ручки, и сердце Элизабет растаяло. Иногда ей бывало очень больно оттого, что ребенок Эшли растет без отца.

Джон поднял его на руки.

— Ты мой мальчик, Коул. Навсегда.

Коул положил голову на плечо Джона и обхватил ручонками его шею.

— Я бы хотел всегда ночевать у вас.

Элизабет шла позади, смахивая слезы и глядя, как ее муж целует ребенка в щеку.

У Джона был сдавленный голос, когда он ответил:

— Я тоже хотел бы этого, сынок. Я тоже.

Они вместе помолились, положили рядом с Коулом медвежонка Билли и пообещали ему кусок пирога наутро. Когда они спустились вниз, Элизабет пошла в гостиную и выглянула в окно.

Джон тут же оказался рядом с ней.

— Они скоро вернутся.

Она улыбнулась:

— Откуда ты знаешь, о ком я беспокоюсь сегодня?

— О Кэри. Сейчас ты беспокоишься о ней больше всех.

Она склонила голову ему на грудь.

— Но есть еще Эшли.

— Да.

— Ты беспокоишься об обеих.

— Конечно. На самом деле, я думала о Коуле, — Элизабет почувствовала, что улыбка угасает. Она повернулась, а Джон обнял ее. — У меня сердце разрывается, когда я вижу, что он растет без отца.

Джон поцеловал ее в макушку.

— Он чудесный ребенок.

— И ты знаешь, почему? — она наклонилась к нему и снова удивилась силе своей любви к Джону Бакстеру — любви, которая росла с каждым годом, словно у нее не было границ и края.

— Почему?

— Потому что у него есть ты, конечно, — она улыбнулась, но знала, что он поймет по голосу серьезность ее слов. — Я благодарю Бога за то, что у него есть ты, Джон.

— Эшли старается.

Элизабет устало улыбнулась.

— Она еще не умеет быть матерью.

Он кивнул:

— Когда я смотрю, как Коул сидит на полу и собирает паззлы и рассказывает тебе эти выдуманные истории об акулах и сокровищах, и больших высоких папах, мне хочется потрясти ее и спросить: «Эшли, что ты делаешь сегодня вечером, и могут ли у тебя быть дела более важные, чем побыть с ним? »

* * *

В «Кофейне» заканчивалась первая часть выступления «Мелоди Блюз». Эшли Бакстер и две ее подруги сидели за дальним столиком, пили кофе и слушали музыку.

Ее подруги были совсем не такими, как ее семья, но они были верны ей. И они не требовали от Эшли того, чего она не хотела давать. Одной из них была Аника, девушка с Аляски, которая постоянно говорила о том, что переедет в Нью-Йорк и будет играть на виолончели в одном из оркестров Бродвея. Второй была Билли, студентка художественного факультета, которая уже несколько лет собирала деньги, чтобы провести лето в Европе. Так как Эшли играла на гитаре и рисовала, им было о чем поговорить. Но помимо интереса к искусству, у них было и еще кое-что общее.

Они были не довольны своей жизнью.

Анике было двадцать три года, и она была разведена. Билли жила с мужчиной, который был старше ее на двадцать лет. А Эшли, с которой хотели познакомиться многие, ни с кем не хотела иметь ничего общего.

— Париж исцелил меня от этого, — сказала она своим подругам. И, хотя они не знали подробностей, они, единственные на свете, имели хоть какое-то представление, о чем она говорит.

Эшли считала, что никому не должно быть дела до того, что произошло в Париже, когда ей исполнился двадцать один год. Да, тогда родился Коул, но больше она ничего не рассказывала. Ее родители, брат и сестры могли задавать сколько угодно вопросов; она не собиралась вдаваться в подробности и отчитываться. Ни им, ни кому-либо еще.

— Что сегодня вечером делает Коул? — Аника поймала взгляд Эшли и помешала взбитые сливки в своей чашке.

— Как обычно. С семи до восьми его балует бабушка, с восьми до девяти — дедушка, — она улыбнулась, но сама почувствовала грусть, которой не могла понять. — Его любимые вечера.

Аника кивнула и посмотрела на музыкантов.

— Я должна практиковаться дома. Я никогда не добьюсь известности, если буду каждый вечер только слушать, как играют другие.

Она начала сравнивать преимущества мюзиклов, поставленных на Бродвее, с остальными, Билли тут же присоединилась к ней, они произносили сложные термины и обменивались не своими мнениями, но у Эшли не было настроения.

«Мелоди Блюз» была одной из самых любимых ее групп, а в «Кофейне» ее всегда посещало вдохновение. Обычно после таких вечеров ей казалось, что она способна за час расписать Сикстинскую капеллу.

Но сегодня все было по-другому.

На самом деле, все последние вечера — когда они сидели здесь или танцевали в «Пещере», — она чувствовала себя опустошенной и грустной. Словно ей чего-то не хватало, чего-то, что она не могла описать словами. Это было не из-за Коула — хотя мысль о том, что он больше любил проводить вечера с ее родителями, чем с ней, тоже не радовала ее.

Это было глубже, где-то в сердце, словно там была пустота, которую ничем нельзя было заполнить.

— Ты в порядке? — в разговоре наступил перерыв, и Билли дотронулась до ее локтя, нахмурив озабоченно лоб. — Ты сегодня вечером сама не своя.

Эшли пожала плечами:

— Я не очень хорошо себя чувствую.

Аника откинулась назад на стуле, с любопытством наклонив голову.

— Сейчас эпидемия гриппа.

— Нет, дело не в этом.

Понимание появилось на лице Аники:

— Париж?