Исповедь мачехи
Шрифт:
Мы оба выключили телефоны. Говорить ни я, ни мой муж были не в состоянии.
На следующий день рано-рано утром мы с Андреем и Иваном отправились навещать Машу в лагерь. По счастливой случайности наша младшая дочь отдыхала недалеко от города, где жил мой отец. Договорились встретиться на трассе и ехать потом уже двумя машинами.
Все долгие годы после того, как отец от нас ушел, я использовала любую возможность, чтобы с ним увидеться. И не было ни одного раза, чтобы я отказалась даже от пятиминутной встречи.
Наверное, у меня такая «папозависимость»:
Было просто чудом, что посреди трагедии, которая разыгрывалась в нашей семье, появилась возможность встретиться с папой, да еще так надолго.
Я увидела отца, стоявшего на обочине дороги, издали. Не увидеть его было нельзя: мой папа – самый красивый мужчина в мире…
Выскочив чуть ли не на ходу из машины, я бросилась папе на шею. Он обнял меня большими и сильными руками, прижал к себе, и мы так стояли долго-долго…
Андрей даже и не пытался вторгнуться в наш с папой мир на двоих. Мой муж терпеливо стоял поодаль, держа за руку Ивана, и ждал…
Каждый раз, когда встречаются мои отец и муж, счастливее меня человека не найти: в одной точке мира в одно и то же время встречаются двое самых лучших мужчин. И они оба одинаково сильно любят меня…
Вот и теперь я с восторгом наблюдала, как папа и Андрей здороваются, как Иван трогательно целует деда в щеку, и была на седьмом небе от счастья.
Потом мы вместе с папой ходили в деревенский магазин за гостинцами для Маши, потом ехали вместе в его машине, о чем-то говорили, над чем-то смеялись. Все это время я чувствовала себя не многодетной мамой и женой, а маленькой девочкой… Папа смотрел на меня, как будто изучая все, что творилось в душе его дочки.
Папа никогда не задавал мне вопросов. А если спрашивал о чем-то, то это была самая больная в этот момент тема. Вот и тогда отец задал только один вопрос:
– Что случилось у Андрея?
– Пап… У нас с Алей беда…
– Больна?
– Не дай Бог! Жива, здорова и, по-моему, очень счастлива. Только без нас.
– Ну, без тебя она должна быть абсолютно счастлива, без твоих детей тем более, – улыбнулся отец, – а вот без Андрея… Вы лучше меня знаете, что без Андрея она проживет, но не выживет духовно… А уж ты лучше всех знаешь, что такое жить без папы…
– Пап, ладно тебе… Я так тебя люблю! Ты у меня самый лучший…
– Думаю, у Али папа лучше твоего. Плохо, что она этого не понимает. Для нее плохо. Для ребенка, которого родит… Но она и не поймет. Как это ни печально…
– Пап…
– И давай больше не будем об этом.
– Да… Я все услышала. Спасибо.
А потом была просто чудесная встреча с Машей. Она увидела нас всех сразу, но бежала к нам с криком: «Дед приехал!»
Маша долго показывала нам все сокровища лагеря, все самые потайные уголки, и мы видели, как она гордится тем, что к ней приехало сразу столько родни.
Расставаться с папой я не умела никогда. С одной стороны, я всегда оттягивала момент прощания, а
с другой – торопила события, чтобы побыстрее пережить эту боль. Ведь каждый раз все опять разрывалось по-живому… И потом, каждый раз, когда я, натянуто улыбаясь, говорила отцу: «Ну, пока…» – он сразу начинал сутулиться, как-то старел, мрачнел, и даже его традиционное прощание: «Ну, привет», – не звучало оптимистично.Все именно так было и в этот раз. Только особенно долго папа прощался с Андреем. Он держал зятя за руку, подбадривающе хлопал по плечу и что-то говорил…
Каждый раз невыносимо больно расставаться с папой. И страшно: ведь я никогда не знаю, как надолго мы прощаемся.
На обратной дороге в Москву мы долго молчали. Иван уснул, мы слушали музыку, и каждый думал о своем.
– Ты про что думаешь? – нарушила я тишину.
– Про Альку, – ответил муж. – А ты?
– Про папу…
Слово за слово мы вернулись к встрече Андрея с Алевтиной накануне в кафе. Нас обоих уже не удивляло то, что она опять сказала гадость обо мне. Удивил, а точнее, вызвал напряжение тон фразы про «я имею право».
Однажды мой отец попросил о встрече «на троих»: я, брат и он. Я голову сломала, гадая, о чем он хочет с нами поговорить. Предполагала какие-то совсем нехорошие вещи. Но когда мы сели пить чай, папа как бы между прочим, за разговором сказал: «У меня есть к вам обоим просьба. Я прошу вас, когда меня не станет, ничего не делить с моей дочерью, вашей младшей сестрой».
Отлично помню выражение лица моего старшего брата. Он смотрел на отца одновременно и с удивлением, и с непониманием: как вообще папе в голову могла прийти мысль, что мы станем что-то делить… А я просто сидела, опустив глаза. Мне было очень стыдно… Не смогу объяснить словами то мое состояние и почему именно «стыдно», и за кого, и перед кем…
Как-то я пыталась передать свои ощущения от той встречи Але. И в том числе поделилась с ней своими мыслями относительно времени, когда на земле наши дети останутся жить одни.
– Уверена, ты никогда не станешь делить с Егором, Машей и Иваном то, что останется после нас, – говорила я Алевтине, – это не предмет для обсуждения…
– Можешь не сомневаться… Даже странно слушать твои рассуждения по этому поводу. Но насчет Маргариты я бы не была так уверена…
– Почему?
– Она не станет что-то требовать от Егора, а вот мама наша…
– Мама-то здесь при чем?
– Она Маську научит и объяснит, почему надо забрать свою долю.
– Разве у Маргариты есть «своя доля» в нашем имуществе? – усмехнулась я.
– А как же?! – твердо ответила мне Алевтина. – Она такой же ребенок нашего папы, как и я, и Егор, и Маша с Иваном.
Тогда еще мне по душе резанула Алина твердость. Создалось впечатление, что она говорит о давно продуманном и осмысленном. Но я отогнала от себя дурные мысли. И больше к ним не возвращалась. Вспомнила про это все, лишь когда услышала: «Я имею право…» Именно в тот момент я очень пожалела, что уговорила мужа прописать дочь в нашу квартиру в Москве.
Не в моих правилах жалеть о сделанном. Но это был из ряда вон выходящий случай. В голове всплывали все обстоятельства прописки Али и то, что мне по этому поводу говорили родители Андрея, мои мама и отец. Я вспоминала, как против этого был муж…