Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

Императорской археологической комиссии, созданной в 1889 году, так и не удалось полностью сосредоточить в своих руках охрану культурного наследия, поскольку законодательное регулирование не распространялось на памятники, находящиеся в частном владении. Кроме того, в этой сфере сохранялась и ведомственная разобщенность: церковные памятники по-прежнему находились в ведении Синода, музейные учреждения и археологические общества подчинялись различным инстанциям. В деле изучения культурного наследия продолжала обширную работу Императорская академия наук (подчиненная министерству народного просвещения). Технико-строительный комитет МВД, сотрудники которого не обладали достаточными знаниями, по-прежнему собирал сведения о памятниках (в 1901 году было учтено 4108 памятников) и выдавал разрешения на их ремонт [1036] . Однако дело здесь обстояло далеко не во всем благополучно. Поэтому в 1906 году при участии общественных организаций создается проект «Положения об охране древностей», в котором впервые появляются уголовно-правовые запреты на разрушение памятников [1037] . Текст положения отражал стремление отдельных ведомств и общественных организаций к централизации системы охраны памятников, но проект не получил поддержки Государственной думы.

1036

Разгон А.М.Охрана исторических памятников в дореволюционной России. С. 99.

1037

Сиволап Т.Е.Охрана памятников старины в России в конце XIX – начале ХХ в.: Правительственная и общественная деятельность: автореф… канд. ист. наук. СПб., 1997; Крапчатова И.Н.Уголовно-правовая охрана культурных ценностей // Образование и культура: Роль права: доклады и сообщения VI Всероссийской науч. – практ. конференции (Москва, 12 апреля 2006 года). М., 2006. С. 219.

Тенденция к объединению и централизации разрозненных общественных усилий проявилась и в музейной сфере. В 1912 году Предварительный музейный съезд определил программу Первого музейного съезда, назначенного на 1915 год [1038] . Участники Предварительного съезда в своих выступлениях неоднократно обращали внимание на необходимость централизации музейной сети, унификации музейной деятельности, более четкой специализации и профилизации музеев.

Эта модель отношения к культурному наследию тяготела к научному, позитивистскому восприятию памятников, который в конце XIX века стал ассоциироваться с «археологическим подходом». Данный подход ярче всего проявился в стремлении к онаучиванию исследовательской, реставрационной практики и музейной деятельности.

1038

Подробнее см.: Разгон А.М.Предварительный музейный съезд – итоги развития музейного дела в России.

Вместо заключения: в поисках «художественности» культурного наследия (начало ХХ века)

Последняя по времени модель отношения к культурному наследию сложилась в начале ХХ века. Для нее характерно особое

внимание к художественным, эмоционально воспринимаемым характеристикам сооружений. Не к иконографии формы, это было и прежде, а к особенностям ее воплощения, «почерку» эпохи, проявляющему себя в нюансах архитектурной пластики, графики, колорита [1039] .

1039

Памятники архитектуры в дореволюционной России. С. 314.

Одним из видных сторонников такого отношения к культурному наследию стал в 1910-е годы Н.К. Рерих. В эссе «По старине» он писал:

Мы признали значительность и научность старины; мы выучили пропись стилей; мы даже постеснялись и перестали уничтожать памятники древности… Мне приходилось слышать от интеллигентных людей рассказы о странных формах старины… о трактовке перспективы, о происхождении форм орнамента, о многом будут говорить, но ничего о красоте живописной, о том, чем живо все остальное… Посмотрим не скучным взором археолога, а теплым взглядом любви и восторга… Дело памятников старины может вестись очень научно… и все-таки в нем может не быть духа живого… В художественном понимании дела старины есть много не укладывающегося в речи… что можно воспринимать только чутьем [1040] .

1040

Рерих Н.К.Собрание сочинений. Кн. 1. М., 1914. С. 59–79.

Позицию Н.К. Рериха поддерживали тогда и некоторые авторитетные критики, и сами творцы культуры – В.Я. Курбатов, С.К. Маковский, А.В. Щусев, и мыслители, писавшие об «эстетике истории» (Д.В. Философов), «чувстве истории». Ряд энтузиастов объединился в начале ХХ века вокруг культурных начинаний, связанных с журналами «Мир искусств» и «Аполлон» (А.Н. Бенуа, С.П. Дягилев и др.) [1041] . Особую роль для пере оценки актуальнойхудожественной, а не просто историко-культурной значимости наследия прошлого сыграла уже накануне Первой мировой войны деятельность журналов «Старые годы», «Столица и усадьба», «Зодчий» и др. [1042] . Одним из главных идейных вдохновителей этих проектов был тесно сотрудничавший с Эрмитажем и Институтом истории искусств графа В.П. Зубова барон Николай Николаевич Врангель (1880–1915) [1043] , которого поддерживали издатель П.П. Вейнер, историк культуры Петербурга Г.К. Лукомский, художник Е.Е Лансере и др. Эти инициативы были непосредственно связаны также с деятельностью Музея Старого Петербурга (начал работать с 1907 года [1044] ) и петербургского Общества защиты и сохранения памятников искусства и старины (с филиалами в Туле, Орле, Казани, Вильно, Ярославле и других городах). Общество было создано в 1909 году во главе с великим князем Николаем Михайловичем при ближайшем участии Николая Врангеля, Николая Рериха, Александра Бенуа и других защитников и любителей старины (в том числе из числа активно работающих деятелей искусства, а не только специалистов) – как раз в связи с тогдашними горячими дискуссиями о новом законодательном оформлении области охраны памятников [1045] . Художественный подход к культурному наследию привел к пониманию самостоятельной ценности уже не только допетровских строений, но и более «современной» архитектуры XVIII и XIX веков, к идее целостного восприятия памятника. Этот принцип включал внимание и к позднейшим наслоениям, признание и сохранение «неправильности» архитектуры предшествующих эпох, осмысление связи памятника и культурного ландшафта [1046] .

1041

См.: Берар Е.Из Парижа в «Живописный Петербург». Мирискусники и городская культура // Звезда. 2005. № 3. С. 205–213.

1042

Лурье Ф.М.Журнал «Старые годы» и его издатель // «Старые годы». Хронологическая роспись содержания. 1907–1916 / Ф.М. Лурье (сост.). СПб., 2007; Вейнер П.П.«Старые годы», их история и критика / публ., вст. ст. и комм. М.А. Витухновской // Памятники культуры. Новые открытия. 1984. Л., 1986. С. 79–84; Столица и усадьба: хронологическая роспись содержания, 1913–1917 / Ф.М. Лурье (сост.). СПб., 2008; Лурье Ф.М.Голоса Серебряного века: книги, журналы, выставки // Феномен Петербурга: труды Междунар. конференции, состоявшейся 3–5 ноября 1999 года во Всероссийском музее А.С. Пушкина. СПб., 2000. С. 178–188; Лаврухина И.А.Елизаветинская выставка: история создания и бытования // Петербургская Академия наук в истории Академий мира: К 275-летию Академии наук: материалы междунар. конференции. СПб., 1999. Т. 3. С. 18–27.

1043

См. о нем: Лурье Ф.М.Дилетант // Врангель Н.Н.Старые усадьбы: Очерки истории русской дворянской культуры. СПб., 1999. С. 3–32; Врангель Н.Н.Свойства века: Статьи по истории русского искусства / сост., комм. и подг. текста И.А. Лаврухиной. СПб., 2000.

1044

Инициатором создания музея было основанное в 1904 году Общество художников и архитекторов (во главе с известными архитекторами Павлом Сюзором, Иваном Фоминым и др.). См.: Труды Государственного музея истории Санкт-Петербурга. Вып. 17: Музей Старого Петербурга. 1907–1919. Документы из собрания Государственного музея истории Санкт-Петербурга: Альманах / Е.А. Кононенко (сост.). СПб., 2008.

1045

См.: Мнение председателя Комиссии по описанию синодального архива акад. А.И. Соболевского по поводу думского законопроекта об охране древностей. 1912 г. // Церковные ведомости. 1912. Приб. к № 23. С. 943–947; Вейнер П.Закон об охране старины // Старые годы. 1914. Февраль. С. 47–50; О деятельности Общества защиты и сохранения в России памятников искусства и старины // Голос минувшего. 1913. № 4. С. 287–289; Рудаков В.Охрана памятников старины // Исторический вестник. Т. 129. 1912. № 7. С. 305–309.

1046

Памятники архитектуры в дореволюционной России. С. 324, 331, 336, 451.

* * *

В Российской империи сложились и действовали несколько систем охраны культурного наследия: в царствование Николая I главным органом охраны памятников являлось министерство внутренних дел, при Александре II государственные и общественные организации контролировали эту сферу совместно, Александр III в 1889 году сосредоточил соответствующие полномочия в руках Императорской археологической комиссии. С XVIII века государство постоянно и последовательно расширяет свой контроль за охраной культурного наследия, что прослеживается, в частности, и по отношению к церковным памятникам [1047] . Однако вопрос сохранения памятников, находящихся в частной собственности, так и остался трудноразрешимым. Попытки общественности хотя бы частично ограничить произвол индивидуальных (или групповых) владельцев старинных зданий находили в начале ХХ столетия определенное понимание и в правительственных кругах, но эти идеи так и не получили законодательного оформления [1048] . Помимо государства и общества, важным звеном в системе сохранения и репрезентации материальных свидетельств прошлого была академическая и университетская наука. Роль научного подхода в этой области возрастала на всем протяжении XIX века. (Нельзя забывать также о деятельности многих энтузиастов, собирателей и археологов-любителей в провинции из числа учителей, чиновников, земских служащих и т. д.).

1047

Ср., например: Масленицына С.П.Законодательство по охране церковных памятников в России в XVIII – первой половине XIX в. // Художественное наследие. Хранение. Исследование. Реставрация. Вып. 17. М., 1999. С. 11–30; Галай Ю.Г., Михеева И.В.Правотворчество Министерства внутренних дел Российской империи по охране памятников старины. Н. Новгород, 2001; Сиволап Т.Е. Законодательная деятельность российского правительства в области охраны памятников в начале XX века // Вестник Псковского вольного университета. 1995. Т. 2. № 1. С. 63–73. См. общие обзоры: Шалюгин М.С.Российское законодательство об охране памятников археологии // Очерки по истории государства и права России XVIII – начала XX века. Н. Новгород, 2005. С. 220–236; Шалюгин М.С.Государственно-правовое обеспечение охраны памятников в XVIII – начале XX века // Современные проблемы государства и права: сб. науч. трудов. Вып. 8. Н. Новгород, 2005. С. 113–121.

1048

Рудаков В.Охрана памятников старины. С. 305–309; Зосимовский З.В.Наше строительное законодательство // Строитель. 1900. № 1–2. Стлб. 41–48; № 3–4. Стлб. 117–124; Тидони А.И.Законодательная охрана памятников старины и произведений искусства (по поводу правительственного законопроекта «Об охране древностей») // Зодчий. 1912. № 12. С. 111–114; Смолин В.Ф.Краткий очерк истории законодательных мер по охране памятников старины в России // Известия Археологической комиссии. Вып. 63. Пг., 1917. С. 121–148; Сытина Т.М.Русское архитектурное законодательство первой половины XVIII в. // Архитектурное наследство. Вып. 18. М., 1969. С. 67–73; Власюк А.И.Эволюция строительного законодательства России в 1830–1910-е годы // Памятники русской архитектуры и монументального искусства: Города, ансамбли, зодчие / В.П. Выголов (отв. ред.). М., 1985. С. 226–246.

На протяжении XVIII – начала ХХ века не было существенных противоречий между охраной памятников и музейным делом [1049] . Их единство обеспечивалось тем, что они входили в состав археологии как особой сферы знания (области более широкой, чем одноименная нынешняя академическая дисциплина). Поскольку мемориализация и охрана памятников понимались достаточно широко, то объекты культурного наследия рассматривались в одном ряду с монументами в честь выдающихся лиц и исторических событий, а также с художественными артефактами [1050] . Только на рубеже XIX – ХХ веков постепенно происходит дифференциация отраслей археологии и определение их сфер интересов. Академическая сторона была лишь одной из частей более комплексного механизма формирования социальной памяти.

1049

Ср.: Хаттон А.Музеи и наследие: есть ли между ними реальное противоречие // Музееведение. Музеи мира. М., 1991. С. 72–97.

1050

Материалы по вопросу сохранения древних памятников. М., 1911. С. 45.

Интерес государства к вещественной стороне социальной памяти имел несколько причин. Мемориализация памятников, связанных с правящей династией и историей России, была, в первую очередь, формой легитимации верховной власти. Мы только бегло затронули тему частного коллекционирования и собирательства, судеб личных коллекций и связанной с этим деятельности, общественной и художественной рефлексии. Культурное наследие было мобилизовано также в рамках различных локальных начинаний местных властей, а со второй половины XIX века – в региональных движениях (вроде сибирского областничества) или зарождающихся на территории империи национальных проектах [1051] . Эти факторы интереса самых разных социальных агентов к «материальной истории» оставались действенными, несмотря на трансформацию ключевых моделей отношения к культурному наследию. Общественные организации и деятели культуры, охраняя культурное наследие, ставили перед собой различные идеологические и политические цели, которые еще предстоит изучить во всем их многообразии и полноте [1052] .

1051

Ср.: Андерсон Б.Воображаемые сообщества: Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001. С. 196–203.

1052

Основные причины и факторы значимости феномена «наследие» в современных обществах рассматриваются в книге: Лоуэнталь Д.Прошлое – чужая страна. СПб., 2004. О взглядах некоторых русских общественных деятелей (преимущественно XIX века) см.: Формозов А.А.Страницы истории русской археологии.

Вера Каплан Исторические общества и идея исторического просвещения (конец XIX – начало XX века)

[1053]

Одним из лучших средств для распространения исторических знаний, несомненно, служит постоянное напоминание о местах славных исторических событий. Но на Руси так водится, что исторические места как бы нарочно замалчиваются и узнать о них можно путем не всем доступных справок. Так, о знаменитом Куликовом поле, лежащем в 20 верстах к северу от станции Куркино Рязанско-Уральской железной дороги ничто не напоминает тем миллионам пассажиров, которые проезжают по железной дороге и могут вдали видеть из окна вагона верхушку поставленной на «Красном холме» колонны. Между тем у этих пассажиров так легко пробудить интерес к историческому месту. Стоит только переименовать станцию Куркино в «Куликово поле». Тогда о знаменитом историческом месте железнодорожные служащие будут в силу своих обязанностей постоянно напоминать проезжающим пассажирам при каждом подходе поезда к станции. Переименование станции Куркино в «Куликово поле» не сопряжено с большими расходами и, несомненно, Министр Путей Сообщения, как русский человек, любящий родную историю, окажет этому делу содействие, если Общество Ревнителей Русского Исторического Просвещения признает возможным возбудить этот вопрос [1054] .

1053

This research was supported by THE ISRAEL SCIENCE FOUNDATION (grant № 134/09).

1054

Г. Каменский, С.-Петербург, 17 февраля 1910 года // РГИА. Ф. 747 (Общество ревнителей русского исторического просвещения) Оп. 1. Д. 72. Л. 18.

Письмо это было послано совету одного из многочисленных исторических обществ, существовавших в начале XX века в России. Совет Общества счел мысль «прекрасной», и делу был дан ход: в 1911 году станция Куркино была переименована в станцию Куликово Поле [1055] . В этом небольшом, но примечательном эпизоде обращает на себя внимание роль, которая отводится в распространении знаний о прошлом добровольному объединению: Общество ревнителей русского исторического просвещения оказывается «инстанцией», способной взять на себя инициативу пробуждения интереса к прошлому у «массовой аудитории» пассажиров железных дорог. Действительно, активная роль исторических обществ в распространении знаний и формировании представлений о прошлом являлась характерной особенностью исторической культуры дореволюционной России. Следуя принципу, заложенному в основу создания «первого ученого общества империи» – Императорской академии наук, возникшей, в противоположность европейским образцам, как исследовательское и образовательное учреждение одновременно, – просветительские задачи ставили перед собой уже самые ранние российские исторические общества. Первое из известных нам образований такого рода – Вольное историческое для архангелогородских древностей собрание, возникшее в 1759 году, видело свою цель – сбор документов, «прежнюю историю изъясняющих», – в «просвещении граждан полезнейшими знаниями» [1056] . Систематизацией сведений о прошлом России должно было заниматься основанное в 1783 году Екатериной II Историческое собрание, представлявшее собой, по определению В.О. Ключевского, «переходную форму от правительственного учреждения к частному обществу»; «совокупные труды» этого собрания впоследствии предполагалось публиковать [1057] . Цель «приведения в ясность Российской Истории» ставило перед собой основанное в 1804 году при Московском университете Общество истории и древностей российских. Оно намечало задачи «скорейшего и вернейшего» издания русских летописей, а также «обнародование замечаний на всякие нелепые сочинения, до Российской Империи касающиеся» [1058] . Задачей возникшего в 1866 году Русского исторического общества являлись сбор, «обработка» и распространение материалов и документов по отечественной истории [1059] . Вопросы преподавания и теоретического освоения истории обсуждались в исторических обществах при Санкт-Петербургском и Московском университетах [1060] . Рубеж XIX и XX веков ознаменовался новым явлением в развитии исторических обществ, а именно возникновением историко-просветительных объединений, выдвигавших образовательные задачи на первый план и стремившихся сочетать в своей практике научность и массовость. Появление союзов такого рода отражало общую тенденцию активизации культурно-просветительской деятельности ученых обществ, что отмечается как в работах по истории науки, так и в исследованиях добровольных ассоциаций (voluntary associations) [1061] . Одним из первых историко-просветительных обществ было Общество ревнителей русского исторического просвещения в память императора Александра III, основанное в 1895 году. Позднее появился еще ряд добровольных объединений «ревнителей» и «любителей» истории, сформировалась сеть военно-исторических кружков, возникли также общества «ознакомления с историческими событиями России» и «любителей старины». В то же время в конце 1880–1890-х годов открываются исторические отделы общеобразовательных обществ – наиболее авторитетными среди них были историческое отделение Педагогического общества при Московском университете и историческая комиссия при учебном отделе Общества по распространению технических знаний [1062] . Некоторые видные историки участвовали в деятельности комиссии по организации домашнего чтения этого же Общества: в создании этой комиссии большую роль сыграл П.Н. Милюков, а под ее скромным названием действовал общероссийский проект по разработке программ самообразования в объемах университетских курсов [1063] .

1055

Там же. Л. 19–20.

1056

Краткая история о городе Архангельском сочинена Архангелогородским гражданином Василием Крестининым. СПб., 1792. С. 243.

1057

Ключевский В.О.Юбилей Общества истории и древностей российских // Ключевский В.О. Неопубликованные произведения, М., 1983. С. 191; Моисеева Г.Н.Слово о полку Игореве и Екатерина II // XVIII век. Сб. 18 / Н.Д. Кочеткова (отв. ред.). СПб., 1993. С. 9.

1058

Устав Общества Истории и Древностей Российских, утвержденный февраля 11 дня, 1811 года, М., 1811. С. 4.

1059

Устав русского исторического общества. СПб., 1866. С. 3.

1060

Степанский А.Д.История научных учреждений и организаций дореволюционной России. М., 1987. С. 72; Устав исторического общества при императорском Санкт-Петербургском Университете. СПб., 1889. С. 3. Отчет о состоянии и деятельности Исторического Общества при императорском С.-Петербургском Университете в 1890 году. СПб., 1890. С. 54.

1061

Vusinich A.Science in Russian Culture, 1861–1917. Stanford, 1970; Hachten E.A.In Service to Science and Society: Scientists and the Public in Late Nineteenth Century Russia // Osiris. 2nd Series: Science and Civil Society. 2002. Vol. 17. P. 171–209; Bradley J.Voluntary Associations in Tsarist Russia: Science, Patriotism and Civil Society. Cambridge (MA), 2009. P. 15.

1062

Об исторических комиссиях образовательных обществ см.: Степанский А.Д.История научных учреждений и организаций дореволюционной России. С. 73, 77; обзор деятельности образовательных обществ содержится в статьях: Bradley J.Pictures at an Exhibition: Science, Patriotism, and Civil Society in Imperial Russia // Slavic Review. 2008. Vol. 67. No. 4. P. 938–939; Туманова А.С.Общественные организации и их роль в формировании социально-культурной среды русского дореволюционного города / Культуры городов Российской империи на рубеже XIX–XX веков: материалы междунар. коллоквиума (Санкт-Петербург, 14–17 июня 2004 года). СПб., 2009. С. 394.

1063

Кизеветтер А.На рубеже двух столетий. Воспоминания. Прага, 1929. С. 289.

С точки зрения истории культурно-просветительской деятельности новые исторические общества становились частью широкого общественного движения по развитию внешкольного образования [1064] . В то же время для историко-просветительских обществ была характерна более явная политизация деятельности: идентифицировавшиеся как «либеральные» или «консервативные», общества разделялись по их принадлежности к правому или левому политическому лагерю. Идеологическая поляризация историко-просветительских объединений была связана с ростом общественного интереса к изучению прошлого, политизацией истории как профессии и особенностями институционального статуса добровольных ассоциаций. Более существенным фактором, однако, являлась специфика самого исторического знания – его нарративный характер. Ежи Топольски, предложивший в одной из своих теоретических статей модель исторического повествования, подчеркивал наличие в его структуре теоретико-идеологической (определяемой им также в качестве «политической») основы. Последняя, согласно его модели, влияет на «инструментарий убеждения» («риторику») и набор фактической информации в историческом тексте. В структуре «большого нарратива» Топольски выделял элементы «нарративного целого» (narrative wholes) – составляющие его «истории». Становясь частью «большого нарратива», каждая из таких конкретных «историй», согласно его модели, приобретает новые смыслы («every single statement acquires more and more meaning») [1065] .

1064

Чарнолуский В.И.Основные вопросы организации внешкольного образования в России. СПб., 1909.

1065

Topolski J.The Role of Logic and Aesthetics in Constructing Narrative Wholes in Historiography // History and Theory. 1999. Vol. 38. No. 2. Р. 201–202. Основы теории исторического нарратива изложены в исследованиях: White H.Tropics of Discourse: Essay in Cultural Criticism / Baltimore, 1985; White H.The Content of the Form: Narrative Discourse and Historical Representation. Baltimore; L., 1987; Ankersmit F.R.Narrative Logic: A Semantic Analysis of the Historian’s Language. The Hague, 1983; Ankersmit F.R.History and Tropology: The Rise and Fall of Metaphor. Berkeley, 1994; Ankersmit F.R.Historical Representation. Stanford, 2002. Сравнительный анализ различных теорий исторического нарратива содержится в статье: Lorenz C.Can Histories be True? Narrativism, Positivism and the «Metaphorical Turn» // History and Theory. 1998. Vol. 37. No. 3. Р. 309–329. Cемиотический подход к проблеме исторического нарратива развивал Ю.М. Лотман, см.: Lotman Y.M.Universe of the Mind: A Semiotic Theory of Culture. L., 1990.