Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом
Шрифт:
С 1770-х годов растет число изданий о российских древностях. Н.И. Новиков в 1775 году предложил программу первой специализированной серии «Сокровище российских древностей», в которой предполагалось публиковать описания церквей и монастырей, исторических гербов, монет, портреты и биографии российских правителей, библиографии по истории российских древностей. Для этого издания московский архиепископ Амвросий (Зертис-Каменский) (1708–1771), знаток и любитель церковной архитектуры, контролировавший реставрацию Кремлевских храмов, подготовил описание Успенского, Архангельского и Благовещенского соборов Московского Кремля, однако в свет тогда вышел только корректурный экземпляр сборника [957] .
957
Новиков Н.И.Сокровище российских древностей [Факсимильное издание] / подгот. С.Р. Долгова. М., 1986.
В рамках этой модели отношения к культурному наследию национальные памятники вызывали противоречивые оценки современников: самостоятельная эстетическая ценность русских древностей отрицалась, зато признавалось их историческое значение. В этом плане показательно отношение к ансамблю Московского Кремля. С одной стороны, при перестройке Кремля в 1769–1774 годах В.И. Баженов, оценивавший совершенство старых построек по близости к ордерным началам, отмечал, что зодчие прошлого,
без всякого правила и вкуса умножая украшения, ввели новый род созидания, который по времени получил от искусных исполнителей, хотя и не следующих правилам, огромность и приятство [958] .
958
Цит. по: Снегирёв В.Зодчий Баженов. М., 1962. С. 222.
Таким образом, архитектор признавал эстетическую значимость построек, ранее считавшихся варварскими. Одновременно руководитель Каменного приказа Н. Кожин утверждал, что Соборная площадь «есть сама по себе в древности славна, то и оставается к сохранению своего вида по прежнему» [959] . Современники отмечали, что памятники Соборной площади являлись «святынями» и «древностями», т. е. объектами религиозного и мемориального значения. Это подчеркнул Г.Р. Державин в стихотворении «На случай разломки Московского Кремля для построения нового дворца». При этом он высказал уверенность, что эта перестройка позволит кремлевскому ансамблю «прежней красоты чуднее процветать», т. е. улучшит внешний вид «великолепных зданий» [960] .
959
Цит. по: Памятники архитектуры в дореволюционной России. С. 33.
960
Державин Г.Р.Сочинения: в 9 т. Т. 3. СПб., 1870. С. 191–192.
С другой стороны, в начале XIX века руководитель Экспедиции кремлевского строения Пётр Степанович Валуев (1743–1814) накануне коронации Александра I сообщал императору, что многие постройки в Кремле «помрачают своим неблагообразным видом все прочие великолепнейшие здания», и предлагал их уничтожить [961] . В 1801–1808 годах один за другим были разобраны Сретенский собор, Хлебный и Кормовой дворцы, Троицкое подворье, Гербовая башня, часть Потешного дворца, Годунов дворец, некоторые постройки Государева двора. Руководствуясь теми же принципами, П.С. Валуев навел порядок и в Оружейной палате, освободив ее от ветхих вещей и поновив оставшиеся (полихромные изразцы, например, были покрашены краской). Подобные противоречивые оценки отечественных древностей можно встретить на протяжении XVIII и первой половины XIX века, что, по мнению А.А. Формозова, позволяет рассматривать соответствующие споры в контексте борьбы классицизма и романтизма, понимаемых уже не просто как художественные стили, но как определенные типы мировоззрения [962] . Очевидно, что отрицание ценности российских древностей имело и другие причины: географический взгляд на древности, преобладавший в рамках этой модели, сужал их значение до объектов исторического ландшафта; в связи с отсутствием в историческом сознании того времени идеи органического и непрерывного развития страны культурное наследие обретало легитимность только благодаря своим связям с царствующей династией. Если эта связь не прослеживалась, историческая ценность памятника ставилась под сомнение.
961
Забелин И.Е.История Москвы. М., 1905. С. 176–177. См. также: Валуев П.С.Записка П.С. Валуева по истории Оружейной палаты / публ., [вступ. ст. и примеч.] В.Г. Бухерта // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв.: альманах. М., 1999. С. 61–63. В своей должности Валуев немало сделал для сохранения памятников архитектуры в дворцовых ансамблях Москвы и Подмосковья, в частности – Царицына.
962
См.: Формозов А.А.Страницы истории русской археологии. С. 136.
В начале XIX века начинается формирование новой модели отношения к культурному наследию, которая получает распространение в царствование Николая I. Для нее характерно признание за российскими древностями значения ценностной и эстетической категории, внимание к иконографии культурного наследия, выделение его мемориального значения, подчеркивание связи наследия с принципом народности [963] . В процессе осмысления национальных основ российской государственности утверждалось представление о ценности русскихдревностей, вне зависимости от их отношения к классицизму и классической традиции. Однако классицистическая концепция продолжала оказывать влияние на отношение к материальному наследию прошлого. Во-первых, памятники прошлого оценивались с точки зрения иконографии, внешнего облика – «вида», форм, которые ассоциировались с определенными эпохами (собственно материальное воплощение почти не представляло интереса для историков, археологов и архитекторов) [964] . Во-вторых, существовала убежденность в стилистической однородности памятников одного периода, что позволяло широко использовать аналогии и не всегда указывать их источники [965] . Конечно, круг аналогий был крайне узок, зачастую включал памятники других эпох или памятники, восстановленные с существенными искажениями (например, Теремной дворец Московского Кремля), поэтому представления об иконографии были достаточно обобщенными. В-третьих, памятники воспринимались как материальные свидетельства ушедшего прошлого, что также подразумевало отсылку к «первоначальному» виду и назначению этих памятников, которые понимались порой довольно условно и приблизительно [966] .
963
См.: Исторический очерк мер, принятых в России для сохранения и исследования древностей // Журнал общеполезных сведений. 1858. № 5. С. 166–189.
964
Памятники архитектуры в дореволюционной России. С. 161, 162.
965
Там же. С. 167, 169, 215.
966
Там же. С. 166.
Император Александр I, на взгляды которого оказала влияние классицистическая концепция, в большей степени интересовался памятниками Причерноморья. Именно на них распространялось первое в России распоряжение об охране всех объектов культурного наследия (на практике оно касалось только казенных владений) – высочайшее повеление «Об ограждении от разрушения древностей Тавриды» (1805). Император запретил «частным лицам» собирать и вывозить древности, найденные на Керченском и Таманском полуострове, а также потребовал предоставлять сведения о находках и месте их обнаружения в Академию наук [967] . Император Николай I ценил не только произведения античного искусства, но и остальное культурное наследие России [968] . По его поручению уже в 1826 году министерство внутренних дел выпустило циркуляр о собирании сведений об «остатках древних замков и крепостей или других зданий древности» и их сохранении [969] . На основе поступивших из губерний материалов был составлен первый свод сведений о памятниках [970] . Для сохранения памятников большое значение имел Строительный устав 1835 года, вобравший в себя все предшествующие законодательные акты об охране архитектурных памятников. Серия указов 1820–1840-х годов обозначила основные принципы отношения к памятникам древности: все древние здания (в том числе церковные) должны сохраняться, их реставрация допускается только по разрешению Технико-строительного комитета министерства внутренних дел (при финансировании работ из казны) или императора, при реставрации должен оставаться «древний стиль византийского зодчества», все археологические находки должны передаваться в Академию наук [971] . В 1840-е годы Синод издал распоряжения по сохранению церковных памятников, основанные на этих же принципах.
967
Подробнее об изучении Причерноморья см.: Тункина И.В.Русская наука о классических древностях юга России (XVIII – середина XIX в.). СПб., 2002.
968
Савваитов П.И.Заботы императора Николая Павловича о сохранении памятников отечественных древностей и старины [1853] // Русская старина. 1877. Т. XIX. С. 148–154.
969
Охрана культурного наследия России. С. 98–99.
970
Глаголев А.Г.Краткое обозрение древних русских зданий и других отечественных памятников, составляемое при Министерстве внутренних дел. Ч. 1. Тетр. 1: О русских крепостях.
СПб., 1838; Тетр. II: Описание церквей и монастырей. СПб., 1840.971
Охрана культурного наследия России. С. 98–101, 104–105, 107–110; Памятники архитектуры в дореволюционной России. С. 97.
Благодаря личному контролю императора удалось упорядочить работу соответствующих ведомств. Основной контроль за охраной памятников осуществляло министерство внутренних дел. Губернские статистические комитеты, подчинявшиеся Центральному статистическому комитету министерства внутренних дел, вели учет памятников и иногда создавали музеи [972] . Финансирование памятникоохранительной деятельности было возложено на губернские органы власти. Технико-строительный комитет министерства внутренних дел рассматривал проекты перестройки и реставрации зданий. Сложившаяся к 1840-м годам система охраны объектов культурного наследия в целом работала неэффективно и не могла остановить повсеместное разрушение памятников, особенно в провинции. Для сохранения культурного наследия необходимо было усиление государственного и общественного контроля за охраной памятников. Возможно, именно поэтому император поддержал создание в 1846 году Санкт-Петербургского археологическо-нумизматического общества, целью которого было «изучение классической археологии», а также «археологии и нумизматики новейших времен стран западных и восточных» [973] . После переименования Императорское русское археологическое общество издало программу описания российских древностей – «Записку для обозрения русских древностей», составленную И.П. Сахаровым (СПб., 1851) [974] . Эта программа так и не была реализована.
972
Подробнее см.: Комарова И.И.Научно-историческая деятельность губернских и областных статистических комитетов // Археографический ежегодник за 1978 год. М., 1979; Зозуля Л.И.Губернские статистические комитеты в системе выявления и охраны памятников старины в России (XIX – начало ХХ в.) // Памятники истории и архитектуры Европейской России. С. 62–69.
973
Охрана культурного наследия России. С. 108.
974
Подробнее об этой записке, а также о жизни и деятельности «палеолога» (по словам тогдашнего биографа и источниковеда Н.П. Барсукова) и исследователя русской иконописи Ивана Петровича Сахарова (1807–1863) см.: Вздорнов Г.И.История открытия и изучения русской средневековой живописи. XIX в. М., 1986. С. 55–59, 127–128.
Александр II продолжил политику своего отца. В 1856 году он поручил председателю Общества истории и древностей российских при Московском университете графу С.Г. Строганову, неоднократно субсидировавшему археологические раскопки в Причерноморье, заведовать археологическими разысканиями в России [975] . Через три года, в 1859 году, С.Г. Строганов возглавил учрежденную Императорскую археологическую комиссию при министерстве Императорского двора. Комиссия должна была заниматься выявлением и изучением древностей. Ресурсов комиссии хватило лишь на контроль за археологическими раскопками, преимущественно в Причерноморье, и на заведование Керченским музеем древности. Выявленные комиссией памятники чаще всего передавались в собрание Эрмитажа [976] .
975
Васильева Р.В.Главное археологическое учреждение царской России. С. 88.
976
Охрана культурного наследия России. С. 120–124.
В рамках данной модели отношения к культурному наследию развиваются различные формы его мемориализации. С 1820-х годов обнаруживается тенденция специализации музеев по различным профилям – историческому, археологическому, военно-историческому, нумизматическому и другим [977] . Показательно разделение Кунсткамеры Академии наук на несколько подразделений – Азиатский, Египетский, Этнографический, Нумизматический музеи и Кабинет Петра I (1836). Ряд протомузеев (собрания Эрмитажа, Вольного экономического общества, Модель-камера при Адмиралтействе) был преобразован в музеи.
977
Разгон А.М.Исторические музеи в России. С. 221.
В 1806 году Оружейная палата стала музеем. По словам ее директора П.С. Валуева, Оружейная палата превратилась в «исторический кабинет» правящей династии, поэтому в историографии ее принято считать первым историческим музеем России [978] . В царствование Николая I был создан еще ряд исторических музеев: Исторический музей в Нижнем Новгороде (1827), Музей Рижского общества истории и древностей (1834), Музей древностей при Киевском университете (1835), Музей Русского археологического общества (1846), Музей древностей в Вильно (1856). Археологические музеи создавались преимущественно в Причерноморье: в Николаеве (1806), Феодосии (1811), Одессе (1825), Керчи (1826), Херсонесе (1827). Заслуга создания керченского музея принадлежит керченскому градоначальнику И.А. Стемпковскому, автору первой программы археологического изучения Причерноморья [979] . В рассматриваемый период создаются мемориальные музеи, например, музей в селе Васьки близ Переславля-Залесского (1803), Кутузовская изба в деревне Фили под Москвой. Признание эстетической ценности отечественного средневекового искусства привело к тому, что музеи стали комплектоваться предметами быта и произведениями древнерусского искусства. И.М. Снегирёв, неоднократно указывавший на историческую и эстетическую ценность древнерусских памятников, в 1848 году выступил с программной статьей «О значении отечественной иконописи (Письма графу А.С. Уварову И.М. Снегирёва)» [980] , в которой подчеркнул значение соответствующих памятников. Уже в 1856 году при Академии художеств открывается Музей православного иконописания [981] . Музейные предметы часто оценивались с точки зрения эстетических предпочтений, поэтому нередко встречаются примеры уничтожения предметов. Так, например, Оружейная палата в 1840 году переплавила 400 кг подлинных серебряных изделий [982] .
978
Белавская К.П.Дворцовые музеи и хранилища XVIII – первой половины XIX в. // Очерки истории музейного дела в России: сб. ст. Вып. 3. М., 1961. С. 358.
979
Стемпковский И.А.Мысли относительно отыскания древностей в Новороссийском крае // Отечественные записки. 1827. № 81. С. 40–72.
980
Записки Санкт-Петербургского Археологическо-нумизматического общества. Т. 1. СПб., 1848. Ч. 3. С. 181–210. Статья вышла также отдельным оттиском. О выдающемся знатоке московской старины Иване Михайловиче Снегирёве (1793–1868) см.: Вздорнов Г.И.История открытия и изучения русской средневековой живописи. С. 51–54.
981
Вздорнов Г.И.История открытия и изучения русской средневековой живописи. С. 116.
982
Малицкий Г.Л.К истории Оружейной палаты Московского Кремля // Государственная Оружейная палата Московского Кремля. М., 1954. С. 558.
В 1805 году известный коллекционер и основатель Депо манускриптов (Рукописного отдела) Публичной библиотеки Пётр Петрович Дубровский (1754–1816) впервые поднял вопрос о создании «всеобщего Музея древностей русских» и разработал его программу [983] . Это тогда так и не стало предметом публичного обсуждения. На рубеже 1810–1820-х годов члены Румянцевского кружка Ф.П. Аделунг, друживший с П.П. Дубровским, и Б.-Г. Вихман вновь предложили создать Российский национальный музей [984] . Эти проекты не были реализованы, хотя повлияли на организацию в 1831 году государственного Румянцевского музея, созданного после смерти Н.П. Румянцева на основе его коллекций рукописных и старопечатных книг, карт, медалей и археологических памятников. Музей стал одним из первых музеев в ведении министерства народного просвещения и был открыт для посещения раз в неделю.
983
Шмидт С.О.К юбилею П.П. Дубровского: Дипломат-коллекционер в контексте развития отечественной культуры и общественной мысли второй половины XVIII – начала XIX века // Археографический ежегодник за 2004 год. М., 2005. С. 315–317.
984
Аделунг Ф.Предложения об учреждении Русского национального музея // Сын Отечества. 1817. № 14. С. 54–72; Вихман Г.Российский отечественный музей // Там же. 1821. № 33. С. 289–310.