Истории для кино
Шрифт:
– Но, Лёдя, – огорчается Клавдия, – если так будет рассуждать каждый …
– … то кто же будет открывать ювелирный? – заканчивает за нее Лёдя.
– Да! То есть нет! Вот я согласна, что ты – артист, значит, ты умеешь воздействовать на массы…
– Нет, я только пою, танцую, а гипноз еще не пробовал.
– Опять хохмочки! – возмущается Михаил.
Клавдия придерживает старшего брата:
– А что, юмор – тоже неплохо. Только вместо шуточек про тещу ты можешь давать беспощадную сатиру на самодержавие и его прислужников.
– И газеты напишут обо мне на первых полосах? – интересуется Лёдя.
– Конечно! – обещает
– Пойдем… А, нет, завтра у меня спектакль.
– Ладно, тогда пойдем в четверг к рабочим на Канатку.
– А в четверг у меня концерт. Я уже аванс получил. И деньги потратил…
– А расклеивать прокламации в субботу можешь?
Лёдя не успевает ответить, так как опять вмешивается Михаил:
– Как можно что-то делать в субботу?
– Но, Миша… – теряется Клавдия.
А Лёдя страшно веселится:
– Да, как можно – в субботу? Революция – революцией, а шабес – шабесом!
Клавдия вновь берет инициативу в свои руки:
– Прекрати, Лёдя! Да, товарищи, сложен и тернист путь революционера. Но борьба наша интернациональна, ибо наш лозунг: пролетарии всех стран, соединяйтесь!
И тут дверь распахивается, в ее проеме возникает гневный папа Иосиф и произносит свою историческую фразу:
– Уважаемые пролетарии всех стран! Пожалуйста, на здоровье, соединяйтесь! Но только не у меня на кухне!
В 1913 году Россия ликовала по случаю трехсотлетия династии Романовых. Празднества по этому поводу в Санкт-Петербурге и в Москве, прибытие иностранных гостей, кавалькады выездов царской семьи – все было пышно, торжественно, надежно. И еще не брезжило никакого предощущения грядущей революционной бури.
А наш Лёдя и вовсе находится бесконечно далеко от всяких бурь – в спальне итальянской красавицы, жены пристава. Оба в неглиже, и Лёдя развлекает подругу анекдотами:
– Значит, приходит муж домой, а жена, естественно, с любовником. Муж орет, а жена спокойна: «Чего ты кричишь, здесь нет никого постороннего, честное слово!» Муж лезет на стенку: «Как – никого?! Я вижу этого типа своими глазами!» А жена возмущается: «Ты что, веришь своим бесстыжим глазам больше, чем моему честному слову?»
Красавица заливисто смеется и кокетливо грозит пальчиком:
– Ой, гляди, не накаркай!
– Как я могу накаркать, душа моя? Господин пристав отбыл по государственно важным делам, а если господин пристав занимается государственно важными делами, то…
– Не хочу ничего про пристава! Хочу еще смешное!
– Пожалуйста! Но смешное пополам с трагическим. Потому как трагикомедия – это самый прекрасный жанр искусства…
– Ой, не умничай, – капризничает красавица, – смеши меня!
– Ладно, встречаются два приятеля…
– Еврея?
– Ну, почему обязательно еврея? Допустим – француза. Один говорит: «Представляешь, прихожу с работы домой и застаю свою жену в постели с китайцем!» – «Ну и что ты ему сказал?» – «А что я мог ему сказать? Я же не знаю китайского!»
Красавица опять заливается смехом. Но раздается стук в дверь, а затем громкий шепот горничной:
– Ой, хозяйка! Господин пристав вернулись!
– Накаркал! – ахает красавица.
Лёдя мечется по комнате, собирая и надевая одежду, бросается к двери.
– Не туды! В окно!
Лёдя выглядывает из окна – довольно высоко.
–
Может, в шкаф?– Не, помнешь мои платьячки!
За дверью уже слышна тяжелая поступь и голос пристава:
– Рыбонька! Это твой зайчик!
Лёдя залезает на подоконник и отчаянно сигает вниз. Приземляется, вскакивает, прихрамывая, догоняет биндюг, груженый бочками, и вскакивает на него.
– Поехали!
– Уже едем, – равнодушно сообщает биндюжник.
– Быстро! Скорей! Скорей! – умоляет Лёдя.
Биндюжник хмыкает и стегает лошадь.
А в окне появляется рожа пристава со свистком в зубах. И вслед спасающемуся на биндюге полуодетому Лёде несется яростная трель.
Бежать Лёде пришлось дальше, чем он рассчитывал. Грозный одесский пристав обладал ревностью, какая и не снилась мавру Отелло. Он перекрыл Лёде кислород на всех тайных и явных его убежищах, он запугал всех владельцев кафе и кабаре, на сцене которых мог играть Лёдя, он денно и нощно размахивал своим внушительным пистолетом и клялся при первой же возможности пристрелить Лёдю без суда и следствия.
Ну, что оставалось нашему герою? Не корчить из себя бесстрашного героя-любовника и убираться из Одессы подобру-поздорову аж в самый Херсон.
Там его взяли в местный театр без колебаний, потому что для Херсона Одесса – это как для Одессы Париж. Более того, в Херсоне Лёдя был окружен ореолом легенды о том, как он избежал жуткой участи быть растерзанным ревнивым приставом.
И пережевывать эту тему совершенно не надоедает актерам, собравшимся в гримерке вокруг Лёди:
– Так ты и бежал до самого Херсона? Без передышки, да? И без штанов?
– Штаны для настоящего артиста не главное! – гордо отвечает Лёдя.
– А что главное? То, что в штанах?
– То, что в голове! – парирует Лёдя.
Прибегает помощник режиссера:
– Утесов, на выход!
Лёдя спешит на сцену и с ходу начинает, а по сути – продолжает тему разговора в гримерной, да и вообще, увы, бессмертную тему:
– Представляете, господа! Один пожилой муж неожиданно возвращается домой. А мимо него в дверь выскакивает молодой парень… Ну, ясное дело, не совсем одетый… Муж страшно возмущен и говорит жене: «Вот она, современная молодежь! Ни мне здрасьте, ни тебе спасибо, ни нам обоим до свиданья!»
Публика смеется. А Лёдя без передышки переходит к куплетам:
Что случилось? Что такое?Почему такой геволт?Муж на тещу волком воет,Жена курицей орет!Жена наша – молодец,В муже прям души не чает!Как увидит на крыльце —Колотушкой привечает!Кошка и собака дружат —Лаются, дерутся!И жена вот так же с мужем —Авось, не убьются!