Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом
Шрифт:
Даже при таком ограниченном выборе эти библиотеки привлекали сельских читателей. Основываясь на отчетах, представленных к 1 января 1900 года 20 (из 55 действовавших на этот период) библиотеками Общества, исполнительное отделение сообщало, что с момента создания в библиотеках побывало 9424 читателя, а число выданных книг и повременных изданий достигло 16 592 [1133] . Отчеты за следующий, 1901 год, были присланы уже по 29 библиотекам и демонстрировали значительный рост числа как читателей (их количество составило за год 10 795 человек), так и выданной литературы (19 429 изданий). Общество с удовлетворением отмечало, что на долю взрослых читателей, в основном мужчин, приходилось две трети посетителей библиотек, а среди подростков «число мальчиков превышало число девочек весьма немного». Публикуя статистические данные по библиотекам, «Известия» Общества в тоже время обрисовывали тот идеальный тип крестьянского читателя, на которого ориентировались ревнители. Примером может служить заметка о библиотеке княжны Мещерской в селе Хотькове Сычёвского уезда Смоленской губернии: книгами из этой библиотеки, сообщалось в «Известиях», «пользовался крестьянин, занимающийся чтением вслух на посиделках, при чем им было прочитано 12 томов “Истории Государства Российского” Карамзина, 28 книжек журнала “Досуг и Дело”, 20 выпусков “Троицких Листков” и 10 книжек приложения к “Сельскому Вестнику” – “Бог Помощь”» [1134] . Образ крестьянина, получающего от просвещенной помещицы книги, чтобы затем читать на посиделках тома исторических и морализаторских сочинений, вполне соответствовал идеям ревнителей о сельских библиотеках как бастионах защиты традиционного образа жизни деревни и устоявшихся сословных отношений. Проблема, однако, заключалась в том, что такой тип народного читателя исчезал. О появлении «мужика новейшей формации» писал
1133
Отчет ОРРИП за 1900–1901 год. С. 9.
1134
Отчет ОРРИП за 1901–1902 год. С. 8.
Уездный город очень авторитетен для мужика новейшей формации, патриархальность быта почти исчезла; появился тип шахтера и фабричного, и уличные понятия местных центров приобретают с каждым годом все большее влияние на сельскую жизнь. Теперь все реже попадаются мужики прежнего закала, смотрящие на городскую суету всегда немного сверху вниз [1135] .
О том же косвенно свидетельствовали и отчеты библиотек Общества. По их данным, периодические («повременные») издания читались охотнее, чем книги, а среди книг наибольшим спросом пользовались исторические романы А. Толстого, Загоскина и Лажечникова. Чтение книг религиозно-нравственного содержания, сообщалось в отчетах, «приурочивалось большей частью к посту» [1136] . Более того, отчеты фиксировали выражавшееся народными читателями «сожаление об отсутствии ежедневной газеты, из которой своевременно можно было бы узнать о текущих событиях» [1137] . Сторонники консервативного исторического «народовоспитания» оказались перед дилеммой, различные варианты решения которой предлагались уже не советом, а местными активистами Общества. Упоминавшийся ранее заведующий Болховской библиотекой настаивал, что библиотеки ревнителей не должны напоминать «епархиальную библиотеку в миниатюре», и предлагал расширить «беллетристический и исторический отделы», пополнить их «романами лучших писателей», а также обеспечить библиотеки журналами и газетами по выбору совета [1138] . В то же время сельский священник Московской губернии В. Востоков предлагал «восполнить бедность народной исторической литературы корпоративным трудом» священников и учителей: им предлагалось взять на себя организацию популярных религиозно-исторических чтений. Из таких чтений в дальнейшем Востоков надеялся составить общедоступный курс «Русской церковно-народной истории» [1139] . Руководство общества попыталось следовать обоим предложениям: с одной стороны, была создана комиссия по подготовке дополнительного каталога библиотек ревнителей, с другой – дано разрешение на организацию первого народного чтения Общества [1140] .
1135
Володимеров С.Сельские и городские народные библиотеки // ИОРРИП. 1900. № 2. С. 10.
1136
Отчет ОРРИП за 1901–1902 год. С. 8–9.
1137
Там же.
1138
Володимеров С.Сельские и городские народные библиотеки. С. 10
1139
Востоков В.Письмо сельского священника к членам ОРРИП. С. 10–12.
1140
Отчет ОРРИП за 1900–1901 год. С. 7–8.
Результаты чтения, проведенного в Бежецке местным священником Иоанном Хильтовым по статье одного из учредителей Общества протоиерея П.А. Смирнова «Завет Царя-Миротворца», оказались впечатляющими – «Известия» Общества сообщали об этом следующим образом:
Чтение это было встречено местным населением очень сочувственно: обширная зала земского дома, могущая вместить более тысячи слушателей, оказалась настолько переполненною, что многие желающие не могли проникнуть в нее. В устройстве народных чтений Отдел встречает сочувственное содействие местной городской управы, которою приобретены фонарь для туманных картин и книги, содержащие предназначенные для прочтения статьи [1141] .
1141
Отчет ОРРИП за 1899–1900 год. С. 8; Рачинский С.Письмо в редакцию // Там же. С. 28.
Под влиянием успеха Бежецкого отдела Общества еще один, Тульский отдел, предложил организовывать «передвижные систематические чтения по русской истории», а в «Известиях» Общества появился раздел «Опыт народного исторического чтения» [1142] . Идея была поддержана Сипягиным, предложившим разработать правила Общества о бесплатных народных чтениях; в мае 1901 года такие правила были утверждены советом Общества [1143] . В отчете Бежецкого отдела за 1902 год речь шла уже о четырех чтениях на темы: «Об императоре Александре III»; «О церкви Христовой со времен Апостолов до Константина Великого»; «О Суворове» и «О Священном Короновании их Величеств». Отчеты отделов Общества не оставляли сомнения в том, что организация народных чтений контролировалась местным духовенством. В том же Бежецке, где чтениям уделялось особое внимание, ими заведовал о. Хильтов, его помощником был преподаватель Бежецкого духовного училища Н.П. Плотников, а средства на организацию чтений были пожертвованы действительным членом Общества, протоиереем Кронштадтского Андреевского собора о. Иоаном Сергеевым (знаменитым Иоанном Кронштадтским). «Чтения, – сообщалось в отчете отдела, – вызывали столь большой интерес в местном населении, что зал, где они происходили, едва мог вместить всех желающих» [1144] . Характер проведения чтений Общества свидетельствовал, однако, что их организаторы ориентировались уже не на «грамотников», а на неграмотное население деревень и городских окраин. Использование простых, предназначенных для чтения вслух или устного изложения текстов, а также «фонаря для туманных картин» позволяло «изображать» исторические события и не требовало «высшей грамотности». Такая форма народных чтений, сложившаяся в 1880-е годы, когда их организацией занимались преимущественно епархиальные училищные советы, в начале 1900-х уже воспринималась как устаревшая. С принятием в 1901 году новых правил о народных чтениях, определявших последние как одно из средств начального обучения, теоретиками внешкольного образования разрабатывалась уже идея о постепенном превращении народных чтений в научные лекции; такие чтения должны были служить «преддверием к народному университету» [1145] .
1142
Востоков В.Красное Солнышко земли Русской (Очаг народного исторического чтения) // ИОРРИП. 1902. № 4. С. 40–44.
1143
Отчет ОРРИП за 1900–1901 год. С. 4.
1144
Отчет ОРРИП за 1901–1902 год. С. 9.
1145
Леонтьев Т.В.Народные чтения. Пг., 1919. С. 13.
В то же время устаревшая форма народных чтений, использовавшаяся в практике ревнителей, не только соответствовала охранительным задачам Общества, но и обладала преимуществом массовости. Успех народных чтений стимулировал появление новых практических идей. Одной из них стало предложение организовывать спектакли и представления исторического содержания, «призванные знакомить народ с историческими судьбами его Родины» [1146] . Другая идея была выдвинута Тифлисским отделом Общества, предлагавшим использовать читальни-витрины, устанавливаемые в оградах церквей и «местах наиболее людных и посещаемых массою народа». Особое значение придавалось их использованию в сектантских селениях и поселках русских крестьян-переселенцев.
1146
Деятельность отделений Общества
за 1895–1899 года. С. 28; Отчет ОРРИП за 1900–1901 год. С. 4.Такие библиотеки в среде новоселов, перешедших от обычной обстановки русской деревни к условиям еще очень мало знакомой им стороны служили бы им нравственною связью с родиною и поддержкой в новом их положении в крае, не всегда на первых порах гостеприимно встречающем этих истинных проводников русских задач», —
полагали руководители тифлисского отдела [1147] . В ряд этих предложений логически вписывалось и упомянутое в начале статьи обращение в совет Общества с предложением использовать название станции для пробуждения народного интереса к историческому прошлому. Открытие ревнителями потенциала визуализации и новых способов использования давно известных средств, позволяющее сделать историческое просвещение массовым, не осталось незамеченным. В протоколах совета Общества за январь 1912 года отмечено слушание письма от земского начальника Богучарского уезда Воронежской губернии Ждановича «о возможной помощи со стороны общества в историко-патриотическом просвещении местного населения» [1148] .
1147
Отчет ОРРИП за 1901–1902 год. С. 11.
1148
РГИА. Ф. 747. Оп. 1. Д. 12. Л. 17.
Разрабатывая новые практики исторического просвещения, ревнители расширяли и разнообразили «инструментарий убеждения» консервативного исторического нарратива. Проблема заключалась в том, что, тщательно выстраивая охранительный нарратив и конструируя образ идеальной сословной монархии в годы, когда реальная монархия находилась на по роге краха, ревнители создавали иллюзию, «оградить» которую они не могли при всем разнообразии освоенных ими средств.
Общество ревнителей русского исторического просвещения было не единственным, но, как писал позднее Шереметев, «старейшим по времени» консервативным историко-просветительским обществом [1149] . Подобные объединения, возникавшие в последующие годы, как правило, ставили перед собой более конкретные задачи. Русское военно-историческое общество видело свою цель в организации библиотек в воинских частях, упорядочении военных архивов и проведении раскопок на полях сражений [1150] . Общество ознакомления с историческими событиями России «содействовало» постановке спектаклей исторического содержания и первым попыталось начать практику «изготовления исторических кинемо-картин» [1151] . Общество ревнителей истории, появившееся через пятнадцать лет после основания Общества ревнителей русского исторического просвещения, занималось организацией выставок, а позднее – созданием народного военно-исторического музея [1152] . Эти общества, за редким исключением, скорее соперничали, чем сотрудничали между собой. Тем не менее для всех этих обществ была характерна постановка задачи научного просвещения масс. Ставя своей целью распространение исторических знаний, консервативные просветители не в меньшей степени, чем их либеральные соперники, становились частью явления культурной модернизации, модерности (modernity), характерного для России на рубеже веков. Дэвид Хоффман в статье, посвященной анализу модерности как явления общеевропейской и русской истории, отмечал в качестве главного ее признака «рационалистический этос прогрессивного социального вмешательства». Модерность, согласно такому подходу, характеризуется абсолютизацией научности как основополагающей нормы деятельности общественных институтов и одновременно возникновением массовой политики, а следствием взаимодействия научности и массовости становится «изобретение традиции» [1153] . Консервативные историко-просветительские общества, создававшие в своей деятельности репертуар практик исторического просвещения и искусно манипулировавшие самим этим понятием, играли важную роль в «изобретении традиции», поддерживающей и одновременно изменяющей образ монархии последних лет ее существования.
1149
РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 4126. Л. 43 об.
1150
Кочетков А. Русское военно-историческое общество (1907–1914) // Военно-исторический журнал. 1965. № 9. С. 94–99.
1151
Краткий обзор деятельности общества ознакомления с историческими событиями России за 1911–1912 годы. М., 1913, С. 3, 18–19.
1152
ЦГИА СПб. Ф. 2168 (Общество ревнителей истории). Оп. 1. Д. 9, 18.
1153
Hoffman D.L.European Modernity and Soviet Socialism // Hofman D.L., Kotsonis Y. Russian Modernity: Politics, Knowledge, Practices. Palgrave Macmillan, 2000. P. 246, 247.
Раздел III
Историческое воображение
Е.А. Вишленкова
Прошлое показанное (вторая половина XVIII – первая четверть XIX века)
Рассматривая исторические полотна отечественных мастеров XVIII – начала XIX века, современный зритель, как правило, испытывает не удовольствие, а недоумение и непонимание. Собственно, такие же ощущения были и у зрителей в начале XX столетия. В 1910 году Игорь Грабарь писал о восприятии этих картин так: «русские воины, полководцы и цари одеты в какие-то полуфантастические костюмы “героев”, как их вообще понимали в XVIII столетии» [1154] . Сегодня, вглядываясь в монументальные полотна А.П. Лосенко, Г.И. Угрюмова, А.Е. Егорова, В.К. Сазонова и других членов художественного «цеха», невольно хочется спросить, а точно ли эти художники имели в виду Древнюю Русь и Московию, а не Древнюю Грецию? И с тогдашними гравюрами то же самое. Глядя на них, закрадывается сомнение: неужели и впрямь древнерусские князья были так похожи на западных королей, а русские богатыри на субтильных странствующих рыцарей с копьем? И если это так, то почему их сейчас изображают совершенно иначе?
1154
Грабарь И.История русского искусства. Т. V. Скульптура. История скульптуры. М., 1913. С. 72.
Несмотря на оттенок «школярства», такие вопросы – ключ к пониманию культуры исторического мышления рассматриваемой эпохи. Ответы на них требуют реконструкции представлений современников о собственном прошлом и изучения характерных для них норм показа и восприятия «своей» истории.
Дело в том, что современники не видели в картинах Угрюмова и Лосенко фальши. Об этом свидетельствуют отзывы вдумчивого критика отечественной живописи того времени В.И. Григоровича. Именно он назвал А.П. Лосенко основателем национальной художественной школы. И это несмотря на то, что древнерусские персонажи его картин (их позы, одежды и даже природное окружение) неотличимы от изображений античных богов и героев. И рассуждая об исторической картине, за которую в 1797 году Угрюмов получил звание академика, Григорович знал, что она
представляет богатыря Русского… Смотря на него, видишь, что художник учился с Геркулеса Фарнезского. Для модели он употребил татарина Юзея, который имел удивительную маскулатуру и который, по совету Угрюмова, был принят в Академию натурщиком [1155] .
Видимо, современники не испытывали неловкости от того, что их мастера кисти используют симбиоз античности и «азиатскости» (которую воплощали татары в костюмных альбомах) для показа древней «русскости». Тот же Григорович уверял, что в исторических полотнах Угрюмова «фигуры нарисованы правильно, характеры верны, выражение естественно» [1156] .
1155
Григорович В.И.Сведения о Григории Ивановиче Угрюмове и его произведениях // Журнал изящных искусств. 1823. Ч. 1. № 1. С. 65.
1156
Там же. Имелись в виду полотна «Покорение Казани» и «Вступление на престол Царя Михаила Фёдоровича».
В начале XX века А. Бенуа поражала возможность такого восприятия этих картин. С высоты столетия в творчестве мастеров XVIII века ему виделось лишь школьное прилежание и слепая вера в непререкаемость западной эстетики. «В начале XIX века всех этих художников считали за “русскую школу живописи”, – сообщал он своим читателям, – и находились патриотические энтузиасты, думавшие, что ими возвеличится Россия перед Западом. Но это было наивной ошибкой» [1157] .
1157
Бенуа А.Русская школа живописи. СПб., 1904. Вып. 3. С. 25.