Истории для кино
Шрифт:
– Как пятница? – уже обычным голосом удивляется Лёдя. – Ты путаешь…
– Я не путаю: по пятницам у нас нет репетиций.
Лёдя выпрыгивает из постели. Лена пугается:
– Что случилось?
– В пятницу я должен быть в части!
Лёдя роется в своем вещмешке и находит бумажку – увольнительную.
– Да! Пятница! Тринадцатого!
– Что же теперь будет?
– Любой патруль может меня погнать под трибунал…
Лена ахает, берет увольнительную, внимательно ее изучает.
– Знаешь, тройка очень смахивает на пятерку…
Лёдя тоже заглядывает в бумажку:
– Да, смахивает. Если чуток подправить…
– И
Лёдя прыгает обратно к ней в постель:
– Так до пятнадцатого еще столько времени!
Однако номер не прошел. Подделка документов оказалась не таким простым делом. И подчистку даже всего одной циферки немедля просек глаз-алмаз подпрапорщика Назаренко. Уж он-то над Лёдей поизмывался всласть. Тыча ему в нос несчастной увольнительной, Назаренко и фальшивомонетчиком его обзывал, и полевым судом грозил, и даже на неизбежный расстрел намекал.
Лёдя вяло сопротивлялся, уверял, что это не он, это писарь перепутал… Но подпрапорщик хохотал мефистофельским смехом: какой писарь, тут же кажное дите видит, шо чистой воды подлог. И отправил Лёдю в карцер. До выяснения.
Лёдя печально сидит на голом полу в темном подвале.
Дверь открывается, впуская скудную полоску света. Лёдя вглядывается в появившийся силуэт. Это капитан Барушьянц.
– Ну что, Вайсбейн, насиделись?
Лёдя поднимается, держась за стену:
– Так точно, господин капитан, насиделся! – и добавляет не по уставу: – Вполне!
Капитан достает знакомую коробочку кокаина:
– Из мрачного подвала легко отправиться в светлые эмпиреи с помощью этой штуки…
– А другого способа нет?
– Есть, – усмехается капитан. – Просто уйти отсюда со мной к чертовой матери!
Лёдя с готовностью спешит на выход, но капитан его придерживает:
– Нет, не столь стремительно, а проводя время в приятной беседе. Ну, скажем, о поэтике Гете…
Они выходят во двор. После темного подвала Лёдя щурится на солнечный свет и покорно начинает диспут:
– И что нам этот Вертер? Тоже мне страдалец!
Капитан с удовольствием подхватывает:
– А вы не разделяете его страдания?
– Да что там разделять?
– Нет, но позвольте…
Они проходят мимо плаца, на котором подпрапорщик муштрует солдат. При виде мирно беседующих «интеллигентов» подпрапорщик Назаренко стискивает зубы и еще яростнее орет:
– Лечь! Вста-ать! Лечь! Вста-ать!
А пламя страшной войны разгорается. Уже нет, как в ее начале, бодро марширующих солдат, а есть кровавая бойня, безжалостная мясорубка, в которой гибнут тысячи и тысячи воюющих с обеих сторон. И на колючей проволоке, ограждающей немецкие окопы, повисают тела русских солдат, бежавших в атаку, но не добежавших – их скосили не пулеметы, а впервые примененные в этой грязной войне отравляющие газы.
На смену павшим с обеих сторон спешно готовились новые и новые когорты. Маленькой песчинкой в этой огромной массе пушечного мяса была и воинская часть, где проходил подготовку Лёдя. Но время ухода на войну еще не настало – пока что настал лишь день премьеры армейского театра.
Солдаты-актеры выступают перед солдатами-зрителями. В представлении, кроме Лёди, участвуют, как умеют, и молдаванин, и рыжий детина, и щуплый солдатик – все в немецкой форме. Содержание интермедий,
естественно, сугубо патриотическое.РЫЖИЙ: Рядовой Поппер, как вы будете приветствовать лейтенанта?
ЛЁДЯ: Если немецкого – подниму одну руку, а если русского – подниму обе руки!
МОЛДАВАНИН: Ну что, герр офицер, инициатива на фронте по-прежнему в наших руках?
ЛЁДЯ: Нет, герр генерал, она уже в-наших ногах!
ЛЁДЯ: Герр офицер, в бою с русскими ни один из наших солдат не отступил!
ЩУПЛЫЙ: О, гут! Все перешли в наступление?
ЛЁДЯ: Нет, все сдались в плен!
Зрители встречают каждую репризу радостным гоготом. А Лёдя еще добивает их задорной частушкой:
Фриц задумал угоститься,Чаю русского напиться.Зря, дурак, позарился —Кипятком ошпарился!Солдаты-зрители одобрительно гогочут и свистят. Солдаты-артисты раскланиваются чуть не до земли. Лёдя тоже кланяется, но более сдержанно, с достоинством – он ведь главный виновник этого праздника искусства. О чем принародно и сообщает всем капитан Барушьянц, благодарственно пожимая руку режиссеру представления.
Усталой походкой победителя Лёдя бредет в казарму. А там к нему подбегает дневальный:
– Вайсбейн, с вахты кличут: до тебя гости!
За воротами части стоит Лена. Лёдя бросается к ней, подхватывает на руки, кружит.
– Пусти! Ну, пусти! – смеется и отбивается она. – Хватит, я приехала по важному делу!
Лёдя бережно опускает Лену наземь:
– По какому – важному? Ты меня разлюбила?
Лена только вздыхает от такого нелепого предположения и сообщает:
– Я согласна.
Лёдя напряженно соображает:
– Согласна… это хорошо… а на что ты согласна?
Лена опять вздыхает от его бестолковости и говорит прямо:
– Я согласна выйти за тебя замуж.
Но, видимо, сегодня все-таки не Лёдин день, потому что он тупо молчит. Лена волнуется:
– Ты что, передумал?
– Нет! – кричит Лёдя. – Я не передумал, я тоже согласен! Но зачем я тебе такой… Солдат, без гроша в кармане… Я тебя люблю, но, может, сейчас не время…
– Самое время!
Лена с улыбкой распахивает пальто. Под платьем обнаруживается заметно округлившийся живот. Лёдя замирает, потом осторожно прикладывает дрожащую ладонь к ее животу. Лена накрывает его руку своей.
Ну, какая после этого служба?! Жениться надо… А как? Эту проблему обсуждают всей казармой. Щуплый солдатик полагает, что надо попросить увольнительную по семейным обстоятельствам. Но Лёдя понимает, что проси, не проси – пустое дело: увольнительной после подчистки документов ему не видать.
Решительный молдаванин Унгуряну предлагает просто-напросто дезертировать из армии. Но Лёде это не кажется, мягко говоря, лучшим выходом из положения.
Рыжий говорит, что в конце концов у подпрапорщика Назаренко тоже есть жена, и надо просто взять бутылку самогона и потолковать с ним как с человеком. Но Лёдя сомневается, что подпрапорщика можно отнести к этому разряду млекопитающих.